"Железный ветер"

27 мая, 2011

2Цудрейтер

а тут уже он вовсю попаданец. Не знаю хорошо это или нет...

Попаданец он когда о нем думает Басалаев.

Полез на "Самиздат" чтобы проверить про попаданца и увидел новую концовку разговора двух братьев-англичан. Мне старая больше нра

Меня сурово раскритиковали, указав на то, что англичане, поняв как жестоко их кинули, в любом случае будут думать о том как спрыгнуть с поезда. Поэтому я несколько изменил окончание. Думаешь, раньше было лучше?

27 мая, 2011

2Аналитик

Мне кажется что лучше. Жестче и безнадежней. Это осознание того, что пушной зверь кусает за жёпу уже. А крутиться и вертеться на сковородке, пытаясь выпрыгнуть они могут потом.

27 мая, 2011

Ну вот я две цитаты рядом поставил - сам посмотри.

Кстати каменты рулят, но таки не премину - heartland это the central or most important part of a country by the Oxford dictionary

так что можешь оставить если хочешь.

Изменено 27 мая, 2011 пользователем Цудрейтер

27 мая, 2011

2Цудрейтер

Если в жжшечке обновления появляются быстрее чем на "Самиздате" поставь плиз теги на главы, что-нибудь типа "железный ветер". А то полез проверять концовку "Левиафана" в жж и угорел искать. Ну если не сложно конечно. rolleyes.gif

1. Я их ставить не умею.

2. Нет, одновременно. Я дописываю главу и обновляю весь текст.

27 мая, 2011

2Цудрейтер

Мне кажется что лучше. Жестче и безнадежней. Это осознание того, что пушной зверь кусает за жёпу уже. А крутиться и вертеться на сковородке, пытаясь выпрыгнуть они могут потом.

Ну да... Действительно как-то правильнее. Верну. пожалуй, старую концовку.

27 мая, 2011

2Аналитик

Меня самого от жжешечки Бог упас но по идее это должно быть "вот так" просто. Ну да если на Самиздате свежая версия, я лучше там читать буду.

Только наверно "до самого конца, бок о бок с дьяволом. Что бы ни ждало нас там." чтобы не повторять дважды "конец".

Изменено 27 мая, 2011 пользователем Цудрейтер

27 мая, 2011

2Цудрейтер

Сейчас как раз обновляю.

27 мая, 2011

Какой интересный дохтур в каментах на "Самиздате"

27 мая, 2011

2Цудрейтер

Какой интересный дохтур в каментах на "Самиздате"

Дык с него и списано. Вообще очень хороший человек, энтузиаст. собирает музей военно-полевой хирургии.

27 мая, 2011

2Аналитик

Как это часто бывает во время дождя или снега ночное небо слегка просветлело, приобретя отчетливый желтоватый оттенок, словно далеко за горизонтом включили огромный светильник. Под этим желто-красным небом католический приют имени Густава Рюгена казался еще мрачнее и темнее. Это было большое, трехэтажное строение с высоким тонким шпилем башенки на одном из углов, подсвеченное отраженным от повисшей в воздухе водной завесы светом.

Fallout 3 - на площади между Капитолием, монументом Линкольна, Историческим музеем и т.д. . Атмосферно, аж жуть!

А Пфадфиндеры будут ? А то пока только упоминания об этом страшном звере...

Изменено 27 мая, 2011 пользователем PathFinder

28 мая, 2011

2PathFinder

Пфадфиндеры будут smile3.gif? А то пока только упоминания об этом страшном звере...

Эпизодически, во время последнего штурма, через две главы.

Их время придет в следующей части, когда в европах начнется махаловка Курско-Замулинского размаха (откуда я ее собственно и спишу).

30 мая, 2011

Ритуальные пожелания самых ужасных неприятностей скоро станут "доброй" традицией моего ЖЖ. Мерзкие повелители воды пьют разум и мозг, а самое главное - крадут время. Посылаю им мегатонный луч диареи переходящей в дизентерию. Пеллагру оставлю на следующий раз.

Дел невпроворот, а заканчивать надо, тем более, что <b>"1919"</b> уже бьет копытом в нетерпении.

Поэтому завтра в 21:00 здесь появятся две новые главы. А если не появятся - можете коллективно писать прямо сюда разные гадости и поносить меня всячески-разнообразно.

(время московское!)

А вот эту картинку

я бы хотел видеть на обложке книги... С каким-нибудь угрожающим еропланом на фоне общей пасторали.

К сожалени, 100% не увижу, но помечтать можно...

31 мая, 2011

глава 19

"В осаде"

Пасан сказал, пасан сделал!

Было две средних размеров главы, но я объединил их в одну, убрав ненужную рефлексию.

____________________________________

- Вы ловкие ребята, - повторил Терентьев. – Но и я не щи лаптем хлебаю.

Новая группа десантников вошла в приемный зал и немедленно изготовилась к стрельбе. Басалаев переглянулся с ближайшим к спятившему «попаданцу» гвардейцем, тот понимающе моргнул и сместился чуть в сторону, так, чтобы оказаться слева от Терентьева, с той стороны, где располагался карман с гранатой. Все с той же волчьей усмешкой писатель синхронно шагнул назад, не вынимая руки из кармана, сохраняя прежнее расстояние между собой и ближайшим солдатом.

- Да хорош уже ерундить, - в голосе Ивана прорезалось отчетливое и нескрываемое раздражение, почти злость. – Я сам работал в контрразведке и все эти уловки знаю. Может, делом займемся? Подгоняйте свой броневик, будем сажать детей.

- О, коллега по цеху? – осведомился Басалаев, лихорадочно соображая, что делать дальше. Отбирать у попаданца гранату бесполезно, тот был настроен весьма решительно, и майор не видел в его действиях ни капли наигранности или блефа. Проклятый графоман и в самом деле готов был поставить на карту свою жизнь, чтобы спасти приютных детей. Причем, это не было просто актом доброй воли, Басалаев оценивал Терентьева опытным взглядом психолога и видел в глазах попаданца огонек фанатичной решимости. Здесь было нечто большее, нежели просто действия доброго и порядочного человека. Что-то очень личное, какие-то демоны прошлого, заставившие графомана поставить чужие жизни совершенно посторонних людей выше собственной. Ведь судя по досье. что удалось собрать на пришельца, доселе он с приютом никак не пересекался.

В любом случае, Терентьев хотя бы поддерживал беседу, а любой грамотный оперативник знает, что это – самое главное. Пока человек говорит и поддерживает хоть какой-то диалог, его можно уговорить, переубедить, на худой конец запугать и сломать. Писатель оказался очень не простым, повадки и слова выдавали человека пишущего о крови и смерти отнюдь не с чужих слов. Значит, придется задушевно уговаривать.

- Давайте как уберем стволы, все, - решительно скомандовал майор. – Никакой стрельбы, а то еще кто-нибудь пострадает, нехорошо получится.

- Отбой, - скомандовал Таланов, и только после этого гвардейцы убрали с прицела Терентьева, впрочем, громила с дробовиком так и остался с пулеметом у груди.

- Все, я пустой, - с этими словами Басалаев демонстративно достал из кобуры пистолет и, держа его двумя пальцами, аккуратно положил на пюпитр, рядом со свечой. – Теперь покажи куда можно пройти на пару слов не для посторонних ушей.

- Не зли меня, - попаданец уже откровенно закипал от злости.

- Не буду, - согласился майор. – У тебя граната, я тебе ничего сделать не могу. Только и ты не можешь, разве что стрелять начнешь, тут тебя и положат, и дети останутся здесь. Так что давай отойдем за угол и переговорим о тебе и о жизни.

Терентьев заколебался.

Пять минут, только пять минут наедине, молился Басалаев. За пять минут он на пальцах покажет попаданцу расклад вещей и тот сам согласится, что есть наиболее правильно.

Но пяти минут у них не было.

Гвардейцы допустили всего одну ошибку, но она дорого им стоила.

За минувшие дни десантники настолько привыкли, что в воздухе господствует вражеская реактивная авиация, что шум двигателей приближающегося гироплана никого не насторожил. Как-то само собой, по умолчанию предполагалось, что успокаивающий, хорошо знакомый рокот может принадлежать только своим, а вот у противников может быть только противный скрежет реактивного двигателя. Поэтому «Спайк» выскочил из-за крыш внезапно, застав всех врасплох. Мгновение, и английский двухроторный гироплан, ведомый опытной рукой хорошего пилота, завис прямо над площадью, поливая огнем все окрест. Первая же очередь спаренной автопушки прошлась почти впритирку к борту бронеавтомобиля, выбивая осколки брусчатки, каменный град дробно барабанил по броне. Башенка на крыше автомобиля бешено вращалась, нащупывая стволом пулемета гироплан, похожий снизу на православный восьмиконечный крест. С визгом, в скрежете переключаемых передач провернулись колеса – водитель старался увести броневик с линии огня. Но англичанин успел раньше, и вторая очередь хлестнула прямо по корпусу сдающей задним ходом машины, оставляя в металле угольно-черные отметины пробоин. «Спайк» был одной из самых тяжеловооруженных машин в своем классе, тридцатимиллиметровые снаряды пробивали бронеавтомобиль навылет.

Таланов всего этого не видел, но хорошо слышал, а еще он услышал отчаянный вопль радиста:

- По Герцхеймеру движение! Гаязов говорит – бронетехника! Много! «Фингеры»!

Как ни странно, быстрее всех думал Терентьев.

- Наверх, там хороший обзор! - позвал он, бросаясь к лестнице. – Рацию не забудьте!

На площади взвод Крикунова открыл слаженный огонь по гироплану, но безуспешно, броня не поддавалась винтовочному калибру. «Спайк» опустился еще ниже и боком прошелся над площадью, едва не задевая верхушки деревьев, вздымая тучи мелкого мокрого мусора бешено вращающимися лопатками «вентиляторов». Спарка пушки и два пулемета выцеливали людей, разбегавшихся по сторонам, ищущих укрытия в тенях. Еще одна очередь догнала бегущего десантника, приподняла и бросила оземь уже мертвое тело, разбрызгивая неглубокую дождевую лужу. Рой пуль ударил по стене приюта, пробежал по двери. От нее с хрустом и чмокающим чваканьем полетели щепки и шляпки клепок.

Расчет ДШК ждал до последнего. Стрелок Каганцев, от злости и напряжения прикусив губу до крови, стискивал рубчатую рукоять «косильщика», пока не увидел в полукружье прицела борт «Спайка», серый, маслянисто поблескивающий в бледно-желтом свете дождевого неба и фар приближающейся вражеской колонны. И только тогда пулеметчик отмерил гироплану длинную очередь по всей его длине, от кабины до кормового люка, рискуя перегреть ствол. От летательного аппарата полетели куски обшивки, что-то заискрило, в недрах гироплана оглушительно хлопнуло. Для того, чтобы грохнуть летающую нечисть этого оказалось недостаточно, но агрегат, в визге форсируемых движков, стрелой взмыл вверх и метнулся обратно, на север.

Взбежав по лестнице, Таланов и десантники миновали широкий коридор больнично-белого цвета с чередой безликих дверей и ворвались в широкую комнату на северо-восточном углу здания. В отличие от большинства окон приюта, высоких и узких, здесь были почти что две стеклянных стены от пола до потолка, действительно дающих прекрасный обзор. Одного взгляда Таланову хватило, чтобы понять – дело плохо.

Вражеская колонна двигалась по улице Герцхеймера, быстро приближаясь. В неверном ночном свете очертания машин были искажены, но пару «Кацхенов» Виктор узнал. Остальные машины были ему неизвестны, что-то похожее на крытые грузовики. «Пфадфингеров» не было, скорее всего, они шли дальше и с этой точки были не видны.

Конец, подумал Таланов, нарвались. И сразу же следующая мысль плеснула в кровь щедрую порцию адреналина, взорвалась в мозгу вспышкой ярости и ненависти.

А не дождетесь!

Можно было бросить все и скомандовать общее бегство. Дать графоману в лоб, скрутить и бежать так, чтобы пятки сверкали. Можно было попробовать прорваться к взводам, занявшим позиции на другой стороне улицы Герцхеймера. Но капитан не сделал ни того, ни другого.

Позднее Таланов и сам не мог объяснить, почему он принял именно такое решение. Было ли то отражением знания о несчастных детях, которых он еще дальше не видел и которых в любом случае пришлось бы бросить ради прорыва? Может быть. Но в тот момент капитан просто командовал. Он не был уверен, что поступает единственно правильно, но руководствовался старым законом военного дела: принял решение – действуй не колеблясь, каким бы оно не было.

- Луконин! – кричал он в микрофон. – Задымляй Герца, затем три мины вдоль улицы и бегом сюда! Первый взвод, прикрыть огнем, затем «Дегтярева» на горб и за минометом!

Противник проявил беспечность, не организовав серьезный дозор, вероятно, надеясь проскочить по улице полагаясь на скорость и внезапность. В этом был единственный шанс группы – действуя очень быстро объединиться снова в одну группу и занять оборону в укрепленной точке, которую нельзя взять с ходу. Только бы командиры взводов были на связи, каждая секунда промедления могла стоить жизни всем.

- Есть! – слитно ответил минометчик Луконин и комвзвода-один Горцишвили, и это было чудом.

Взвизгнуло, треснуло, часть остекления кабинета осыпалась водопадом искрящихся в неверном свете осколков, но отсюда открывался слишком хороший обзор и уже не было времени искать новый командный пункт. Серая пелена задымления уже расползалась по улице, первые фигурки пригибаясь перебегали Герцхеймера. Короткими экономными очередями огрызался ДШК. Вразнобой, но достаточно уверенно палили из окон-бойниц первого этажа ребята Крикунова.

Ах, молодцы, порадовался капитан, ну какие молодцы! Все сами поняли.

- Гаязов, ты идешь за первым взводом! – отрывисто командовал он по рации. - Крикунов с третьим взводом – оборону по фронту, прикрывать всех переходящих улицу. Быстро, пока козлы не опомнились!

- Помогайте! – с этими словами Терентьев, уже убравший непонятно куда гранату, схватился за край огромного бюро со множеством выдвижных ящичков с с трудом приподнял его.

Басалаев и один из десантников подхватили гробоподобное сооружение и с натугой перевернули его. Бюро рухнуло, с хрустом дробя стекло на полу, образуя какую-никакую, но защиту.

- Сюда давай! – Терентьев помог связисту перетащить рацию. Таланов перекатом присоединился к ним.

Один за другим с минимальным разрывом ухнули три минометных разрыва, из-за угла дома разрывов не было видно, лишь многократно отраженное от стен эхо прокатилось вокруг.

- Я вниз, - каким-то буднично спокойным голосом, как будто все происходящее было ему привычно и знакомо, произнес Терентьев. – Покажу вашим куда лучше идти по первому этажу.

- Веди выше, - отрывисто, не оборачиваясь, сказал Таланов. – Для обзора и обстрела.

- Нет, со второго этажа новостройка, стены тоньше, а первый – камень, больше метра толщиной. Если за бэтээрами идут танки – будет плохо, - писатель был все так же странно спокоен и рассудителен, укладывая максимум информации в минимум слов. - Сначала занять первый, потом выше,

Виктор не знал, что такое «танки» и «бетеры», но суть понял. Так говорить мог только опытный боец, хорошо знающий, с чем имеет дело. Никак не книжный червь. И мысль – где обычный графоман мог набраться такого опыта – спряталась на задворки сознания, вытесненная более практичной – надо спешить.

- Действуй, - сказал как отрезал капитан. – Майор, с ним?

Со стороны Герцхеймера слаженно заработали крупнокалиберные пулеметы – противник оправился и перекрывал дорогу продольным обстрелом. А это значило, что второму взводу Гаязова придется очень плохо…

- А как же, - рявкнул Басалаев, перекрывая своим басом перестук вражеских стволов. – Тебе от меня никуда, графоман хренов.

***

- Итого, с нами просто не стали связываться, - подытожил Таланов. – Не отвлеклись даже после потери грузовика и скольки-то там пехотинцев. Слишком спешили прорваться как можно дальше. По Маркса идет бронетехника, пост на улице Гиммельфарба. Мы опоздали буквально на полчаса…

- То есть, теперь мы в-общем то во вражеском тылу, - уточнил Терентьев.

- Да, - согласился капитан, автоматически взглянув на часы. Час ночи. Полчаса минуло с той минуты как взвод Гаязова под шквальным огнем пересек улицу, чтобы укрыться в прочной постройке Рюгена. Опытные солдаты почти без команды и координации спешно занимали позиции, готовясь к отражению немедленного штурма.

Которого не последовало.

Как только гвардейцы прекратили огонь, вражеская колонна продолжила движение, просто не обращая внимания на приют. В ее хвосте двигалось целых три «панцера», но и они не удостоили десант внимания. По-видимому, батальон и его активность интересовали «панцершпиц» (или что это было) лишь постольку, поскольку отвлекали от основной цели – стремительного продвижения вперед. Помеха исчезла, и бронегруппа пошла дальше, бросив догорающий грузовик и нескольких покойников.

Решив первоочередные вопросы – организацию дозоров и распределению секторов обороны, Таланов собрал блиц-совещание в бывшем аптечном складе, квадратной комнате с шеренгой пустых стоек-витрин сдвинутых к стенам. Несколько ящиков поставленных один на другой образовали импровизированный стол, за которым на тех же ящиках расположились командиры гвардейцев и обитатели приюта. В соседней комнате потрескивала рация, и связист монотонно повторял на трех языках позывные. В зале через коридор лязгал инструментами и вполголоса ругался батальонный хирург. Отряд отделался всего двумя убитыми, но почти десять бойцов получили разной тяжести ранения.

- А почему сидим здесь? И отчего не притащить нормальную мебель? – поинтересовался вдруг Басалаев.

На него посмотрели с удивлением и даже с толикой опаски – не тронулся ли майор умом от всего происшедшего.

- Здесь самое безопасное место, - вежливо просветил Терентьев. Он сидел как ни в чем не бывало, впрочем, и пленять его уже никто не собирался. – Почти сердцевина здания, капитальная постройка.

- Хотя бы стулья принесли, - по-прежнему неодобрительно сказал Басалаев.

- Да вот как-то само собой сложилось. Нам тут сидеть особенно не приходилось…

Старика с тонзурой звали отцом Сильвестром, его официальной должности Таланов так и не понял, но уяснил, что священник был кем-то вроде управляющего приютом и больницей, решая организационные вопросы не касающиеся медицины. Толстяк похожий на грустного сенбернара именовался Губертом Цахесом и тоже относился к работникам приюта, что-то по хозяйственной части. Здоровенный мужик с дробовиком называл себя Францем, он был сторожем. Помимо их и Терентьева в приюте имени Рюгена укрылись еще три женщины, по-видимому воспитательницы, а может, монахини, Виктор не разбирался в нюансах культа и не видел нужды забивать голову бесполезным знанием.

И еще пятнадцать детей – последние воспитанники и пациенты приюта.

История минувших недель в изложении Терентьева была короткой и, к сожалению, достаточно обыденной для новых, волчьих, времен.

Десятилетия спокойной, размеренной жизни сыграли с Барнумбургом злую шутку. Отлаженный механизм самоуправления и бесперебойной работы городских служб ощутимо засбоил при первых же признаках надвигающегося катаклизма. До тех пор, пока сражения шли где-то далеко, все еще более-менее действовало, но когда война стала ощутимой реальностью, выйдя за пределы газет и новостника, очень многие вспомнили, что самоуправляющийся город по сути совершенно беззащитен, а у соседей хватает своих проблем. Повальное бегство жителей в считанные дни захлестнуло Барнумбург, стремительно захватив не только рядовых граждан, но и полицейских, а вместе с ними и все остальные городские службы. В других европейских городах военная администрация хотя бы старалась взять ситуацию под контроль и обуздать панику, но у вольного города не было вооруженных сил.

Хуже всего и страшнее всего было то, что рухнувшие устои общества открыли дорогу самым низким, самым отвратительным сторонам человеческой натуры, доселе сдерживаемым общественным порядком, привычками и твердой рукой закона. Многие добропорядочные барнумбуржцы на глазах превращались в клошаров, словно сошедших со страниц старинных книг о преступности времен Видока. Таких было немного, ничтожная часть общей численности городского населения, но теперь Барнумбург принадлежал им.

Пока город погружался в бездну безвластия и анархии, отец Сильвестр с немногочисленными коллегами пытался организовать эвакуацию детей, им помогали Цахес и Терентьев. Губерт жалел детей к которым успел привыкнуть. Кроме того, старому и одинокому подводнику было просто некуда больше пойти. Терентьев о своих мотивах не распространялся.

Днем немногочисленные оставшиеся работники приюта искали транспорт и тех, кто был готов вывезти питомцев Рюгена в безопасное место, во Францию и на юг Германии. Таковых было немного, и еще меньше оказывалось тех, кому можно было безбоязненно доверить беспомощных пассажиров. Ночами рюгенцы запирались и отбивали набеги мародеров и просто безумцев. Попытки разграбить приют предпринимались с удручающим однообразием и регулярностью, больше всего бандитов интересовал спирт (ведь в любой больнице его просто цистерны, это каждый знает), но и извращенцев хватало.

Три дня назад Терентьеву удалось выбить целый гироплан пожарной службы, который должен был вывезти оставшихся. Гироплан сел прямо на площади, у самого входа и, казалось, длинная и мучительная эпопея закончилась…

… - Они никого не взяли… - пояснял отец Сильвестр, подслеповато щурясь. Его руки ощутимо дрожали, он часто и суетливо складывал их перед собой, переставлял с место на место разные мелкие предметы. Складывалось впечатление, что появление кого-то сильного, способного взять на себя хотя бы часть проблем, окончательно лишило старика силы воли, на которой он единственно и держался последние недели. – Ну, то есть они принимали на борт… Но не так, как мы думали.. Не просто так…

- Золото и драгоценности, - лаконично сообщил Терентьев, в отличие от священника он был собран и жесток. – Никаких денег, только ценности. У нас с экипажем вышла небольшая размолвка на эту тему.

Терентьев снова усмехнулся уже знакомой недоброй усмешкой.

- Остановить не сумели? – уточнил Басалаев.

- У нас было только два ружья, а там четыре рыла с карабинами, - пояснил Иван. – Я… Мы положили двоих, а потом еще пришлось порешать с теми, кто обозлился на нас за то, что геликоптер сбежал пустой.

- Идиоты, - подытожил Басалаев. – Надо было с самого начала хватать всех и бежать.

- Знали бы где упадем, соломки бы подстелили, товарищ майор, - буркнул в ответ Терентьев. – Глядя из сегодня – да, надо было. Но кто же знал, что в Барнуме все посыплется в считанные дни? А потом было уже поздно. Вы не видели, что здесь творилось… Мы не могли так рисковать.

Он умолк, испытующе глядя на Басалаева, как будто чего-то ждал, но не решался спросить. Майор скривился, колеблясь, но все же произнес, будто нехотя:

- С ней все в порядке. Мы ее нашли и вывезли на восток.

Терентьев склонил голову в жесте молчаливой благодарности.

- А теперь позвольте и мне вступить в разговор, - желчно попросил Таланов. Головная боль словно вонзила множество острых зубов в затылок, к горлу снова подкатила дурнота. Капитан сглотнул и через силу продолжил. – Мы в осаде. Пока им не до нас, но это буквально считанные часы. Надо уходить, и не по верху, здесь есть какая-то канализация, сток?

- По земле никак, у вас нет никакой поддержки? – задал встречный вопрос Терентьев. – Мы уже об этом думали, здесь идиотская планировка, из здания нет выхода к коммуникациям. Надо отойти почти квартал и пройти по коллектору.

- Северная часть подвала, с отдельным входом, тот тупичок, где четыре колонны, что там со стеной? - неожиданно спросил по-немецки Басалаев у отца Сильвестра.

– Сплошной кирпич, - ответил за священника Губерт Цахес. – То есть камень фундамента и кирпичная обложка.

Майор выдохнул с видимым облегчением.

- Капитан, нужны все люди, каких можно освободить от службы, - обратился он к Таланову и повелительно скомандовал Цахесу, снова перейдя на немецкий. – Ломы, молотки, кувалды, все, что есть из хозяйственного инвентаря.

***

Старинный, темно-коричневый, почти черный кирпич по прочности если и уступал железу, то совсем немного, но у людей, которые очень хотят жить, прибавляется и сил, и упорства. Кувалды в сильных солдатских руках поднимались и обрушивались, кроша кирпич, выбивая целые куски стены. В узком тупике могли работать не более трех человек одновременно, поэтому Таланов организовал команду из девяти человек часто сменяющих друг друга в три смены. Работали почти вслепую, старенькая керосиновая лампа и так давала мало света, да еще и всепроникающая кирпичная пыль стояла плотной стеной, забивая глаза и суша глотки. Она оседала на одежде и голых торсах – в тесном помещении уже через несколько минут стало жарко и большинство молотобойцев сбросили верхнюю одежду..

- Вот… - Цахес принес ворох какого-то тряпья. – Надо замотать лица, будет немного легче.

- Откуда?.. – Таланов не закончил вопрос, но Басалаев понял даже несмотря на шум.

- Особый департамент! – грохот разрушаемой стены пришлось перекрикивать в голос. – У нас карты всех крупных городов, включая подземные коммуникации, перед отъездом я просмотрел первоначальный план монастыря. Семьдесят лет назад он имел отдельный выход в канализацию, это когда городское самоуправление игралось в разные эвакуационные планы. Но после войны великие державы подписали Конвенцию, нужда отпала, а затем весь район перестроили по плану благоустройства города. Монастырь капитально переделали, а проход заложили, но на самых первых планах он есть. Мы с самого начала предполагали его как резервный путь.

- А дальше куда, есть план стоков и прочего?

- А вот этого уже нет. Просто пойдем на юго-запад, куда-нибудь да выйдем. Все лучше, чем отсиживаться или брести по верху.

- Разумно, - согласился Таланов.

Кладка распадалась на глазах, отдельные кирпичи один за другим падали на пыльный пол усыпанный черными обломками. Теперь работали все, кто долбил преграду, кто растаскивал мусор. Через широкую пробоину уже можно было разглядеть что-то коричневое, с оранжевыми потеками.

- Ржавчина? – удивился капитан. – Железо?

- Тогда так было модно, - пояснил Басалаев. – Двери на манер морских люков со штурвалами. Надо найти веревку, чтобы дети взялись за нее, поведем как гусеницу. И где эти чертовы недомерки из-за которых столько хлопот?

- Скажу местным, пусть займутся, - кивнул Таланов в сторону отца Сильвестра, тот стоял на первой ступеньке лестницы, ведущей в эту часть подвала и, похоже, истово молился, перебирая не то четки с очень мелкими зернами, не то просто кусок веревки. – Проследи. Я оставлю первый взвод на карауле и пройду с разведкой, посмотрим, насколько там свободно.

- Добро, - отозвался контрразведчик. – Только будь там аккуратнее.

- Да, еще… - Виктор уже шагнул было к лестнице, но остановился. – «Геликоптер», «танки», «бетеры», «товарищ майор»… - Виктор испытующе поглядел на контрразведчика. – Кто он?

Только сейчас Басалаев понял, что они с Виктором как-то естественно, незаметно перешли на «ты», но чиниться не стал.

- Не могу, – честно и искренне ответил он. – Просто не могу сказать. Тогда трибунал нам обоим, мне за разглашение, тебе, чтобы больше никому не рассказал.

- А он этого стоит? – все так же испытующе, с непонятным жадным любопытством снова спросил Виктор.

- Да. Стоит, - сказал Борис Басалаев, хотя совсем не был в этом уверен.

В «сортирную разведку, как ее с ходу ернически назвали десантники, отправилось пять человек. Сам капитан, с ним ефрейтор Хоменко с ручным пулеметом и еще трое солдат с трофейными винтовками. Таланов рассудил, что случись что – в тесноте подземелий от вражеских малокалиберных скорострелок будет больше пользы чем от штатных самозарядных «токаревок». Строго говоря, капитан не должен был идти в дозоре, но Виктор рассудил, что риск не слишком велик, а увидеть самому возможный путь отхода важнее.

Дверь отделяющая подвал от коллектора и в самом деле была похожа на старинный корабельный люк, из тех, что ставили лет пятьдесят назад на первых гражданских субмаринах. Солидная, прямоугольная, со скругленными углами и окантовкой на круглых заклепках. Прямо в центре торчал большой штурвал со множеством спиц и каким-то вензелем в середине. Хоменко, самый сильный из разведки, взялся за колесо и с натугой попытался провернуть его, но проржавевший механизм не поддавался.

- Дай-ка, - один из солдат передал товарищу оружие и наклонился за кувалдой. – Пару раз вдарим и само пойдет.

- Ньет, - остановил его Цахес, с трудом выговаривая непривычное слово по-русски, видимо, набрался у Терентьева. Он вряд ли понял о чем говорили солдаты, но жест истолковал верно. Толстяк добавил еще что-то уже на родном языке.

- Будет много шума, – перевел Басалаев. – Сам замок нержавеющий, просто много лет не использовался, металл «притерся». Нажмите сильнее.

Солдат чертыхнулся, уронил кувалду и присоединился к Хоменко. Вдвоем они, покраснев от натуги, налегли на штурвал, и тот, словно сдаваясь, неожиданно тонко заскрипел, чуть поддался и затем неожиданно резко провернулся.

- Гасите лампу, - скомандовал Таланов, представив, какой отличной мишенью они станут на фоне освещенного входа. – Давайте фонарь. Ну… Открывайте и с богом, - напутствовал он скорее себя и, с пистолетом наготове, первым шагнул в открывшийся проем.

Пропустив их, на той стороне сразу закрыли люк, оставив только узкую щель. Было темно и сыро, но не мокро. Капитан втянул влажный воздух. Пахло влагой и затхлостью, как это бывает в нежилых и непроветриваемых помещениях. В отдалении шумела вода – не капли конденсата, а настоящий поток, судя по звуку, что-то наподобие ручья. Таланов положил палец на кнопку фонаря и неожиданно понял, что ему до смерти страшно. Сейчас он включит свет и… что он увидит? Все нервное напряжение последних дней и часов воплотилось в древнем, идущем из самых глубин естества ужасе перед неведомым, прячущимся в темноте. Офицер почувствовал себя маленьким ребенком перед шкафом в котором прячется чудовище. Стоит только открыть дверцу и…

- Командир?.. - шепот десантника за спиной вернул его к действительности.

- Сейчас, прислушаемся… - Виктор про себя обрадовался человеческому голосу, который стал словно соломинкой переброшенной из загробного мира в мир живых. – Сначала слушаем.

Леденящий страх немного отпустил, но все равно Виктору пришлось взять фонарь крепче и нажать кнопку второй рукой, с зажатым в ней пистолетом, с силой надавив ребром ладони. Сердце поднялось уже почти к самому горлу и билось в сумасшедшем ритме. Наконец, механизм слабо щелкнул и сработал.

Батарея садилась, луч света был слабеньким и рассеянным. Солдаты увидели обычный коридор, под сводчатым потолком, метров пять длиной, с пологим спуском – облупившая штукатурка местами открывала красный пористый кирпич, посередине пола по всей длине мелкий желоб, впрочем, пустой. Далее коридор резко поворачивал вправо, из-за угла и доносился шум воды.

- Вперед, - сказал Таланов и сам первый двинулся с места. В горле пересохло так, что было больно глотать, пористая резина покрывающая корпус фонаря перестала впитывать пот и неприятно липла к пальцам. Каждый шаг гулко отдавался под сводами прохода. На мгновение офицеру показалось, что впереди что-то стукнуло, а так же отзвук человеческого голоса. Он замер, пригнувшись, напряженно вслушиваясь.

Проклятая вода, опять заглушает все звуки…

Нет, показалось…

Он выключил свет и по памяти добрался до поворота. Нащупав тыльной стороной ладони острый каменный угол, Виктор осторожно выглянул, насколько это можно сказать про действие совершенное в полной темноте. Прохладный ветерок захолодил разгоряченное лицо, высохшие струйки пота стянули кожу лба. Звук текущей воды стал ощутимо громче. Похоже, источник находился совсем недалеко.

- Стоим на месте, - тихо-тихо, только чтобы его услышали солдаты, прошептал он.

Таланов глубоко, но как можно тише вздохнул и, держа руку на отлете, коротко мигнул фонарем, послав мгновенный луч вперед, во тьму, и сразу выключив его. И сразу же отшатнулся назад, укрываясь за углом от возможной стрельбы, осмысливая увиденное за этот краткий миг.

Получалось, что за поворотом был еще один коридор, который буквально через пару шагов выводил в какой-то широкий туннель, наверное, главный квартальный коллектор или водосток. Оттуда и доносился плеск – звук, отражаясь от стен, создавал впечатление гораздо более отдаленного источника. Наверху, по правой стороне, на высоте человеческого роста Виктор заметил два изолированных провода, видимо, электропитание. Это обнадеживало, значит, эта часть городского подземелья вряд ли изолирована и из нее можно попасть дальше, на юг или юго-запад.

Подальше отсюда.

- За мной, – все так же тихо скомандовал Таланов, продвигаясь вперед, к основному туннелю, скользя локтем по шершавой стене, чтобы не потерять ориентацию. Когда локоть провалился в пустоту, а поток покатил свои воды прямо перед ним, заглушая все звуки, Виктор повторил тот же прием с выглядыванием и мгновенным включением света.

Безуспешно. То ли не ко времени окончательно скончалась батарея, то ли что-то разладилось в самом механизме.

Таланов шепотом чертыхнулся, у него была зажигалка и световая шашка, но всего одна, ее следовало поберечь для предстоящего пути. Возвращаться за каким-нибудь факелом не хотелось. Виктор сделал пару мелких шагов, тщательно ощупывая подошвой пол, сунул фонарик за пояс и пошарил по стене в направлении замеченных проводов. К счастью, пальцы быстро наткнулись на холодный, похоже, металлический ящичек с рычагом переключателя. Надеюсь, от старости и сырости ничего не испортилось, подумал Виктор. Если это вообще электричество, а не какой-нибудь хитрый коммутатор, разводка сети или сигнализация.

Он нажал на рычаг. Как и штурвал переходного люка тот подался туго, но затем почти сразу же скользнул вниз. В ящике отчетливо и громко щелкнуло. Под потолком вспыхнуло несколько тусклых светлячков – маленькие желтые точки в кромешной тьме. Спустя несколько томительных мгновений они потеплели, разгораясь все ярче, распугивая мрак по углам.

«О, черт возьми», - пронеслось в голове Виктора.

Как не повезло…

Басалаев повел фонарем, в луче света детские лица казались одинаковыми – бледные, осунувшиеся, нездорового землистого цвета. У некоторых на глазах были повязки. У двух или трех была плотно забинтована вся голова. Глаза остальных под сосульками давно немытых волос неподвижно отражали солнечный свет, ни один не зажмурился и не закрылся. Майору стало не по себе, он и так не любил детей, а теперь еще некстати вспомнились американские фильмы ужасов про оживших мертвецов. Режиссеры любили изображать их с такими же остановившимся, безжизненным взглядом.

Хуже детей могут быть только больные дети, подумал контрразведчик, подавляя нервный озноб.

- Сейчас я дам каждому из вас веревку, - с теплотой и искренней заботой объяснял Терентьев. Он говорил по-немецки, делая длинные паузы и вслед за ним тонкий детский голосок старательно повторял все сказанное по-французски, еще один переводил на незнакомый майору певучий язык, похоже, испанский. – На ней завязаны узлы. Каждый должен взяться за веревку у узла и ни в коем случае не отпускать. Мы пойдем как поезд, дядя Цахес и я – впереди, как паровозики, а вы за нами, как вагончики. И так мы уйдем отсюда к хорошим и добрым людям.

- А плохие люди не догонят нас? – спросил кто-то из толпы детей несчастным голоском.

- Нет, - через силу улыбнулся Иван. – К нам на помощь пришли солдаты, они вас защитят.

«К нам на помощь», но «вас защитят», отметил майор. Не «нас». И снова задумался, что же привязало попаданца к этому месту? Организовать спасение приюта можно было и более расчетливыми методами, но что-то заставило Терентьева вцепиться в это место, что-то настолько серьезное, что заглушило трезвый расчет…

Кто-то из детей начал говорить, но его слабый голос оборвала, словно ножом разрезала, длинная очередь. Звуки выстрелов шли как будто из-под земли.

Пулемет лупил длинными очередями, почти без перерывов, так стреляют в упор и насмерть, когда уже не имеют значения ни экономия патронов, ни перегрев ствола. И почти сразу же перестук пулемета потонул в сплошной какофонии мгновенной яростной перестрелки в подземной преисподней.

____________________________________

31 мая, 2011

2Аналитик

О тшорт! "товарищ майор", ты меня подловил!! Не заметил совершенно.

31 мая, 2011

2Цудрейтер

О тшорт! "товарищ майор", ты меня подловил!! Не заметил совершенно.

На то и расчитано :-)

А в остальном?

31 мая, 2011

2Аналитик

Увлекательно, о чем косвенно свидетельствует то, что я попался. Шороховатостей не заметил, разве что вот

очередь догнала бегущего десантника, приподняла и бросила оземь уже мертвое тело,

скорее отшвырнула, она же сверху вниз летит.

Три дня назад Терентьеву удалось выбить целый гироплан пожарной службы

Непонятно, как он его выбил, немного странно звучит.

Ну это я так, придираюсь. Вообще здорово, цепляет.

1 июня, 2011

глава 20

"Голос ангелов"

Это самая тяжелая глава, потому что ключевая и почти все объясняющая. Поэтому я несколько изменю обычаю и выложу не доведенный образец, который еще нужно "допиливать". Но для этого мне нужно знать мнение читателей. Нет ли в ней лишнего, понятна ли интрига с попаданцем и так далее.

Наконец, не затянута ли глава сама по себе (более 30.000 знаков). Так что читайте и обязательно высказывайтесь.

Глава разделена на две части, а то ЖЖ не пропускает полный текст.

часть 1.

____________________________________

Их было много, прямо перед собой, на противоположной стороне стока с водой Таланов увидел не меньше десятка, и еще примерно столько же, а то и больше, угадывалось дальше, в глубине тоннеля.

Светляки ламп разгорались медленно, рывками, только поэтому стрельба не началась сразу же, В первое мгновение противники просто не заметили друг друга в пляске теней, разгоняемых усиливающимся светом, затем еще столько же потратили, пытаясь разобраться, кто же перед ними, друг или враг. И две группы вооруженных людей застыли друг против друга в томительном и страшном молчании, прерываемым лишь неумолчным шумом водного потока.

Виктор уже видел Врагов, но первый раз они оказались настолько близко. Все они были в невиданных им ранее хламидах грязно-серого цвета с черными разводами, вероятно, для маскировки в городе. Все в тех же колоколообразных шлемах, вооруженные уже хорошо знакомыми укороченными автоматическими винтовками с магазинами-«рожками».

В неверном пляшущем свете все враги казались на одно лицо – бледные пятна между воротом и козырьком шлема. Словно это были и не люди, а однотипные искусственные солдаты из далекого космоса.

Секунды бежали сплошной чередой, одна за другой, а две группы застыли друг против друга, пальцы на спусковых крючках, глаза ловят малейшее подозрительное движение.

Таланову вспомнилось, что во время большого африканского конфликта разведгруппы империи и англичан регулярно уходили за зыбкую и условную линию противостояния. Случалось, разведчики сталкивались лицом к лицу. Как правило, в таких случаях обходились без пальбы, профессионалы ценили выполнение задания выше мимолетного успеха в бесполезной перестрелке.

У капитана мелькнула надежда, что, быть может, удастся разойтись и в этот раз? Мелькнула и пропала.

Это был не тот противник, с которым можно было разойтись миром.

В другой ситуации капитан помолился бы, но не было времени. Ближайший противник стоял так близко, что Виктор видел его глаза и неожиданно сузившиеся зрачки. Так бывает перед тем как человек решается на какое-то серьезное действие.

Странно, но в эти мгновения Виктор не думал о смерти, он думал лишь о том, что сейчас пришло время узнать, насколько хорошей оказалась подготовка гвардейцев. Именно в этот миг, когда каждый будет действовать без команды, за себя.

Словно незримая нить протянулась между офицером и ближайшим злодеем, капитан физически чувствовал, как тот напряг мышцы указательного пальца, как начал свое короткое движение спусковой крючок вражеской винтовки.

Виктор выстрелил первым, от пояса, целясь под край шлема и резким движением рванул вверх рычаг переключателя, который так и не выпустил. Лампы погасли мгновенно, словно удар незримого меча проложил границу меж светом и тьмой. Туннель взорвался криками, сухо захлопали выстрелы.

И, перекрывая все, оглушительно загрохотал пулемет Хоменко.

Брать или не брать тяжелый пулемет? Перед сборами в «сортирную разведку» Таланов колебался.

С одной стороны, даже облегченный десантный вариант тяжел, как... как обстановка на фронте. С другой - в пехотном бою это «машина тысячи смертей». От него не защищает уставной бруствер, он смеется над легкой броней и кирпичной стенкой, мешок с песком защищает от его пули не намного надежнее, чем лист папиросной бумаги. Его попадание остановит даже легкий броневик, не говоря уже о любом автомобиле. Он почти не дает раненых, зато хорошо дружит с патологоанатомом.

Ефрейтор Хоменко был единственным в батальоне, кто мог нести пулемет и стрелять из него вручную, без станка, и, повинуясь какому-то наитию, Таланов взял под землю именно его.

«Косильщик» страшно грохотал, многократно отраженный от стен тоннеля шум тяжкими молотами долбил по ушам, надрывая барабанные перепонки. Огненный цветок дульного пламени пульсировал как адский факел и ярко-алая нить трассеров подобно гиперболоиду астронома Толстого металась по тоннелю, убивая и калеча каждого, кто оказывался на ее гибельном пути.

- Назад! – кричал Таланов. – Назад!

Враги могли быть подлыми, жестоким, какими угодно, но трусов среди них не водилось, и они в очередной раз доказали это. Сразу несколько стволов ударили в ответ, оппонируя пулемету. С ревом разъяренного медведя, выкрикивая бессвязные проклятия, Хоменко не снимал палец со спуска, высаживая весь короб в одной, кажущейся нескончаемо длинной очереди, нащупывая вспышки вражеских выстрелов, вычеркивая их одну за другой росчерками алого огня.

Затем даже сквозь адский шум Виктор услышал короткую серию хлопков, словно кто-то простучал молоточком по чему-то мягкому, и рык ефрейтора-пулеметчика захлебнулся в булькающем хрипе.

- За ворот! - крикнул один из десантников, и его поняли. Коротко прошуршало что-то тяжелое, что волокли по полу, пулемет напоследок выпустил еще одну короткую очередь, очень низко, словно стрелявший лежал. Капитан вслепую нырнул за угол, на доли секунды и считанные сантиметры разминувшись с собственной смертью – вражеские пули ударили в стену сразу за ним, осыпая Виктора мелкой известковой крошкой.

Они успели втащить раненого пулеметчика, так и не выпустившего свой смертоносный механизм и закрыть люк прямо перед носом у противника. Теперь на той стороне стучало и гремело, но штурвал был только с внутренней стороны и добротный металл двери не поддавался.

- К фершалу! – выкрикнул кто-то. – Я покажу!

Хоменко поволокли вверх по лестнице. Таланов без сил прислонился к стене. Он вдруг почувствовал, насколько сильно устал.

- Ствол спрячь, грохнешь кого-нибудь по ошибке, - посоветовал подошедший Терентьев. В пиджаке обсыпанном пылью, с черными разводами на лице он казался похожим на клоуна сбежавшего из какого-то безумного цирка. На очень собранного и целеустремленного клоуна. – Хода нет?

Таланов убрал пистолет в кобуру.

- Нет, они уже там.

- Тогда пошли думать, как дальше жить, - вздохнул Терентьев.

В этой жизни причудливо мешается светлое и темное, доброе и злое, везение и черная неудача. То, что им довелось попасть в медицинское учреждение было несомненной удачей. В медицинском крыле Рюгена не было недостатка в разнообразном медицинском инвентаре, Поволоцкий нашел даже полевой автоклав-дистиллятор образца 1922 года – ценнейшую на поле боя вещь, лучше которой не придумали за все последующие годы, несмотря на все достижения медицины. И операционная, заточенная под офтальмологию и нейрохирургию, но все же настоящая операционная.

Однако, раненый пулеметчик был плох, очень плох. Батальонный медик уже оценил гнусное действие вражеских малокалиберных пуль, которые действовали как свинцовые кругляши времен Бонапарта Второго. Хоменко получил не меньше трех, причем в живот. Лежащий перед Поволоцким человек уже купил билет на тот свет.

- Сначала моем руки в этом тазике, - быстрой скороговоркой проговаривал хирург по давней, еще институтских времен привычке, ему помогала невысокая полная женщина, то ли монахиня, то ли просто медсестра. Они не понимали друг друга, но толстушка хорошо разбиралась в медицине и слова им были не нужны. - Потом одеваем перчатки, перчатки опять в тазик. Наш главный враг невидим - так что, бьем химией по площади. Руки держим перед собой - вот так. Если руки коснулось что-то нестерильное, или просто не смотрели на руку - в тазик. Инструменты … готовы инструменты. Нож, пинцеты, пеаны, пила… Корнцанг, где корнцанг? Вот он. Хорошо…

Врачи и военные суеверны. Те, кто постоянно имеют дело со смертью хорошо знают, что человеческая жизнь порой повисает на очень странном и причудливом переплетении нитей судьбы. Поволоцкий воспринимал себя как воина, причем свою работу ставил выше любой другой армейской специальности. Обычные солдаты, офицеры, генералы, моряки, подводники, все они принимали вызов пусть сильных, пусть опытных, но все же людей. А он сражался с самой Смертью. И в этой битве принимали участие не только металл инструментов, врачебные зелья и опыт десятилетий военно-полевой медицины, но и нечто большее. То, что нельзя измерить или взвесить.

Медик развел руки в перчатках в стороны, закрыл глаза, сосредлотачиваясь. И начал виртуозно, яростно, со знанием дела и неподдельной энергией материться, с тем мастерством, что приходит лишь с солидным теоретическим багажом и многолетней практикой.

-… и в основателя флота российского, светлейшего Владимира Петровича Первого мать! – закончил он. – Хрен тебе на рыло, этого не отдам. Начали.

Теперь их было трое. Взводные командиры крепили оборону на местах, а Терентьев, Басалаев и Таланов сидели вокруг сымпровизированного из ящиков стола над нарисованной от руки схемой приюта и картой города.

- Ваши на помощь не придут? – осведомился Таланов, немного прикручивая фитиль керосинки.

- Придут, но сильно после, - сумрачно ответил майор. – Слишком долгий обмен данными. Зависит от того, сколько мы продержимся здесь. Чтобы сведения прошли в столицу, в Департамент, обернулись. Получили оформление, вернулись обратно… Затем согласовать с местными армейскими. При нынешнем бардаке, даже с автографом лично Константина, дня три – самое меньшее.

- Три дня… - протянул в глубокой задумчивости капитан.

Уйти под землей не получилось. Более того, долбежка с противоположной стороны не прекращалась и дело шло к тому, что придется организовать небольшой взрыв, закупоривая этот путь. Толстый немец оказался взрывником на пенсии и божился, что сделает все экономно и артистично, нужна только взрывчатка. Пройти по земле тоже было невозможно. По улице Герцхеймера все чаше проскакивали на большой скорости небольшие моторизованные группы противника. Канонада разгоралась довольно далеко на юге и западе. Батальонная рация была не слишком мощной. Но судя по тому, что удавалось выловить в открытом эфире, линия фронта сместилась быстро и резко, стремительным рывком по основным проспектам противник отхватил больше половины городской территории и теперь стремился развить успех.

- Три дня, - повторил Таланов. Он очень устал, мысли снова разбегались как зайцы, требовалось отлавливать их по одной, думая каждую в отдельности, в порядке очереди.

- Диспозиция вот какая, - заговорил Терентьев. – С двух сторон у нас каменная глухая стена, это хорошо, потому что там плотная застройка и близко подходят дома.

- Чего хорошего? – не понял контрразведчик.

- Противнику легко подобраться вплотную, - терпеливо пояснил Иван. – Если бы там были окна и какие-нибудь ворота, было бы совсем плохо. А так только узкие оконца под самой крышей. В самый раз, чтобы следить и не рисковать.

- Пошлют подрывную команду, - предположил капитан.

- Так следить надо, - ответил Терентьев. – Как раз оконца пригодятся, благо, в них снаружи не пролезть. Получается, что остекление и вообще все открытое у нас выходит на Герца и на площадь. То есть… - он умолк, яростно потер покрасневший нос.

- То есть на открытое пространство, которое простреливать легче, - закончил за него Виктор, дождавшись, когда писатель наконец то оглушительно чихнет.

- Ага, - сказал Терентьев, все еще протирая слезящиеся глаза. – И обычной артиллерией нас не взять, постройка капитальная. Второй и третий этажи послабее, но будем надеяться, что серьезные осадные машины им нужны в другом месте. Людей, я так понял, мало, но все-таки можно попробовать соорудить оборону. – Терентьев склонился над картой, указывая пальцем. - Миномет сюда, здесь маленький атриум. Один станковый сюда, здесь был рентгенкабинет, но он выгорел, когда нас пытались поджечь «молотовым»… Снять, если можно, пулемет с броневика и поставить сюда, на угол… Жаль, песка неоткуда взять, так в мешки бы засыпали и еще бы заложили окна, хотя бы по первому этажу… Но что-нибудь придумаем. И надо помародерствовать.

- Опасно, - вставил Басалаев. С любопытством всматриваясь в писателя. В этот момент Терентьев, несмотря на свой сугубо цивильный вид, был похож отнюдь не на работника творческого труда. Скорее, на селянина, который долгие годы прожил в городе, но сохранил память тела о тяжести плуга, глубине вспашки и прочих премудростях. И теперь, вернувшись домой, с каждым шагом возвращался в привычное состояние.

Здесь, при мятущемся свете керосинки, среди голых стен, на фоне крепнущей далекой перестрелки Терентьев был словно на своем месте. Так, будто все минувшие годы были лишь затянувшимся отпуском.

Заметил это и Таланов. Майор перехватил тяжелый, очень внимательный взгляд, брошенный капитаном исподлобья на «писателя». Но десантник промолчал.

- Вода – в первую очередь, - продолжал Терентьев. – Теперь у нас есть раненые, и еще прибавятся по-любому. Нужно будет очень много воды. Медицине сколько не принеси – все мало, зальет в автоклав и скажет «еще!». Пошарить по округе, может быть не все разграбили, нужна водка и коньяк, никакой сладкой водички. Антисептик. Тряпок, у нас осталось мало, на разный перевязочный материал и прочую корпию. И обязательно вытащить все, что можно, с тех жмуров. Что положили на Герца. Странно, что свои их пока не вытащили и бросили, но нам же лучше. Главное – противогазы, я видел у них.

- Чего «газы»? – не понял Басалаев.

- Э-э-э… - замялся Терентьев, подбирая слово. – Антигазовые маски.

- Думаешь, травить будут? – спросил Таланов.

- Маски у них есть, значит, есть и от чего их применяют. Боевая химия оружие так себе, но нам сейчас много и не надо. Жмуров обобрать и все-все маски тщательно прибрать. И еще вашего врачевателя спросить, он должен знать как разные эрзац-маски сделать из подручного материала.

- Вода, крепкий алкоголь, перевязочные, все, что можно снять с трупов, - подытожил Таланов.

И про себя подумал:

«Когда же закончится эта безумная ночь?..»

Близился рассвет.

Поволоцкий продолжал ругаться, на этот раз по сугубо практическому поводу. Пулеметчик балансировал на грани жизни и смерти, зато за эту грань шагнул другой, неожиданно и трагично. Царапнуло осколком еще при самом первом артналете в схватке за мост, быстро замотал обрывком бинта и забыл за всевозможной суетой. Благо, было чем заняться, а рана беспокоила не больше рядовой ссадины. Двое суток и забывший про «ссадину» солдат свалился со стремительным сепсисом, и уже никакая медицина не могла его спасти.

Поход за припасами прошел более-менее благополучно Выяснилось. Почему вражеские трупы остались не прибраны – грузовик, так удачно разбитый минометчиками, был английским, с английскими же пехотинцами. Скорее всего «семерочный» командир не счел нужным терять темп продвижения ради чужих ему бойцов. У осажденного гарнизона прибавилось несколькими «энфилдами», парой килограммов взрывчатки в желто-зеленых брикетах и разной мелочью. Самым ценным приобретением Терентьев считал антигазовые маски. Пять из них были целы, еще три можно было починить. Как и надеялся писатель, Поволоцкий обещал соорудить эрзац-заменители из хирургических очков, проволоки, маски Эсмарха, бинтов и флакона с хлоркой, но только после того как разберется с гангренозным. Гвардейцы собрали своих покойников, вскрыли бронеавтомобиль, мертвой глыбой металла замерший у входа. Экипаж был мертв. С машины сняли пулемет и все ценное, слили бензин.

Тела положили в дальний угол подвала, наспех оборудованный под морг.

Таланов немного посидел с несчастным раненым подхватившим гангрену, пока хирург готовил все необходимое для ампутации, на которую, впрочем, не надеялся – слишком далеко зашло заражение. Офицер держал бедолагу за руку, еще недавно сильную, теперь же безвольно повисшую, слушал его затрудненное сипящее дыхание, а в голове у него билось «и еще минус один».

Их было двести пятьдесят. Теперь осталось двадцать три…

И в третий раз они сидели вокруг все тех же ящиков, еще более уставшие. Таланов рассказал, что удалось добыть в обшаривании округи. Басалаев рассказал, что Цахес, как и обещал, ювелирно обвалил свод тупичка в подвале, завалив проход и люк. Терентьев отчитался о моральном состоянии гарнизона. В стихийно сложившемся триумвирате обязанности распределились естественным путем. Таланов решал практические военные вопросы, Басалаев вел учет припасов. Насколько это не мешало следить за Терентьевым, писатель отвечал, как он выразился, за «политическую работу и поддержание боевого духа». Все прежние обитатели Рюгена собрались в центральном подвале, а с разных концов приюта доносился приглушенный шум – грохот разбиваемой мебели, шорох перетаскиваемых тяжестей, стук металла. Маленький гарнизон готовился к обороне. Французский проводник Ян Ален ушел в ночь на разведку, надеясь разведать какой-нибудь окольный путь, и исчез без следа, как в воду канул.

1 июня, 2011

- Хотя бы человек пятьдесят… - почти пожаловался капитан, даже его выдержка дала трещину. – Десять человек на этаж, это тьфу. Сколько мы продержимся? – неожиданно спросил он у Терентьева.

Прежде чем ответить, Иван посмотрел на часы, странные, прямоугольные с металлическим браслетом. Его совершенно не смутило, что офицер обращается с этим вопросом к нему, человеку вроде бы штатскому.

- Шесть утра… - промолвил он в задумчивости. – Скоро и узнаем… - он ненадолго задумался, тихонько выстукивая пальцами какой-то марш в такт размышлениям. – Пока на нас просто забили, общему движению мы не мешаем, от нас вреда никакого. Но… Это ненадолго. Как учит нас военная теория, при ограниченных силах штурм лучше блокирования – быстрее и требует меньше военной силы. А против правильно организованного штурма… мы не выстоим. Батальон хорошо обученной пехоты, немного бронетехники или тяжелой артиллерии. И все.

- Я попытался связаться со своими и Шварцманом, но безуспешно, - дополнил Басалаев. – Похоже, «семерки» смогут таки взять Барнум с налету… Если даже мое сообщение дойдет до адресатов быстро, вряд ли они пробьются.

- Итого, уходить нам некуда, штурма не отобьем, помощь не придет. Ничего не забыл? – осведомился Таланов.

- Вроде ничего, в тон ему отозвался контрразведчик. – Значит, придется ждать чуда. Эх, надо было все-таки пробовать уйти сразу…

- В таком раздрае… - не согласился Терентьев. – Никак нельзя. Здесь слишком четкая и геометрическая планировка застройки, куда ни сверни, все равно будешь на виду. Это от отдельных отрядов можно было укрыться, а сейчас через нас прошел общий вал наступления. Так что теперь лучше ждать чуда.

- Что ж, и чудеса случаются, будем надеяться, что нас все-таки кто-то спасет, - согласился капитан. – И давайте как поговорим о чуде.

Виктор отодвинулся на своем ящике подальше от стола, вынимая из кобуры пистолет и взвел курок.

- Я намерен получить объяснения, - сообщил он Терентьеву. – Кто ты?

Басалаев подобрался, шевельнул правой, подбираясь пальцами к своему оружию.

- Стрелять будешь? – спросил он.

- Не в тебя, - «успокоил» его Виктор. – В него, – ствол пистолета устремился точно в живот Терентьеву, но тот вообще никак на это не отреагировал.

- А зачем? – продолжил майор.

- И не пытайся. – предупредил его военный. – Я успею раньше. А зачем… Мы пошли в город, чтобы найти и вытащить этого… ученого, который что-то там знает. Я потерял людей, хороших людей, многих из них я знал давно. Скорее всего, мы не переживем этого дня. А если и переживем, то не очень надолго. Я хочу знать, что это все значит, и ради чего мы готовы умереть. Вот ты, майор, мне и расскажешь, а то я просто застрелю его, и все твое задание пойдет коту под хвост.

- Трибунал, - напомнил Басалаев.

- Да, - Таланов хотел саркастически усмехнуться, но утомленные мышцы лица сложились в злобную гримасу. Офицер сделал жест свободной рукой, словно обхватывая все окружающее, но взгляд его и пистолет не дрогнули ни на миллиметр. – Трибунал, это то, что меня сейчас испугает.

- Скажи ему, – неожиданно произнес Терентьев. – Он действительно должен и может знать, ради чего рисковал…

И в этот момент Басалаев не выдержал. Даже его выдержка и воля дали сбой, пусть даже ненадолго. Обхватив голову руками, он раскачивался как китайский болванчик, что-то глухо рыча себе под нос. Таланов на всякий случай отодвинулся еще дальше, направив пистолет между двумя «собеседниками».

Наконец. Басалаев, красный как рак, выпрямился.

- Ну почему такая вот непруха? – горестно вопросил он в пространство. – Этот мир погубят идеалисты… Мерзкие, отвратительные идеалисты, которые поступают не так, как правильно, а самым глупым образом. Все через задницу наперекосяк и правой пяткой через левое плечо… И лишь потому, что один глупый пришелец решил спасать не мир, а каких-то убогих детей…

- Я жду, - напомнил Таланов.

- Сделаем так… - Басалаев явно колебался. – Да… Сделаем так. Если переживем этот день, если мне не удастся связаться с кем-нибудь, кто нас выручит, я расскажу тебе, что произошло. Но не раньше.

Виктор со скорбным видом качнул пистолетом, как бы напоминая о его наличии.

- Да не будешь ты стрелять, - с бесконечной усталостью произнес Борис Басалаев. – Он тебе нужен, и любопытство тебя гложет. Да и не такой ты, чтобы просто взять и убить человека ни за что. Вот сектантов-садистов гранатой рвануть – это да. Я расскажу тебе, но только если нас никто не выручит.

Теперь задумался Таланов.

- Слово офицера? – спросил он наконец.

- Слово офицера, - эхом повторил контрразведчик.

Виктор тяжело вздохнул. Еще пару мгновений помедлил и спрятал пистолет. Поднялся с ящика с видимым усилием, словно его не держали ноги.

- Пойду, проверю дозоры, - сказал он уже у двери. – Здесь есть какие-нибудь амфетамины или еще что-то?

- Надо спросить у отца Сильвестра, - ответил Терентьев. – Местный аптекарь сбежал, но священник должен знать. Я вниз, почитаю детям сказку и надо кое-что обсудить с Губертом.

- Славно, хоть под пулю не полезешь, - одобрил Басалаев. – Я к Поволоцкому, надо собрать все, что ему пригодится.

***

Француз вернулся уже к рассвету, насквозь мокрый и с ножевой раной. Оправдывая легенды о чертах национального характера, он начал было многословно и пылко расписывать свои приключения, но, всмотревшись в небритые, осунувшиеся лица десантников, сник и очень коротко рассказал, что рюгенцы поступили очень правильно, не став прорываться обратно. Барнумбург кишел отдельными группами и целыми отрядами противника, и «семерок», и англичан. Линия противостояния пролегла по проспекту Айзенштайна и, насколько мог судить Ян Ален, никому не удалось пересечь ее, спасаясь от нашествия. Француза подлечили и отправили отдыхать.

Установив караулы и назначив для начала получасовые смены, Таланов поднялся в атриум и проверил минометчиков. Зауряд-прапорщик Луконин заверил, что «шайтан-труба» не подведет, только пятнадцать мин – это очень мало. Капитан согласился и пошел проверять пулеметные позиции.

Утро разогнало тучи, и солнце скупо поделилось с миром своим светом, по-осеннему неярким и не греющим. К полудню движение по улице Герцхеймера стало почти упорядоченным, каждые четверть часа несколько крытых грузовиков и бронеавтомобилей проезжало мимо, все так же не удостаивая прият вниманием. Реже, но тоже достаточно регулярно следовали цистерны топливозаправщиков и прочие интенданты.

Ближе к полудню несколько английских броневиков подъехали и остановились прямо на проезжей части. Британцы, похоже какие-то артиллеристы. Подобрали покойников, дали несколько неприцельных очередей по фасаду Рюгена, выбивая еще оставшиеся стекла и поехали дальше. Таланов представлял, как славно можно было бы проредить их, но сдержался.

Судя по звукам и снующим машинам противник расположился совсем неподалеку, где-то на Гиммельфарба. Англичане даже не особо скрывались, будто чувствовали, что осажденные не ищут приключений. Установилось что-то вроде равновесия – враги не приближались к приюту, рюгенцы не обстреливали их. Минометчики на скорую руку составляли таблицы стрельбы.

Минуту за минутой, час за часом охрипший радист взывал о помощи на указанной Басалаевым частоте, но ответом ему был лишь шелест помех.

Таланов присел на скамеечке в коридоре, чувствуя, что еще немного, и ноги просто переломятся как спички. Откинул голову назад, чувствуя затылком приятную прохладу камня. Закрыл глаза буквально на минуточку, просто моргнул, чуть дольше обычного подержав веки прикрытыми. Когда он открыл глаза, уже вечерело.

Капитан рвал и метал, грозил карательными ужасами и самосудом, но и сам понимал, что это бессмысленно. Отряд дал своему командиру немного отдохнуть, в сложившихся обстоятельствах это было лишь проявлением уважения, тем более, что за время сна ничего не произошло.

Отдых повлиял на Таланова странным образом, голова прояснилась, а вот тело наоборот, чувствовало себя еще более разбитым. Виктор доплелся до командного пункта, из последних сил держа марку, осанку и командирский вид.

- Вечер, - напомнил он односложно Басалаеву. Терентьева не было, он с Цахесом минировал подвал.

- Если все пойдет совсем скверно… - говорил Басалаев. – Там отдельная секция со своим спуском, она как бы в стороне от основного комплекса подвальных складов. Все держится на одной колонне. Порешили, что если не удержимся… в-общем… Цахес ее заминирует. Достаточно будет подорвать и … все.

- А ему хватит? – Таланов чувствовал себя настолько измотанным, что даже не указал контрразведчику, что армию здесь олицетворяет он, капитан имперских вооруженных сил, поэтому подобные мероприятия следовало согласовать. Тем более, что решение было по-своему разумным.

- Извини, мы тут без тебя порешали, - мгновенно сориентировался майор. – Впредь не повторится.

При мысли о том, насколько зыбкими стали теперь такие понятия как «впредь», Таланов фыркнул.

Ведь враги могли пойти на штурм в любую минуту, а иллюзий относительно перспектив обороны больничного комплекса двумя десятками едва живых бойцов капитан не питал.

- Итак? – выразительно вымолвил Виктор.

***

Летом 1953-го года в Атлантике, к югу от Азорских островов исчез корабль, старый американский «ныряльщик», отправившийся в свой последний путь к разделочным комплексам Норфолка. Старый корабль под названием «Повелитель Бездны» был настолько ветхим, что погружаться уже не мог чисто технически – полетела вся система балластных цистерн и управления оными.

«Повелитель» затонул в районе Северо-Африканской котловины, между материковым склоном Африки и Северо-Атлантическим подводным хребтом, на глубине приближающейся к семи тысячам метров. Это было самое глубокое место Атлантического океана, доступное лишь единицам специальных аппаратов особой глубины, несмотря на все развитие индустрии глубоководных погружений и работ. Поэтому его исчезновение не привлекло бы особого внимания, оставшись лишь строчкой в прискорбно длинном корабельном мартирологе истории, если бы рука судьбы… Именно в этом районе Имперский Океанографический Институт испытывал прототип автономной батиплатформы серии «Гвоздь», первого «восьмитысячника». А в том же районе как бы по случайному стечению обстоятельств курсировал американский «Гломар Эксплорер», сорокатысячный «удильщик» специализирующийся официально на на спасательных, а практически на разведывательных мероприятиях. Русские ныряли, американцы следили, вдруг «Гвоздь» не всплывет? А если такое прискорбное события произойдет, вдруг можно будет что-нибудь вытащить и не возвращать владельцу? Исчезновение «Повелителя вкупе со странными атмосферными явлениями заинтересовало испытателей, позволив провести незапланированную и совершенно «полевую» операцию.

Обломки подняли с глубины шесть тысяч пятьсот метров, часть – русские, часть – американцы, воспользовавшиеся предлогом чтобы сблизиться с соперником и получше изучить плот технического гения имперской подводной инженерии.

После этого все упоминания о «Повелителе» исчезли из прессы и специализированных изданий.

Обследование останков злополучного «ныряльщика» показало, что он не просто затонул, а был потоплен. Само по себе это было неприятно и непонятно, поскольку старая развалина представляла интерес исключительно для покупателей лома. Но от результатов дальнейших исследований специалисты по обе стороны Атлантики поневоле поверили в чертовщину.

Во-первых, несколько болванок, собранных батискафами «Гвоздя» на глинистом дне однозначно представляли собой снаряды автоматических орудий, скорее всего зенитных или для летательных аппаратов. Однако, они не подходили ни к одному существующему образцу. В мире вообще не было орудий под калибр тридцать семь миллиметров, даже экспериментальных. Осколки более крупных разрушительных инструментов, предположительно бронебойных бомб, вообще не имели аналогов.

Во-вторых, несмотря на агрессивную морскую среду, разрушившую большую часть химических следов, удалось установить, что вместо обычных кордитоподобных порохов неизвестные пираты использовали баллистит из нитратов целлюлозы, пластифицированных жидким нитроэфиром. Субстанция теоретически возможная, но никогда никем не производимая.

Расчехлившие было мечи великие державы замерли в нерешительности и недоумении, а тайны тем временем множились. Некая светлая голова в военной разведке конфедератов догадалась соотнести гибель «Повелителя» и сбои в работе гравиметрических станций, возводимых в рамках глобальной межправительственной программы изучения новых методов глубинной навигации.

Некая физическая девиация, атмосферные эффекты, исчезновение корабля, применение оружия, которого не существовало в природе. В России эту загадку разгадывал проект «Исследование» под эгидой имперской контрразведки, в Конфедерации разведывательное бюро подводного флота.

- Мы отрабатывали две версии – «сумасшедший ученый» и «испытания в поле», - рассказывал Басалаев. – Но все безуспешно… Кто же мог тогда представить…

Да, объединенные усилия двух сильнейших держав мира ни к чему не привели. Следующий сбой в работе гравиметров произошел в конце июня 56-го, несколько месяцев работники бюро и проекта ночевали на рабочих местах, ожидая новых пакостей. Но безуспешно.

Родственные проекты постепенно пробуксовывали и теряли интерес сильных мира сего. Несмотря на всю необычность и загадочность, они не приносили реальных результатов, и трагедия «Повелителя бездны» постепенно забывалась.

До сего момента, когда в августе этого года одновременно со сбое6м аппаратуры в Северной Атлантике материализовался чужой флот из сотен кораблей, которых ни когда не строили верфи этого мира.

Дальше события развивались очень быстро. В сентябре, пройдя по чертовому кругу бюрократической машины, на прием к Лимасову пробился редактор Дмитрий Амелякин, работавший с издательством Фалькенштейна и звездой фантастики Айвеном Тайрентом. У Амелякина с собой были рукописи новой трилогии и наброски к иллюстрациям, который писатель всегда одобрял лично. Они лежали у редактора, забытые, пока однажды Дмитрий случайно не увидел в газете фотографию подбитого вражеского броневика.

Лимасов долго смотрел на рисунок, сделанный самим Тайрентом, изображавший паукообразный крест из четырех букв «Г». А символ Врагов в виде трех отзеркаленных семерок соединенных основаниями он помнил и так.

Первую книгу Тайрент издал в пятьдесят седьмом. Быстрое следствие показало, что до пятьдесят шестого такого человека просто не существовало в природе. Так в цепи событий появилось среднее звено, объединившее их.

1953 – «Повелитель бездны».

1956 – Из ниоткуда появляется Иван Терентьев, популярный писатель с богатейшей, но извращенной фантазией.

1959 – Война на уничтожение с безумным противником, невероятно похожим на того, что был описан в рукописях новых. Пока неопубликованных книг Терентьева.

«Найдите его» - сказал Лимасов. – «Делайте то угодно, но найдите».

Впрочем, приказ здесь был излишен, Басалаев уже искал, поставив на уши весь военный и гражданский аппарат Империи. В считанные дни он разыскал Ютту Карлссон, юриста, работавшего на Терентьева непосредственно перед началом Вторжения. Ютта рассказала, что после спасения из разрушенного банка Терентьев осел в приюте имени Рюгена со своим новым товарищем, Губертом Цахесом. Писатель словно сошел с ума, его забота о приюте и его питомцах приобрела черты одержимости. В конце концов, он отправил Ютту как можно дальше, в Польское королевство, щедро оплатив безопасный путь, но даже угроза любимой женщине не заставила его покинуть Рюгена…

Басалаев немедленно вызвал спецотряд «Исследования» и сам помчался в Барнумбург, чтобы вывезти пришельца в Россию и хоть лаской, хоть таской выбить из него все. Контрразведчик допустил лишь одну ошибку, разрешив отряду перелет на экраноплане. Эта оплошность стоила ему потери бойцов и времени. Майор нашел воинов, но опоздал, цепь ошибок и накладок накладывалась одна на другую как костяшки домино, чтобы привести всех к мрачному финалу.

Басалаев нашел пришельца, живым и здоровым, но им не хватило какого-то часа, чтобы вернуться…

- Еслир бы мы отдыхали на пару часов меньше. Если бы вышли чуть раньше… - приговаривал Басалаев в плохо сдерживаемом отчаянии, которое наконец прорвалось наружу. – Если бы!..

Таланов сидел, оглушенный свалившимся на него знанием. История рассказанная Басалаевым была безумной, нереальной, немыслимой!

Такой же, как безумный, нереальный, немыслимый мир, окружавший их. Мир в котором по улицам Барнумбурга грохотали гусеницами «Пфадфингеры», один в один схожие с описанными Терентьевым «PzKpfw IV».

- Попаданец, - прошептал капитан, стараясь уместить в сознании все части головоломки. – Но почему?.. Мир рушится, а он… Почему!?

- Пришелец, попаданец, один хрен, - безнадежно отозвался Басалаев. – Я не знаю, даже его Ютта не знала. Он ее точно любил, но даже это не помогло.

- Ну… - сказал Таланов, чувствуя, как черная, бешеная ярость растет в душе, заполняя ее без остатка. – Пойдем. Спросим. По-моему, самое время.

- Пойдем… Спросим… - Майор был сам на себя не похож, как будто из него вынули стальной стержень, на котором он до сих пор держался. Понимание, что он все-таки не успел, четкое осознание проигранной ставки сделало то, чего не достигли годы опасной работы и хитроумные козни врагов. Борис был разбит и потерян.

Они спускались по темной лестнице. Рюген был погружен во тьму, лишь с улицы изредка прорывался луч света от проезжавшей в отдалении машины. Дозоры бдили.

- Что это? – Таланов занес ногу над очередной ступенькой, да так и застыл, настороженно прислушиваясь. Навострил уши и Басалаев.

- Пение? – потрясенно спросил майор.

И это действительно было пение, католическое песнопение на несколько голосов, но без сопровождения.

Несколько тонких детских голосков сплелись воедино, возносясь сквозь толщу камня и тьму ночи к небу, словно чистый родник пробивал себе путь сквозь ил и глину. Майор и капитан не знали языка на котором пел невидимый хор, но наверное это было к лучшему.

- Ангелы… - прошептал Басалаев. – Это голос ангелов.

Alleluia laudate Dominum de caelis laudate eum in excelsis.

Laudate eum omnes angeli eius laudate eum omnes virtutes eius.

Laudate eum sol et luna laudate eum omnes stellae et lumen.

Laudate eum caeli caelorum et aqua quae super caelum est.

Laudent nomen Domini quia ipse dixit et facta sunt ipse mandavit et creata sunt,

Statuit ea in saeculum et in saeculum saeculi praeceptum posuit et non praeteribit. *

Намеченный на вечер тринадцатого октября штурм пункта обозначенного как «Rug.» пришлось отложить. Задача провести полную зачистку района в стандартном порядке, без отбора, была возложена на поредевший полк британской гвардии, второй месяц не выходящий из жестоких боев. Но даже для этих зачерствевших душой вояк убийство «детей с голосами ангелов» оказалось чересчур. Полк отказался выполнять приказ, были даже предложения выпустить несчастных, впрочем, пресеченные наблюдателями за дисциплиной и моральным духом. Но и наблюдатели не смогли заставить полк идти в атаку, пришлось задействовать одну из резервных частей братьев – тридцать девятый отдельный батальон Братьев

Корректировка планов и перегруппировка войск отняли много времени, и штурм перенесли почти на двенадцать часов.

Всего на двенадцать часов.

На целых двенадцать часов.

Laudate Dominum de terra dracones et omnes abyssi,

Ignis grando nix glacies spiritus procellarum quae faciunt verbum eius,

Montes et omnes colles ligna fructifera et omnes cedri,

Bestiae et universa pecora serpentes et volucres pinnatae,

Reges terrae et omnes populi principes et omnes iudices terrae,

Iuvenes et virgines senes cum iunioribus laudent nomen Domini

Quia exaltatum est nomen eius solius.

Confessio eius super caelum et terram et exaltabit cornu populi sui hymnus omnibus sanctis eius filiis Israhel populo adpropinquanti sibi.

Жернова времени мелют неспешно, и зачастую весьма причудливо. И не дано было знать двум офицерам, которые забыв обо всем слушали ангельское пение, что одному из них суждено прожить еще долгие годы, часы же другого сочтены…

* Псалтирь, глава 148 «Хвалите Господа с небес...»

____________________________________

2 июня, 2011

2Аналитик

Виктор про себя обрадовался человеческому голосу, который стал словно соломинкой переброшенной из загробного мира в мир живых.

Скорее, наоборот, "переброшенной в загробный мир из мира живых"?

Один момент не очень понятен... Десантники какое-то продолжительное время со страшной силой (и, очевидно, шумом) ломятся сквозь кирпичную кладку, но пробив ход начинают ходить на цыпочках... В чем смысл такого поведения? Типа, до этого их небыло слышно сквозь металическую дверь?

А в целом - очень хорошо...

2 июня, 2011

2DimProsh

Один момент не очень понятен... Десантники какое-то продолжительное время со страшной силой (и, очевидно, шумом) ломятся сквозь кирпичную кладку, но пробив ход начинают ходить на цыпочках...

Глупо шуметь, если уже можно не шуметь :-)

2 июня, 2011

2Аналитик

Глупо шуметь, если уже можно не шуметь :-)

Нет, понятно, что орать и песни петь незачем... Но не глупо ли ходить на цыпках, если перед этим кувалдами долбили стены?

Поясню свои сомнения... Для чего ходят на цыпках? Чтобы не обнаружить свое присутствие... Но после стахановского забоя уже всем и так известно, где они и чем заняты... Т.е. вести себя осторожно, выглядывая из за углов - это понятно, но делать вид, что "нас тут нет" - это через чур, имхо...

Изменено 2 июня, 2011 пользователем DimProsh

3 июня, 2011

глава 21

"Искупление"

Объяснение с попаданцем в конечном итоге вышло достаточно объемным и разрослось до полноценной главы. Очень тяжело морально, очень трудно писалось. Почитаете - поймете, почему.

Вроде и работы осталось буквально на несколько часов, но не могу больше.

Просто устал.

Так что окончание Железного Ветра будет завтра, и сие неизбежно как гибель капитализма.

___________________________________

«Вспомним, что есть так называемый «принцип свободной торговли». Проведя дистилляцию сущности, выделив квинтэссенцию ее содержания, мы придем к простому выводу – это есть система, в которой отсутствуют сколь-нибудь значимые ограничения на импорт товаров и услуг.

И сейчас, когда дискуссия о жизнеспособности и пользе этого принципа обрела невиданный доселе размах, заняв лучшие умы экономической науки, я считаю необходимым вспомнить о том краеугольном камне, который был заложен господином Марксом в фундамент современной экономической науки.

Маркс, как мы знаем, принял человеческий труд как единственную производящую силу способную генерировать благосостояние страны. Эту силу доктор с присущим ему остроумием назвал «das Kapital». Сей термин был образован от латинского слова «capitalis» (основной) и ныне не нуждается в переводе. Корень зла и ошибочного понимания «свободной торговли» кроется в том, что многие современные экономисты ошибочно подменяют эту силу ее денежным эквивалентом и соответственно приходят к заключению о возможности обмена труда на его номинальную стоимость. Из чего следует вывод о безболезненности неконтролируемого, фактически бесконечного роста чистого импорта в балансе внешней торговли страны.

Рост производительности труда эти неискушенные умы подменяют ростом его стоимости в денежном выражении, утверждая что таким образом увеличится и капитализация экономики. Грубейшая ошибка, могущая привести к непредсказуемым последствиям как для отдельных стран, так и для мировой экономики в целом!

Рост стоимости труда в мировых державах принявших такую модель развития, наряду с отказом от принципа равновесного баланса в внешней торговле, неизбежно приведет к перемещению производственных мощностей в страны с дешевым трудовым ресурсом, что в свою очередь породит значительный перекос в распределении долговой нагрузки в сторону этих новых производственных центров. Они фактически станут держателями долговых обязательств всего остального мира, возможен даже чистый экспорт денежной массы стран-потребителей в страны-производители. Все последствия такого торгового дисбаланса трудно себе представить, но всем им в долгосрочной перспективе вполне подойдет определение «катастрофичный». Экономика – точная математическая наука, не прощающая спекуляций и надувательства.

Мы ни в коем случае не должны нивелировать значение труда для национальных экономик. Только с ростом производительности труда растет капитализация, этот принцип выведенный доктором Марксом много лет назад остается незыблемым и теперь. А это означает что для роста благосостояния страны необходимо увеличивать рождаемость ее населения, поднимать уровень его образованности, лечить людей, улучшать условия в которых они живут, создавать благоприятную среду для высококвалифицированного, интеллектуального труда. Только так прирастает капитал, только так можно добиться настоящего процветания.

Посему, безусловно, надлежит предать анафеме псевдонаучные манипуляции, основанные на игре числами и бухгалтерских махинациях. Рост реальной производительности труда и применение равновесного баланса к внешнеторговым операциям – вот путь в будущее для любой современной экономики.

Вступительная речь Зеуса де Рейтера на открытии XIV Экономического Конгресса. Оренбург, 1929 год.»

Иван закрыл книгу и отложил ее в сторону. Сборник с материалами конгресса он нашел в библиотеке Рюгена. Небольшой серый томик невесть как затесался среди медицинских справочников и религиозной литературы. В редкие минуты бездеятельности Терентьев листал ее в поисках отдыха для утомленного ума. Как ни странно, пробираясь сквозь строки сухих, бесстрастных докладов и тезисов он лучше всего отвлекался от забот и тревог насущных дней.

За минувшие годы Иван не раз задавался вопросом – почему? Почему этот мир так непохож на его, Ивана родину? Может быть, он был не первым пришельцем, и его предшественники в какой-то момент перевели стрелки, отправив состав прогресса и истории по иному, лучшему пути? И где та самая точка перелома после которой разошлись эти пути?

Но чем дальше он углублялся в изучение местной истории, тем больше понимал, что здесь не было чьей-то осознанной воли, как не было и пункта расхождения. Простая игра случая в космическом масштабе.

Открытие Америки почти на столетие позже, мирный реформатор Бонапарт Первый и страшнейшие войны Второго, ставшие предвестниками Мировой войны 1870-х годов… Индустриальная революция в середине девятнадцатого века, легендарный переход через Тихий океан «Пионера», первого «ныряльщика» построенного на верфях Владивостока по проекту конструкторского бюро Гогенцоллернов и Наточеева. Жесткий дирижабль братьев Райт, «гелиевая революция»… Паромобили и автопоезда…

И, конечно же, марксизм, совершенно иной, причудливо изменившийся, но несомненно знакомый. Здесь бородатый классик закончил свою жизнь доктором экономических наук, окруженный почетом и признанием научной общественности. Российский император и президент Конфедерации считали за честь лично пригласить корифея читать лекции в крупнейших экономических университетах своих стран. Маркс давно умер, но новая экономическая доктрина изменила будущее без революций и прочих страшных катаклизмов.

Это был иной мир, который словно шел параллельным путем, то отдаляясь, то мистическим и причудливым образом переплетаясь с тем, что приходился Ивану родным.

Вообще, встречать персонажей из «прежней» истории было очень интересно. Революционеры ставшие видными государственными деятелями, Американский президент, который здесь был известен как философ мировой величины. Фашистский людоед и палач в этой жизни честно работал юристом, а некий безумный диктатор был кумиром богемы Объединенной Германии, создателем изобразительного стиля «неоготического реализма». Его мрачные и величественные пейзажи стоили немалых денег и выставлялись в крупнейших музеях мира.

Из-за двери донесся шум шагов. Двое, мужчины, идут быстро и решительно. Что ж, с самого первого дня он был готов к тому, что однажды к нему придут. Хотя, конечно, не думал, что это произойдет в такой обстановке. Терентьев рассчитывал на следователей, кабинеты дознавателей, серьезные опросники и беседы со специалистами в разных отраслях человеческого знания.

Но никак не на малую полуподвальную комнатку с заложенным кирпичами оконцем. Старый стол с единственной свечой, сгоревшей уже на три четверти. Стулья под стать столу – солидные, прочные на вид, но шаткие и валкие в действительности. А вместо следователей – два уставших человека, которые пришли, чтобы узнать правду.

- Я ждал вас раньше, - сказал он вместо приветствия.

- Было чем заняться, - угрюмо ответил Таланов. – Разговор есть.

- Присаживайтесь, - предложил Терентьев.

- Ну что же, - произнес Басалаев, когда все разместились за столом, образовав нечто вроде равностороннего треугольника. – То, что ты пришелец из другого мира уже понятно.

- Опережая естественный вопрос, - светским тоном промолвил Терентьев. – Не из того, откуда пришла фашистская сволочь.

- Попаданцы множатся как кролики, - заметил Басалаев.

Таланов промолчал, стараясь осмыслить услышанное. Некоторые слова попаданца были ему просто неизвестны, некоторые использовались в таком контексте, что сразу и неясно было, что имеется в виду, но в целом речь Терентьева была проста и понятна. Виктор уже миновал тот рубеж до которого рассудок еще сопротивляется видимому абсурду и фантастике. Действительно, если существуют два мира, почему бы не быть третьему?

- И как?.. – майор не договорил, но попаданец понял.

- Не знаю, - честно ответил он. Двадцать восьмого июня пятьдесят шестого я был на даче, хотел починить калитку. Потом вдруг увидел сиреневую вспышку и провалился в какой-то черный колодец. Там было … неуютно. Не знаю, сколько времени я летел и летел ли вообще. В конце концов, сверзился с метровой высоты прямо в воду. До сих пор не представляю, что произошло и какая сила меня перекинула. Вот и все, собственно.

- Двадцать восьмого… - повторил Басалаев словно самому себе. – Да, все сходится… В воду? – уточнил контрразведчик. – Снова вода.

- Да, в реку, - подтвердил Иван. – Приток Рейна, но тогда я этого, конечно, не знал. Вылез и пошел искать людей. Дальше все достаточно скучно. Понял, что дело нечисто, выдал себя за жертву аварии потерявшую память, понемногу легализовался. В Европе хорошая полиция, но все-таки нравы у вас совершенно травоядные. Придумал себе биографию, подогнал под нее документы. Часть сделал по запросам, бюрократическая машина творит чудеса, надо только знать, куда нажать. Часть просто купил, но это уже потом, с первого гонорара. Дальше вы знаете.

- А почему писатель? Ты же боевик и контрразведчик, да еще с таким опытом. Положим, в государевы люди соваться не стоит, с поддельной то биографией, но контор где нужны такие спецы хватает.

- Я с того и начал. Частный детектив в маленькой конторе. Или у вас этот момент не отражен?

- Ноябрь - февраль, да? – с профессиональным интересом осведомился Борис. – Единственное пятно, которое мы не смогли заполнить.

- Да, берлинская конторка, «Штольц и конфиденциальные услуги», - любезно пояснил Иван. – Что же до писательства… А почему бы и нет? Я в последние годы увлекся историей двадцатых-тридцатых, а войну… нашу войну прошел от звонка до звонка. Мне не понадобилось ничего выдумывать, просто описывал, что было. Беда любого фантаста – очень трудно выйти за рамки опыта и догм, чтобы создать иной, непротиворечивый и по-своему логичный мир. Я от нее был избавлен. Забавно… Для вас дикостью были две мировые войны, революция и прорыв в атмосферу и космос. Мой первый редактор в первый раз даже попытался потихоньку предложить мне полечиться у психиатра, дескать, здоровый ум такого не придумает. А у меня дома обалдели бы от подводных городов, дирижаблей на тысячу тонн, подлодок ныряющих на километры… У вас даже столица в другом городе, а династия Рюриковичей – просто отпад какой-то.

- «Есть многое на свете, друг Горацио, чего не знают даже мудрецы…», - процитировал майор. – Значит, загадки множатся… мы надеялись, что различия в технике и другая символика это творческие выверты.

- Нет, Я все описывал в точности. Это определенно родственники тех, наших фашистов, во многом просто близнецы, но все-таки другие, - сказал Иван. – Сам не пойму, кто это и откуда…

- Профессор Чернов из Научного Совета предполагал, что для перехода между мирами применяется некий процесс, используется что-то стихийное, возможно, машинное, - сказал Басалаев. – Он набросал примерную теорию «веерной» реальности и множественности одного мира, многократно отражающего самого себя. Чернов предположил, что возмущения связавшие два из них вполне могли затронуть и «соседние», если так можно сказать, потому что они параллельны не в физическом смысле… Ну, есть много зеркал отражающих друг друга, если в одном сделать дырку, она отразится и в других

- Ага, суть ухватил, - понимающе кивнул Иван. – А если очень постараться, то дырка может не только отразиться. Нелюдь сделала что-то такое, чтобы пробить коридор между двумя мирами, и пробой отозвался в третьем, перетащив меня.

- Примерно так. Хотя сейчас никто точно не скажет, - Басалаев нахмурился, его губы сжались в тонкую нить. - А теперь о главном, господин идеалист.

- Не хочу, - без всяких околичностей сказал Иван. – У меня была причина и этого достаточно.

- Нет, недостаточно, - неожиданно сказал Виктор.

Иван недоуменно приподнял бровь, а капитан тем временем вынул из кармана коричневый прямоугольник, оказавшийся старой дорожной фотографницей. Чуть дрогнувшими пальцами он достал из нее небольшой черно-белый прямоугольник.

- Посмотри, посмотри внимательнее, - с этими словами Виктор протянул фотографию Терентьеву. Тот принял ее, держа на отлете, самыми кончиками пальцев.

- Это моя семья. Мой отец, жена Марина, сын, Дима. И дочка Маша.

- Хорошая семья, - нейтрально заметил Иван.

- Была, - коротко произнес Виктор. – Теперь они все погибли. Их убила та нелюдь, что сейчас шагает по миру. И еще множество других людей умерло. Ты слышал о химической бомбардировке Петрограда в сентябре?

- Неэффективно… - пробормотал попаданец. – Странно, химия против городов не ахти, гораздо проще их поджигать… Хотя, у вас же не готовились к большой войне и почти нет «бовов », значит и защиты нет…

Он увидел побелевшее лицо Таланова и осекся.

- Пусть ты и не оттуда, но тебе они все-таки знакомы, – сурово сказал Виктор, положив на стол сжатые кулаки. – Ты мог бы сам придти и рассказать все. Ты спас бы множество людей. Но ты спрятался здесь.

- Эх, ребята, ребята… - отозвался Терентьев и странным образом в устах попаданца обращение к людям ненамного младше его прозвучало очень естественно и уместно. Попаданец действительно казался похожим на глубокого старика одевшего чужую личину, которая спрятала морщины, но не скрыла взгляд. Взгляд очень пожилого, очень сильно побитого жизнью человека. – Ну чем я мог бы помочь?

- Чем?! – не выдержал Таланов. – Спрашиваешь «чем»?!

- Не ершись, - терпеливо объяснял Иван, аккуратно откладывая фотокарточку на край стола, ближе к Таланову. – ну подумай сам. Весь мой опыт, все знания рассчитаны на мой мир. Мой, не ваш. Даже опыт чужой страны трудно перенести, уж поверь мне. А у вас другое все – экономика, политика, история. Военное дело, наконец. Что толку от моего знания организационной структуры воздушной армии, если у вас нет самолетов?

- Зато ты знаешь структуру танковой армии, - холодно прервал его Басалаев. – А она была бы не лишней.

- Она описана в приложении к моим книгам, - парировал попаданец. – Там вообще все, что я помнил. Думал, для атмосферы и антуража, а получилось, очень полезно и практично. Кто бы знал… Ну подумай сам, майор, - с огнем в глазах говорил Терентьев. - Какая польза от нашей танковой армии, если у вас и танков то нет. У вас ВСЕ другое, другая промышленность, другая база. В любом случае вы будете создавать все под себя, по своим возможностям и целям. Это только в смешных книжках герой рассказывает истину, которая всех спасает. Но у меня нет истины, у меня знания и опыт, которые были выкованы одном мире для одной войны, они не годятся для другого. Даже если бы я мог нарисовать танк в подробностях – вы все равно не сделаете его, нет промышленной базы. Вы сделаете то, что сможете, причем не по моим чертежам, а разобрав и скопировав трофейные машины. И опять же не скопировав, а как получится на ваших станках и заводах. И объединять их в бригады и армии вы будете не по каким-то рецептам, а как получится по наличию солдат, связи, обученных экипажей и еще массы вещей!

Он умолк, переводя дыхание.

- Все, что я могу вам рассказать, все, что будет действительно полезно, это исчезающее малая часть на фоне того, что вам придется сделать самим.

- И все же, пусть исчезающая, но часть, - Басалаев был терпелив и упорно гнул прежнюю линию. - Ты ненавидишь этот мир? – неожиданно спросил он. – Наш мир? В котором нет привычных тебе вещей и людей? Ненавидишь или тебе просто все равно? Мы так и остались для тебя декорацией? Забавным театром с дирижаблями и травоядными полицейскими? Тебе все равно, пусть убивают, мучают, разрушают? Ради каких-то своих комплексов ты пожертвовал даже любимой женщиной?

Последние слова прозвучали как удар плетью, попаданец вздрогнул, с ненавистью глянув на майора, но промолчал.

- Не каких-то… - глухо вымолвил он, наконец. – Хочешь узнать… Хорошо. Узнаешь.

Он достал из-под стола бутылку, стилизованную под старинный глиняный кувшин и два стакана. Не предлагая никому налил себе полный стакан и залпом выпил. По комнатушке распространился приятный аромат хорошего вина. Впрочем, Басалаев был уверен, что Терентьев пьет не столько ради того, чтобы оглушить себя алкоголем, сколько оттягивая неприятный момент истины. Майор был доволен - прежняя уверенность и умение играть на чужих комплексах возвращались к нему. Обвинения были несправедливы, уж на кого, а на безразличного и бездейственного Терентьев был никак не похож. Но Басалаеву нужно было знание – почему? И он сумел-таки вызвать попаданца на откровенность, выбив из равновесия и спровоцировав на исповедь.

- Это было в сорок первом году, в июле… - рассказывал Иван, совершенно ровным, монотонным голосом, словно старинный фонографический аппарат. То ли история была ему давно привычна, то ли наоборот, нарочитая бесстрастность скрывала бешеное кипение эмоций.

- Нас было четверо, обычная «махра», пехота. Мы выбирались из окружения, шли по ночам, укрываясь в лесу, днем прятались. Через три дня совсем оголодали и решили попробовать поискать еду у местных. Вышли к опушке…

Терентьев помолчал. На его лице по-прежнему не отражались никакие эмоции, голос был все так же ровен и спокоен. Наконец он продолжил:

- Похоже, там разбомбили какой-то состав, а может быть и нет, мы так и не поняли. Но там были дети, наверное, эвакуированные. Много детей, лет пяти-шести, не старше. Были и младше. И как раз когда мы подошли к краю леса, но дороге показались танки… Танки и мотопехота.

Терентьев сделал резкий глубокий глоток, даже не поперхнувшись. Поставил кружку на стол, чуть сильнее чем следовало бы, зачем то накрыл ее ладонью.

- Знаете, в чем ведь дело… - проговорил он глядя куда-то сквозь офицеров пустым немигающим взглядом. – Они не стреляли. Они просто гнались за детьми на танках. Те убегали… Но пятилетний малыш от танка никак не убежит… Никак … - закончил он почти шепотом.

Таланов видел за свою жизнь многое. Он был солдатом, сам убивал и его не раз пытались убить. За последние дни он перенес много тяжелейших испытаний. Капитан думал, что уже нет на свете того, что может его напугать. Но, как видно, ошибался. Виктор сидел на шатком стуле и чувствовал, как леденящий ужас закрадывается в душу.

- А вы? – Басалаев старался сохранить маску суровой сдержанности, но видно было, что простой и страшный рассказ попаданца подействовал и на него. Сильно подействовал.

- А что мы… - Терентьев потряс над кружкой пустым кувшином из которого выкатились лишь несколько капель, сказал что-то похожее на «блят» и отставил бесполезную тару. – У нас была одна винтовка и два пистолета. Не играет против брони, пушек и пулеметов. Никак… Мы не могли ничего сделать… Никого не спасли бы. И не сделали. Я был старшим по званию, какой-никакой, но офицер. Все смотрели на меня. Как я решу. Когда нужно принять серьезное решение, всегда проще, чтобы кто-то решил за тебя… Вот мне и выпало решать за всех.

Иван посмотрел на Басалаева.

- Ты ведь идеалистов не любишь, с кривой улыбкой отметил он. – Все должно быть правильно и расчетливо. Вот я и решил – расчетливо. Никакого идеализма, все логично. Не нужно лезть на рожон, чтобы погибнуть без пользы. Мы отлежались в кустах и ночью пошли дальше. Через два дня вышли к своим…

Иван бесцельно пошарил ладонями по столу, нащупал кувшин, покрутил в руках, словно забыл о том, что пару минут назад сам же отставил его. Он едва не опрокинул свечу, которая тихо потрескивала, время от времени плюясь крошечными искорками.

Фитиль некачественный, невпопад подумал Таланов. Ему было откровенно страшно, хотелось встать и уйти, а лучше всего – еще и забыть услышанное. Но болезненный интерес заставлял остаться и узнать мрачную историю попаданца до конца.

- Нас было четверо… - повторил Терентьев. – Каждому выпало свое. Двое погибли на войне, один уже после, когда гонял «лесных братьев». Я воевал до сорок второго, потом был ранен, затем меня перевели в военную контрразведку.

- «Смерш»? – непонятно спросил Басалаев.

- Ну да, - Терентьев искоса взглянул на него. – Прочитал?

- Не было времени. Просмотрел экстракт редактора.

- Понятно… В-общем, так дальше и пошел по службе. Нам было нечего стыдиться. Вроде бы… мы поступили здраво и разумно. Мы выжили и сделали много, чтобы приблизить победу и спасти других детей. Мы убили много врагов и помогли другим убить еще больше…

Терентьев опустил голову, закрыл глаза ладонью, и впервые его голос сорвался:

- Но я все равно каждую ночь вижу их… - шепотом закончил он. – Каждую ночь…

Басалаев шумно вздохнул, словно на последних словах Ивана задержал дыхание.

- Решил, что если не удалось спасти тех, то ты поможешь хотя бы этим… - вымолвил майор, не то спрашивая. Не то отмечая очевидное. – Ты веришь в бога? – неожиданно спросил он. – Веришь, что на том свете воздастся?

- Борис, - ответил Иван с каким-то непонятным снисхождением. Не высокомерием, а именно снисхождением. – Я прошел войну, которую вы все и представить себе не можете. Пока не можете, ведь для вас все только началось, и ваша война будет долгой, очень долгой… Я видел смерть, кровь и ужасы, какие вам не снились. Я не верю в бога, который снисходительно смотрит на нелюдей, что гоняются на танках за маленькими детьми. А потом с шутками, весело ругаясь, оттирают гусеницы от крови и клочьев одежды. Бога нет. Но я верю в искупление. И в то, что совесть терзает страшнее ожиданий всяких загробных штук. Здесь… здесь мое искупление. Я ждал его почти двадцать лет, и все-таки дождался.

- А Ютта? – вновь задал вопрос Басалаев. – Ведь она любит тебя.

- И я ее, - сказал Иван. – Она очень умная, очень хорошая. Она не стала допытывать меня. И не заставила выбирать.

- Ну что же… - в глубокой задумчивости произнес Борис. – Теперь в-общем все понятно… Хотя все равно глупо.

- Не тебе судить меня, - жестко сказал Иван. – Не тебе!

- Ты прав, - неожиданно согласился. Басалаев. – Не мне. Нам, всем нам. - Теперь уже майор смотрел на попаданца со снисхождением и печалью, как на непослушное дитя, совершившее большую глупость, но слишком юное, чтобы понять это. - Глупец, неужели ты думал, что главная твоя ценность в том, что ты кладезь каких-то знаний?

- А что вам еще нужно? – злобно вопросил Иван.

- Эх ты… - печально проговорил Борис. – Ты попал в наш мир, жил среди нас, но своим так и не стал. А может и не пытался… Поэтому и не понял. Ты был нужен не только и не столько как ходячий справочник. Ты был человеком надежды.

- Чего? – не понял Иван.

- Того! - передразнил его Борис. Он встал, приподнялся на цыпочки, разминая затекшие ноги.

- Обожди, ты что имел в виду? – попытался остановить его Иван.

– Если до сих пор не понял, то и теперь не поймешь, - ответил Басалаев с усталым безразличием. Теперь он знал тайну попаданца, и картина представлявшая ранее набор разрозненных элементов сложилась воедино. Борис понимал, что проиграл самое главное и ответственное испытание и единоборство в своей жизни, но сейчас, по крайней мере, понимал – как и почему.

Единоборство подходило к концу, его исход был предрешен, и попаданец, бывший главной ставкой, стал неинтересен Борису.

Басалаев молча вышел из комнаты, за ним, так же молча, не оборачиваясь, последовал Таланов, на ходу пряча фотографию в кожаный конвертик фотографницы.

Терентьев долго сидел, бездумно глядя перед собой, подперев подбородок ладонью. Шло время, минута за минутой уходили в никуда, складываясь в часы. Погасла свеча, и Иван остался во тьме, один на один с призраками прошлого и тяжелыми думами настоящего.

Уже на исходе ночи он наконец встал и спустился в главный подвал, проверить, как дела у Цахеса. Дети и работники приюта спали, бодрствовали лишь отец Сильвестр и Цахес. Священник все так же молился.

Колонна была заминирована по всем правилам саперного искусства, пожилой немец сказал, что все будет «как надо».

- Я всю жизнь мечтал быть архитектором, - поведал он, с грустью глядя на дело рук своих. – Но получилось так, что главным образом разрушал… ты уверен, что в плен сдаваться бесполезно? – вдруг спросил он.

Иван молча покачал головой.

- Эти от тех ничем не отличаются, - ответил он и только потом понял, что Губерт не посвящен. Но подрывник понял.

- Лютые времена. Волчьи времена, – с расстановкой произнес Цахес. – Помнишь тот день, когда мы встретились в первый раз? Вы были красивые, очень красивые… Надеюсь, у твоей женщины все будет хорошо. Так мало времени прошло. А теперь мы готовимся убить детей, и это наше милосердие. Айвен, это конец света? В аду кончилось место и демоны пошли по земле?..

- Они не демоны, друг мой, - Иван положил руку на плечо Губерта. – Они не люди, но и не демоны.

- Тогда убивайте их, пока сможете, - с ненавистью поговорил немец. – Я знаю, скоро будет штурм, и никто не спасется. Но убейте их как можно больше! А потом я… - он бросил взгляд на колонну опутанную проводами и взрывчаткой, аккуратно разделенной на мелкие порции. – Я сделаю то, что должно.

Затем Иван поднялся на второй этаж, чтобы проверить пулеметную точку. Он радовался, что в свое время проштудировал «Особенности тактики уличного боя» Лощагина и Яковлева, это помогло дать несколько разумных советов гвардейцам.

Обидно, подумал он, какое хорошее для защиты здание. Если бы Рюгена оборонял гарнизон хотя бы в сотню человек с достойным оружием… В сороковых приют стал бы неприступной крепостью, даже теперь его было бы очень нелегко взять, штурмующие умылись бы кровью по полной.

Так получилось, что к рентгенкабинету, в котором разместили станковый пулемет, они подошел бесшумно, тихо ступая по гладкой трехцветной плитке. Иван хотел проверить, не спит ли расчет.

Они спали. Два десантника прикорнули на брошенных прямо на пол матрацах, во сне их лица казались мирными и безмятежными. У пулемета на небольшом складном стульчике сидел капитан Таланов, проворачивая в пальцах давешнюю фотографницу. Профиль капитана терялся на фоне закопченных стен,

Таланов не замечал Ивана. Он снова достал из конвертика фотографию и долго смотрел на нее, поднеся почти вплотную к глазам. Затем его голова безвольно поникла, руки опустились. Плечи Виктора вздрогнули.

Иван ушел так же тихо, как пришел. Он отступал, крошечными перекатывающимися шажками, с носка на пятку, стараясь не смотреть на беззвучно плачущего человека.

Светало. Словно извиняясь за непогоду последних дней солнце выглянуло из-за горизонта очень рано (рано, конечно, для осени). Бледно-желтое светило щедро поделилось с миром своим светом, освещая умирающий Барнумбург.

Наступало утро.

Последнее утро приюта Рюгена.

Изменено 3 июня, 2011 пользователем Аналитик

4 июня, 2011

глава 22

"Железный ветер"

Вот и все.

Осталось допилить Эпилог, который будет коротким и емким, но это будет завтра поутру. (и не тот, из будущего, а совсем другой).

Не знаю, удалось ли мне передать всю суть и накал битвы, не свалившись в дешевый пафос, но я старался как умел.

____________________________________

По собственному опыту Терентьев хорошо помнил, что в военном городе самой главной ценностью является вода. Обычные мирные люди настолько привыкли к водопроводу и свободному, неограниченному доступу к живительной влаге, что не понимают, насколько уязвима система водоснабжения, и как быстро пересыхают краны. Поэтому, как только обозначился грядущий коллапс, по настоянию Ивана в приюте заполнили все емкости, а еще писатель скупил питьевую воду по всей округе. Монахи и врачи посмеивались над мнительным русским, но через несколько дней готовы были на него молиться. Только благодаря Ивану Рюген не испытывал жажды.

Теперь вода заканчивалась, но и экономить ее уже не было смысла.

Иван тщательно взбил пену и легкими движениями кисточки равномерно нанес ее на лицо. К местным пастам-депилляторам он так и не привык.

- На тот свет при полном параде? – мрачно осведомился Таланов, останавливаясь в дверях.

- Ага, - неразборчиво буркнул Иван, выдвинув вперед челюсть, чтобы кожа натянулась и лезвие брило чище.

- Дело есть, - все так же неприветливо продолжил Виктор.

- Сейчас, - бритва легкими порхающими движениями скользила по щекам, снимая плотные шапки пены.

Когда он попаданец достал дорогой одеколон, брови Таланова недоуменно поползли вверх.

- Понимаешь, - пояснил Иван, протирая лицо салфеткой. – Я в сорок втором был севернее Ста… Одного города, там много недель шли страшные уличные сражения, а мы тем временем в голой степи ходили в атаки, вытягивая из города вражеские силы. Я там поймал два осколка в грудь и когда лежал в госпитале, рядом со мной был один ветеран оттуда. Я у него как-то спросил, когда они там поняли, что победа будет за нами. – Терентьев открыл флакон, приятный запах поплыл по комнатушке, смешиваясь с тенью винного запаха. – Думал, скажет что-то героическое, но он ответил… - Иван закончил утренний туалет и повернулся к Виктору всем корпусом. – Ответил «Когда немцы перестали бриться». Наши, несмотря на все, брились и следили за собой, неопрятных не уважали и избегали. И когда увидели, что среди вражеских покойников все больше щетинистых, то поняли, что враг махнул на себя рукой, значит - сломался. С тех пор бритва всегда со мной.

- Ясно, буду иметь в виду, как «семерки» перестанут бриться, так наша и взяла, - сказал Виктор. – Теперь к делу. У меня мало людей. На тебя рассчитывать?

- Конечно, а как же иначе? – удивился Иван, натягивая свой неизменный пиджак.

- Мы не можем охранять все, поэтому я выделил резерв из семи лучших бойцов. Возьмешь под командование?

- Командовать – нет, не возьму, я для них не пришей звезде рукав. А вот поработать в команде – дело другое.

- Тогда присоединяйся.

- Господин офицер, - отец Сильвестр поймал за рукав Басалаева.

- А? – односложно отозвался Борис, аккуратно, но решительно освобождаясь от хватки сухой старческой руки, похожей на птичью лапу. Ему было решительно не до священника. Утро властно вступило в свои права, изгоняя остатки ночи, и противник определенно зашевелился. Исчезли проезжавшие машины, окружающая территория опустела. Борис не был военным, но не нужно было быть искушенным воином, чтобы понимать, к чему идет дело.

С неожиданной силой священник перехватил руку майора и испытующе заглянул ему прямо в глаза.

- Благословить хотите? – недовольно спросил Борис, нахлобучивая шлем. – Я для вас схизматик, рожден и воспитан в православной вере.

- Я не могу благословить на убийство, это грех, - печально ответил Сильвестр. - Но… Как человек, я буду молиться за ваш успех. За крепость ваших рук и стойкость сердец. - In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.

- А как священник? – заинтересованно спросил Басалаев, подтягивая ремешок.

- Как священник я буду надеяться, что милосердный и любящий Господь простит мне это. Ибо «Кто без греха - брось первый камень».

- Спасибо, отче, - серьезно сказал майор, проверяя затвор «Т0-45». Он привык к более компактному оружию, но и с армейской самозарядной винтовкой чувствовал себя вполне уверенно. – Надеюсь, он услышит.

«Сегодня нам явно понадобится божественное вмешательство», - закончил он уже про себя.

Резерв принял приход Терентьева без эмоций, как само собой разумеющееся. В приюте не было лишних мужских рук способных держать оружие, и если командир решил, что странный человек в пиджаке будет к месту именно здесь, так тому и быть. Иван поймал на себе несколько косых взглядов, которые, впрочем, быстро прекратились. Гвардейцы оценили свободную непринужденность его обращения с оружием и передвижение через опасные зоны – пробежкой и пригнув голову, чтобы не засветиться в оконном проеме. А сам Иван отстраненно удивился, как быстро и естественно вернулись старые навыки.

Да, война как оспа, от нее можно излечиться, но она навсегда остается с человеком.

Пулеметы готовы, минометчики в атриуме, - подсчитывал в уме Таланов.

Резерв ждет своего часа на втором этаже, получив трофейные маски, у остальных эрзацы Поволоцкого Все бесполезные для боя собрались в заминированном подвале, туда же переместили лазарет в котором остался только Хоменко. Остальные либо умерли, либо встали в строй.

Сделали меньше чем хотелось бы, намного меньше, но все же больше чем могло бы быть, подвел он итог, возвращаясь к «засадному полку».

Виктор понимал, что при катастрофической нехватке людей, командовать полноценно он не может, просто некем. Единственное значимое решение, которое ему надлежало принять – ввод в схватку резерва в нужный момент в нужном месте. Таланов долго думал, не сказать ли что-нибудь для вдохновения и поднятия боевого духа, но в конце концов не стал.

- Надо было сказать речь, - тихо, только для него произнес Иван, буквально вторя мыслям капитана.

- А что мне сказать? – так же тихо ответил Виктор. – Что все погибнут из-за того, что… - он не стал заканчивать мысль. – Все, что я сейчас могу сказать будет или неискренним, или ненужным. Они славные люди и сами все понимают.

Иван немного помолчал. За углом здания, на улице Герцхеймера отчетливо взревел мотор какой-то тяжелой машины. Послышались лающие голоса, они перекликивались короткими рублеными фразами, наверняка отдавали команды. Из-за расстояния Виктор не мог понять, какой это язык, но в любом случае то был не английский. Капитан крепче сжал шейку приклада, отполированного ладонями до зеркального блеска.

Еще минута.

И еще.

Голоса стали громче, похоже, кто-то произносил речь, короткую и экспрессивную. Слова, эхом отразившись от зданий, врывались в окна приюта как энергичное «гав-гав-гав!». Капитану вспомнились безумцы-сатанисты, которых отправили к кумиру гранатой. Те надрывались почти так же.

- Ну чисто собака брехает, - заметил кто-то рядом. Среди десантников прокатились сдержанные смешки. Похоже, сравнение пришло на ум всем сразу.

- Пес смердячий, - добавил другой, вызвав уже неприкрытое, искренне веселье. Таланов неожиданно поймал себя на том, что забыл его имя. Он помнил до мельчайших деталей его лицо, биографию, мог перечислить все операции в которых участвовал уже не молодой солдат. Знал, что тот любит и умеет играть на дудочке-«козе», что у него дома большая семья и трое детей, что он любит читать и постоянно цитирует какие-то забытые романы.

Но Виктор забыл имя. Совершенно забыл.

И вдруг заговорил Терентьев, негромко, но как-то по особенному проникновенно.

- «Железный ветер бил им в лицо, но они продолжали сражаться, и чувство суеверного страха охватило противника: смертны ли те люди, что обороняли крепость?..»

Гавканье закончилось. Команды отданы, пехота занимает позиции для атаки, сейчас начнется, подумал Таланов.

- А продолжение есть? - спросил солдат, чье имя капитан никак не мог вспомнить.

- Есть, - Иван на мгновение заколебался, но все же закончил. – «Да, они были простыми смертными, и мало кто уцелел, но они сделали свое дело. И имена их ужасом отзывались в сердцах врагов даже спустя десятилетия» .

Таланов почувствовал дрожь, идущую откуда-то из-под сердца, распространяющуюся по всему телу, словно каждая клеточка тела, каждый нерв мелко-мелко завибрировали. Страх или просто ожидание боя? Уже не было времени разбираться. Ладони вспотели, но гладкое дерево цевья сидело в руках как влитое, словно ободряло - дескать, хозяин, не подведу.

- Хорошо сказано, - одобрил безымянный. – Добротно. Ну что, братья, вселим ужас?

- Однозначно, - откликнулся самый первый, сказавший про брехающую собаку.

И все-таки Виктор решился.

- Друзья мои, - сказал он, понимая, что время истекло, и он успеет сказать лишь несколько слов. – Друзья мои…

В горле застрял холодный ватный ком, душащий слова, на глаза Виктора неожиданно навернулись слезы. Но все же он закончил, сказав совершенно не то, что собирался, дабы ободрить и вдохновить, а то, что шло от самого сердца.

- Спасибо вам.

Чья-то тяжелая ладонь сзади опустилась ему на плечо.

- Все путем, командир. Ты был хорош. Никак не хуже Захарыча.

И началось.

Таланов давно уже не верил в войну, что показывают в кинографе. На этой целлулоидной, совсем не страшной и даже красивой войне герои погибают только сделав все, что в человеческих силах, на исходе боя, увидев, что их дело и их правая сторона одерживают победу. Он слишком хорошо знал, что в жизни все проще и гораздо бессмысленнее.

Но все же, после всего того, что им довелось пережить, он в глубине души ожидал чего-то кинографического. Надеялся на долгий жестокий бой, в котором он неизбежно погибнет, но захватит с собой многих и многих.

Но первый же снаряд отколол от стены кусок кирпича, прилетевший ему точно в голову. Шлем уберег череп, но сотрясение наложилось на недавнюю контузию и общую усталость. Капитан просто выпал из реальности, воспринимая ее так, словно он смотрел со стороны некий фильм, склеенный из обрывков разных лент.

Миг, и первый этаж словно взорвался звуками бешеной пальбы – знакомые хлопки «токаревок», частые «тах-тах-тах» вражеских «коротышей». Бахнули первые гранаты и, перекрывая все, загрохотали тяжелые пулеметы Рюгена.

Даже облегченный десантный вариант тяжел как жизнь каторжника. Но в пехотном бою это «машина тысячи смертей». От него не защищает уставной бруствер, он смеется над легкой броней и кирпичной стенкой, мешок с песком защищает от его пули не намного надежнее, чем лист папиросной бумаги. Его попадание остановит даже легкий броневик, не говоря уже о любом автомобиле. Он почти не дает раненых, зато хорошо дружит с патологоанатомом.

Три тяжелых пулемета, два «Дегтярева» и снятый с бронеавтомобиля башенный, подавили первую атаку, но противник почти без паузы поднялся в следующую. Ревущая толпа ринулась к Рюгену с разных сторон, группами не более двух-трех человек, чтобы рассеять огонь обороны. Они не искали укрытий, стараясь как можно скорее пересечь открытое пространство, стреляя на ходу из всего оружия.

Пленку сменили, Таланов совершенно не помнил, как разобрались со второй атакой, но знал, что ее отбили. Наверное, минометами, потому что главный батальонный минометчик Луконин вместе с ним бегал по третьему этажу, с «глухой» стороны дома и через маленькие слуховые оконца бросал гранаты на головы врагам, которые сменили направление атаки и теперь пытались разобрать стену.

Он опять осознал себя от криков в самое ухо. «Щаз! Щаз!» - кричал ему Гаязов, колотя по груди и пытаясь задушить капитана. Таланов отбивался, решив, что прапорщик сошел с ума, но в следующую секунду он уже смотрел на мир сквозь мутные стекла антигазовой маски. Все кругом тонуло в каком-то странном тумане, не то стекла запотели, не то туман был настоящим. Таланов жадно высасывал горячий, зловонный воздух сквозь фильтр маски, куда то бежал, понимая, что Гаязов кричал не «Щаз!», а «Газ!».

Потом маска исчезла. Виктор стоял на коленях, с пустыми руками, без шлема, голова не просто раскалывалась от боли, она сама была болью. Таланов не мог сфокусировать взгляд, все – образы, звуки, - доходили до него так, словно капитан смотрел на мир через аквариум, в мутном зеленоватом свете, а в уши забили вату. Все вокруг было белым, как будто засыпанным сахарной пудрой. «Пыль», - подумал Таланов и удивился, откуда здесь белая пыль, ведь Рюген не бетонный, а каменный.

Прямо перед ним выросло чудовище, огромное, страшное. Таланов моргнул, чувствуя, как пыль забилась под веки и больно царапает глаза. Окружающий мир скачком прояснился, словно Виктор был близорук и одел очки. Чудовище оказалось врагом, из тех, из нелюдей. Враг передернул затвор и жизнерадостно улыбнулся капитану белозубой улыбкой, очень доброй, какой-то светлой. Таланов хотел ответить тем же, но мышцы лица свело в болезненной судороге. Не переставая улыбаться. Враг прицелился ему прямо в лицо, и в этот момент кто-то налетел на него с боку, сбил с ног, выбив оружие. Сцепившиеся противники покатились по засыпанному битым кирпичом и белой пылью полу, осыпая друг друга ударами.

Таланов попытался подняться, чтобы помочь кому-нибудь из них, но никак не мог решить, кому. Да и в любом случае ноги его не слушались.

Снова что-то взорвалось, совсем рядом. Виктор потряс головой, которая уже не болела, она просто стала огромной и совершенно пустой. Каждый звук, пробившийся сквозь заложившую уши вату, долго гулял внутри, отражаясь от внутренних стенок потяжелевшего черепа.

В новом обрывке фильма, он все так же сидел на коленях. Давешний враг забился в угол, хотя нет, это был уже кто-то другой, в хорошо знакомом английском мундире, почему-то тропической расцветки. Он свернулся в клубок, закрываясь руками и истошно завывая от ужаса, а солдат, имени которого Виктор так и не вспомнил, полз к врагу, оставляя за собой густой карминовый след, волоча собственные внутренности. Он судорожными рывками подтягивал себя вперед, опираясь на локоть левой руки, отталкиваясь ногами, а в правой сжимал кинжал.

Демьян. Его звали Демьян, вспомнил Виктор и обрадовался как ребенок, что все-таки вспомнил.

Иван Терентьев шагнул из-за края четко очерченного кадра. Без лишней спешки, но и без промедления он прицелился в англичанина и спустил курок. «токаревка» щелкнула пустой обоймой. Не смутившись, Иван методично, несколькими расчетливыми точными ударами насмерть забил англичанина прикладом. Затем перевернул затихшего Демьяна лицом вверх, досадливо сморщился при виде остекленевших глаз покойного. Отложил ставшую бесполезной винтовку, не отбросил, а именно аккуратно отложил в сторону, подобрал вражескую, деловито сорвал с вражеского трупа сбрую с запасными магазинами.

Как-то резко, без перехода попаданец буквально напрыгнул на Виктора, занял все поле зрения, от края до края.

- Пошли, их еще много, - с этими словами Терентьев крепко ухватил капитана за ворот и потянул за собой, с усилием волоча по полу как мешок с картошкой.

Таланов попытался остановить его, сказать, что он может идти сам, но не смог даже поднять руки, распухший язык безвольно забил рот. Тело окончательно отказывалось служить. Последним, кого увидел Виктор, был Поволоцкий. Хирург брел по коридору, не кланяясь пулям, словно для него не существовало этих маленьких смертоносных ос, злобно цвинькающих и глухо стучащих по металлу и дереву, выбивавших фонтанчики крошек и пыли из стен. Он приговаривал «бинт, надо бинт» очень внимательно всматриваясь себе под ноги.

Последнее, что почувствовал Виктор был невыносимый стыд, выжигающий сердце и душу, выедающий глаза слезами злобы и запредельного презрения к себе. Его солдаты погибали, а он весь бой бродил и сидел.

И тьма накрыла его.

- ( :censored: ), капитан, ты же тощий как шкидла, откуда вес то?! – рычал сквозь зубы Иван, волоча за собой безвольное тело как волжский бурлак.

Попаданец привык снисходительно относиться к местному военному люду. Ему, ветерану, были смешны маленькие армии, смешные броневички, гордо именуемые «бронетехникой», артиллерия, в которой семьдесят шесть миллиметров считались более чем приличным калибром. Никак не получалось воспринимать серьезно армии, которые в последний раз сходились в настоящей большой войне семьдесят лет назад, еще в эпоху конной тяги и первых паромобилей. Был в его отношении и некий снобизм – он был как-никак солдатом Красной Армии, лучшей армии мира, разве могут с ней сравниться игрушечные солдатики империализма, пусть даже империализма с человеческим лицом?

Теперь он изменил свое мнение.

«В этом городе каждый у кого целы руки и ноги непрерывно сражается», вспомнилась строчка из письма какого-то немецкого солдата.

Терентьеву не довелось воевать в Сталинграде, но он был уверен, что там было так же. Слепящая ярость, ненависть к врагу, заставляющие забыть обо всем, срывающие любые тормоза, в том числе и инстинкт самосохранения. Готовность стрелять, ловить и бросать обратно вражеские гранаты, а если будет нужно – и закрыть ее собственным телом. Когда закончатся патроны – драться ножами, арматурой и камнями. Состояние, в котором собственная жизнь не просто теряет цену, но теряет смысл и значение само слово «цена». Только желание убить еще одного врага, а если уже нет сил, если жизнь и силы уходят с последними каплями крови – подняться. Подняться и еще на мгновение вырваться из объятий смерти, хотя бы вцепиться в ногу еще одному врагу, подарив кому-то из своих лишнюю секунду, чтобы убить.

Гвардейцы сражались с фанатичным упорством, и, встретив людей, утративших страх смерти, стоявших насмерть подобно скале, враги растеряли гонор и самоуверенность.

Но все же они были сильны, слишком сильны.

Крошечный гарнизон отбил пять атак, следовавших одна за другой. Закончились мины, умолкли раскалившиеся стволы пулеметов, расстрелявших боезапас. Но противник, оставивший перед приютом-крепостью два чадящих броневика и россыпь трупов, сменил тактику. Снайпер убил солдата, контролировавшего подход со «слепой» стороны, и группа подрывников со взрывчаткой и лестницами пробила брешь на уровне второго этажа. Это был рискованный, но грамотный расчет, кладка первого уровня не поддалась бы. В считанные минуты штурмовики выстроили из легких ферм конструкцию, схожую с пандусом, и ринулись внутрь, забрасывая гранатами второй этаж.

Отделение Крикунова погибло в полном составе за пару минут, но задержало врага, не дав ему расползтись по зданию. И, поняв, что пришло время, Таланов отдал приказ, который издавна наполнял боевой яростью сердца сильных, и ужасом – сердца слабых.

Примкнуть штыки!

Он повел в бой «засадный полк».

Капитан сражался в первых рядах, увлекая за собой крошечный отряд, он дрался как безумный, и даже смерть отступала перед ним. Контуженный, расстрелявший патроны, Таланов бился ножом, контуженный близкими разрывами гранат, он все равно поднимался. Из ушей тонкими струйками сочилась кровь, кровь шла горлом, и даже самые стойкие враги дрогнули перед воином, которого нельзя убить.

Гвардейцы перебили всех штурмовиков, но после этого их осталось лишь пятеро.

Тишина была оглушительной. Она упала неожиданно, обрушилась как гранитная плита. Только что барабанные перепонки разрывались от выстрелов и разрывов, и почти сразу же все закончилось. Терентьев машинально посмотрел на часы. Два часа непрерывного боя.

- Командир, - когда Таланов потерял сознание, командование естественным образом перешло к Ивану, даже Басалаев признал его верховенство. – Что дальше?

Иван посмотрел на Бориса. Майор выглядел ужасно, поперек его лба пролегла рваная рана, наспех и неровно замотанная какой-то тряпицей, кровь продолжала сочиться, смешиваясь с пылью и грязью, покрыв лицо устрашающими тигриными разводами.

- Все, - произнес Иван, и в его словах Борис прочитал приговор. – Все. Пора спускаться.

Подволакивая ногу к ним подошел Горцишвили, поперек груди на широком ремне у него висел трофейный пулемет.

- Идите, - просто сказал он. – Идите, я останусь здесь. Они мне за каждую ступеньку заплатят.

- Командир!

Кричали снизу, из подвала.

- Твою же мать, - проскрипел сквозь зубы Терентьев, яростно передергивая затвор. – Не досмотрели!

- Командир! Команди-и-и-р!!!!

Иван и Борис переглянулись.

Не сговариваясь, оба бросились к лестнице. Армен похромал за ними, спустился но несколько ступеней, и там остался, поудобнее пристраивая пулемет.

Лестница, площадка. Еще лестница, уже короче, коридор с парой тусклых лампочек под потолком, запитанных от последнего аккумулятора. И наконец, подвал.

Шварцман не забыл про Басалаева. Когда «семерки» начали наступление на город, он лично связался с Морисом Туле, французским генералом, коротко обрисовав суть дела. Пробиться в район старого города было уже невозможно, но существовал обходной путь, тот самый, которым не получилось уйти у гвардейцев. Подняв старые архивы, французы нашли старый заброшенный коллектор, берущий начало еще за городской чертой и проходивший рядом с Рюгеном. Беда была в том, что ответвление ведущее к подвалу приюта было давным-давно заделано, причем на совесть. В течение суток ополченцы вручную разбирали завал, а за тонкой стеной ходили и переговаривались враги…

Первым дрожь стены заметил отец Сильвестр, а Поволоцкий едва не застрелил первого француза. Но путь к спасению был открыт.

- За веревку, все держитесь за веревку! - надрываясь перекрикивал шум Иван. Сверху бил пулемет Армена, грузин держал лестницу, прикрывая отход. – беретесь у узла и ни за что не отпускаете!

- Айвен, - Губерт был бледен как смерть. – Это гражданские инженеры…

- И что?! – рявкнул Иван. – Им воевать не надо, мы уходим!

- Они не заминировали проход, даже не подумали об этом, - сообщил немец, и Иван обмер.

- Быстрее! – донесся до них истошный крик Армена. – Быстрее!!! Идут!!! Не удержусь!!!

Краем глаза Иван увидел какой-то летящий предмет, он успел уйти в сторону и чуть развернуться, удар приклада пришелся не в челюсть, а по плечу. Но оскалившийся Басалаев немедленно ударил снова, и сразу же в третий раз. Попаданец безвольным мешком осел оземь.

- Берите его, - рявкнул контрразведчик французам, второпях не подумав, что говорит по-русски, но то ли его и так поняли, то ли вид окровавленного майора был настолько страшен, что до смерти напугал ополченцев.

- Идите! – крикнул Басалаев Поволоцкому. – Уходите скорее!

Не обращая больше внимания на медика, он повернулся к Цахесу, и старый подрывник прочитал в глазах офицера немой вопрос.

- Да, - шепнул немец, Басалаев не услышал его, но прочитал ответ по губам. – Да, - с этими словами Губерт неверными пальцами взял адскую машинку – самодельный синхронный детонатор, соединенный с брусками взрывчатки сетью проводов.

Борис колебался, но только мгновение. В это мгновение уместилась вся его жизнь, все надежды, страхи и радость побед, разочарование поражений и триумф.

Гуськом, спотыкаясь и сбивая руки, дети проползали в узкий лаз, Поволоцкий тащил безвольного Таланова, больше похожего на труп. Отец Сильвестр и его помощницы тянули замотанного бинтами раненого пулеметчика, того, что был ранен в живот.

Басалаев шагнул к коридору, на ходу перезаряжая пистолет, хлопнул по боку ладонью, проверяя, на месте ли нож.

- Держись! - крикнул он, надеясь, что Армен услышит. – Я иду на помощь!

Цахес проводил его взглядом и погладил кончиками пальцев детонатор. Свое последнее творение, настоящее произведение искусства. Чтобы с гарантией подорвать колонну, пришлось очень тщательно рассчитать точки приложения сил и разделить взрывчатку на малые части. Но подорвать их надо было синхронно.

Губерт глубоко вдохнул воздух, густой, спертый, насыщенный кислым запахом пороха и гарью пожара и приготовился к последнему в своей жизни акту разрушения. Он глянул на лаз, прикидывая в уме, далеко ли уползли беглецы и мысленно пожелал им удачи.

Его пальцы легли на рычаг.

Отчаявшись пробиться через пулеметный огонь Горцишвили, враги забросали его гранатами и дали залп из каких-то штук похожих на ракетные ружья. Все пространство вокруг дверного проема, ведущего в подвал, взорвалось дымом, крошевом стен и осколками металла. Но Армен был еще жив. Обливаясь кровью, он поднялся навстречу бегущим нелюдям и дал еще одну очередь от бедра. Бегущий по коридору к лестнице Басалаев услышал яростные трели длинных очередей и понял, что теперь между врагами и беглецами только он. А еще немыслимо обострившееся восприятие сказало ему, что позади случилась большая беда.

Была ли это мина, или снаряд, или кто-то взорвал стенобойный заряд, но в углу подвала, там, где было заложенное окошко, полыхнуло. Гул взрыва прокатился по помещению и, опережая его, между стенами и колоннами заметались жалящие осколки.

Губерт завалился на бок, кровь тонкими фонтанчиками била из трех осколочных ранений. Коробочка детонатора выпала из разжавшихся пальцев, упала на пол, подпрыгнула и откатилась в сторону. Тонкие провода легли в пыли словно мертвые змеи.

Вся жизнь Басалаева была сплошной чередой вызовов, которые он бросал миру и принимал в ответ. Он не мог иначе, только вперед, только побеждая, ежечасно доказывая всеми миру, но в первую очередь себе, что он может.

Эпопея с попаданцем была предельным вызовом, величайшим в мире испытанием, ставкой в котором был не просто попаданец, но целый мир. Басалаев проиграл эту игру, но в последний миг судьба словно в испытание судьба дала ему еще один шанс, обнулив ставки и позволив вытащить еще одну, последнюю карту.

Он замедлил шаг, переводя дух, не годилось принимать последний бой со сбитым дыханием. Первый враг вылетел из-за угла, прыгая через ступени.

Глупо, подумал Борис, как сказал бы попаданец, первой в помещение должна зайти граната. Он выстрелил в голову, чтобы наверняка, точно зная, что будь шлем врага выкован самим сатаной в адском пламени, нет такого металла, что выдержит десятимиллиметровую пулю «Догилева-Маузера» в упор. Жертву бросило назад с запрокинутой головой, под ноги его собратьям. В считанные секунды Борис расстрелял всю обойму и ринулся вперед, выхватывая нож.

Как странно, должно быть больно, но я ничего не чувствую, подумал Цахес. Он лежал на полу и тихо плакал от бессилия. Тело, верное, послушное тело, столько лет исправно служившее ему, больше не слушалось хозяина. С каждой каплей крови из него уходили силы и жизнь. Детонатор лежал на расстоянии вытянутой руки, но Губерт не мог пошевельнуть даже пальцем.

И, что самое страшное, он слышал из коридора шум схватки, безжалостной рукопашной схватки, в которой один вел безнадежный бой против многих, покупая ценой своей жизни драгоценные секунды для него, Губерта. Секунды, которые не имели цены, потому что за них платили кровью. Мгновения, уходившие одно за другим, которыми он не мог воспользоваться.

Господи, взмолился он, только одно движение, дай мне сил только для одной руки. Возьми все, пошли меня в ад, но только дай мне сил, ради этих несчастных детей, ради доброго отца Сильвестра, ради Айвена и рыжеволосой Ютты…

В коридоре было слишком тесно, а майор сразу пошел в ближний бой, теперь в него боялись стрелять, чтобы не задеть своих. Его кололи штыками и кинжалами, били прикладами, но Басалаев продолжал драться. Кровь хлестала из пробитых жил, не слушались сломанные пальцы, но нечеловеческая воля держала его на ногах, и майор не пускал врагов.

Им все же удалось его свалить, но он сумел встать, повернулся и насел на того, что успел шагнуть дальше. Озверевшие нелюди кололи его штыками в спину, лезвия скрипели на ребрах, но Борис уже не чувствовал боли, он давил пока у нелюдя не хрустнула шея, а затем поднялся, огромный и страшный, ослепший от крови залившей единственный глаз, утративший человеческий облик.

Поднялся, утвердив ноги в пол, подобно гранитным столпам, упершись руками в стены, словно скрепляя их плотью, ставшей крепче стали.

- ЦАХЕС!!!!!!!! – проревел он из последних сил пробитыми легкими. – ВЗРЫВАЙ!!!

Черный зев тоннеля вздохнул облаком пыли, громоподобный рокот прокатился по всей его длине. Плотная воздушная пробка с силой дарила людей, опрокидывая их на заходившую ходуном землю.

Успели, подумал Поволоцкий. Полумертвый капитан был тяжел и, похоже, прибавлял в весе с каждым пройденным метром. Глухо стонал приходящий в себя Терентьев, которого, люто матерясь, волокли двое французов. Плакали на разные голоса дети, поминутно теряющие путеводную нить, но это было уже не важно.

Все-таки успели…

____________________________________

Терентьев пересказывает своими словами (сильно меняя) очерк В.Гроссмана «Направление главного удара» (1942).

Изменено 4 июня, 2011 пользователем Аналитик

5 июня, 2011

глава 23

"Человек надежды"

Последняя глава, совсем короткая.

И, как мне кажется, с таким финалом эпилог не нужен. Вероятно, я оставлю его на будущее.

<lj-cut>

____________________________________

Бесшумно ступая, Иван проверил, плотно ли задернуты шторы. Сейчас были не сороковые и «семерки» использовали гораздо более совершенные способы ночной навигации чем ориентация на свет городов и населенных пунктов. И даже в этом случае вряд ли кому-нибудь пришла бы в голову мысль организовать налет на дальний пригород столицы.

Но все-таки он чувствовал себя уютнее и спокойнее когда ни один лучик света не проникал наружу. Военные привычки вошли в плоть и кровь.

Терентьев ожидал, что его запрут в каком-либо бункере, но местные власти ограничились небольшим дачным комплексом глубоко в лесу, под незаметной, но солидной охраной. Как контрразведчик со стажем Иван оценил многоуровневую систему безопасности и поневоле почувствовал определенную гордость важной персоны.

Чуть позже на ту же дачу доставили Ютту.

Ютта. Милая Ютта…

Он взглянул в угол кабинета. Она спала на кожаном диване, накрывшись легким шерстяным покрывалом. Рыжие волосы разметались по диванному валику, а лицо казалось таким беззащитным… Ивану вспомнились лица спящих гвардейцев у пулемета, такие же безмятежные.

Осторожными шагами, стараясь не скрипнуть, он прошел к столу на котором лежали стопка чистой бумаги и стилос. Как ни старался, все-таки скрипнул, только не половицами, а стулом, когда садился. Терентьев замер в неудобном положении, женщина вздохнула во сне, шевельнула рукой, но не проснулась. Иван облегченно перевел дух и осторожно перенес на стул весь свой вес.

Ручки и светильники – еще две вещи, к которым он никак не мог привыкнуть. Местные стилосы были сродни фломастерам – стержни с губчатой массой внутри писали тонко и очень контрастно, просто мечта писателя. А вот свет синеватых ламп раздражал, у себя дома Иван заменил все освещение, но здесь странный мерцающий свет буквально царапал глаза.

Он взял ручку, машинально покрутил ее в пальцах, глубоко задумавшись.

Взял лист и размашистыми движениями изобразил хорошо знакомый нацистский крест-свастику. А рядом – трехлапого «паука» нового противника, определенно отличающегося, но несомненно родственного давно сгинувшей нечисти.

Было очень непривычно вновь привыкать к цивилизации – безопасности, душу и чистой одежде. Челюсть оказалась целой, но гематома обложила ее плотной подушкой, почти лишив Ивана связной речи. Понадобилось почти три дня, чтобы он смог предстать перед императором Константином. В этом была определенная ирония судьбы – правоверный коммунист на приеме у монарха, олицетворения великодержавной идеи. Терентьев жалел, что премьер Джугашвили уже несколько лет как покоится в могиле. Увидеть здешнее отражение Вождя было бы очень интересно. Иван до сих пор помнил первое впечатление от увиденных фото Сталина в щегольском костюме, без усов, но с бородкой. И свое впечатление, которое научно называется «когнитивный диссонанс», а по-человечески – полное охренение.

Константин принял его один на один, в рабочей обстановке – в небольшом зале с круглым полированным столом и мощным блоком связи. Разговор был сугубо деловым, самодержца интересовали мероприятия советского руководства по эвакуации промышленности в сорок первом году. Перед империей вопрос настолько остро не стоял – боевые действия на востоке Европы затихали, но непрерывные налеты вражеских бомбардировщиков не прекращались. Приходилось рассредоточивать промышленные комплексы на западе страны, распыляя мощные производственные узлы на множество относительно мелких предприятий связанных сетью дорог и административного планирования.

Иван мог рассказать не так уж и много, самое большее – припомнить организационную структуру органов, занимавшихся эвакуацией и примерные направления деятельности. Император молча слушал, ничего не записывая, лишь изредка задавая наводящие вопросы, и у Ивана крепло подозрение, что самодержца не слишком интересует, что именно он, пришелец из иного мира, говорит. Константин всматривался в Ивана с каким-то жадным, пронзительным интересом, который не могла скрыть даже броня выдержки и многолетнего воспитания. Словно попаданец обладал чем-то большим нежели обычные знания, словно он воплощал в себе нечто такое, о чем бесполезно спрашивать и просить.

Человек надежды, так назвал его Борис Басалаев.

Человек надежды.

И Иван понял, что имел в виду погибший контрразведчик. А поняв, испытал глубочайшую обиду, обиду на самого себя. На свою глупость и недалекость.

Он прожил в этом мире три года, но в глубине души так и не привык к нему, не почувствовал себя его частью. Терентьев чувствовал себя задержавшимся гостем, которому искренне рады, но рано или поздно все равно попросят покинуть чужой дом.

Но теперь у него была Ютта, его любимая Ютта.

И долг перед мертвыми.

Много лет назад он позволил трусости взять верх. Мгновение слабости непоправимо искалечило всю его дальнейшую жизнь. По милости судьбы и стечению обстоятельств Иван рассчитался со своей совестью, но расплата потянула за собой новые долги. Перед бойцами «Исследования», погибшими так и не успев выполнить задание. Перед храбрыми гвардейцами, перед майором Борисом Басалаевым и добрым Губертом Цахесом, всеми, кто отдал жизни из-за него и за него.

Долг перед миром воды, который стал ему домом, и который Иван так долго и несправедливо считал гостиницей.

На ум ему пришли строки написанные давным-давно любимым писателем.

«Ведь это мой мир, мой прекрасный мир,

Царство радости светлой моей -

От сверкающих льдов заполярных краев

До тьмы любовных ночей ».

Завтрашний день был расписан у Ивана поминутно, начиная с новой встречи с Константином. Далее контрразведчики, живо интересующиеся приемами и методами работы коллег. Военные, которым разумеется было мало объемных приложений к его книгам. И так на долгие дни, скорее всего месяцы вперед.

Но главная его ценность была не в знаниях, что содержались в голове и памяти, не в опыте, которого не имел никто в этом мире.

Он был человеком надежды, надежды на победу. Живым свидетельством, того, что пришедший Враг смертен и уязвим.

«Они не победили там. Не победят и здесь»

Так он сказал императору.

«Но цена будет страшной. Сейчас мы гораздо сильнее, но сильнее и Враг.»

Иван взял другой лист и занес над ним стилос. Он давно забыл подробности речи, которую хотел записать, но знал, что обязательно вспомнит. А то, что не вспомнит – придумает.

А пока же следовало записать самое главное.

- Мой прекрасный мир, - прошептал он, тихо-тихо, чтобы не разбудить Ютту, и тончайшее перо опустилось на белоснежный лист.

Иван был переученным левшой, поэтому свой обычный почерк иногда сам же и не разбирал. Поэтому сейчас он писал очень аккуратно, печатными буквами, аккуратно выводя каждую черту.

Шесть слов, два предложения по три слова в каждом, одно над другим.

Наше дело правое.

Победа будет за нами.

____________________________________

5 июня, 2011

На СамИздате текст в первичной сборке.

http://zhurnal.lib.ru/n/nikolaew_i_i/jeleznijveter.shtml

Значимых изменений не очень много.

Первый вариант Пролога (утопление всех) оформлен как первая глава, действие переехало из прошлого в настоящее.

Пролог/Эпилог с эпизодом будущего я отложил в сторону. Если все пойдет благополучно, и история будет рассказано полностью, он завершит ее. Кольцо событий замкнется, и оставшиеся в живых персонажи вернутся к истокам.

Множество мелких ошибок зачищено, но, конечно, еще править и править.

Тем не менее, в целом книга готова.

Войти

"Железный ветер"

Рекомендуемые сообщения

Аналитик

Ссылка на комментарий

Топ авторов темы

Популярные дни

Топ авторов темы

Популярные дни

Популярные посты

Аналитик

Аналитик

Аналитик

Цудрейтер

Ссылка на комментарий

Цудрейтер

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Цудрейтер

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Цудрейтер

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

PathFinder

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Цудрейтер

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Цудрейтер

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

DimProsh

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

DimProsh

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Аналитик

Ссылка на комментарий

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Создать учетную запись

Войти

Сайт

Активность

Магазин

Важная информация