Chernish Опубликовано 12 мая, 2011 #476 Поделиться Опубликовано 12 мая, 2011 2Аналитик Думаешь женсчина может что-то умное написать про стратегию? Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 12 мая, 2011 Автор #477 Поделиться Опубликовано 12 мая, 2011 2Chernish Не знаю, там вражескимим буквами написано :-) Но у Такман вроде что-то получилось. Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 12 мая, 2011 Автор #478 Поделиться Опубликовано 12 мая, 2011 Билет в Ад Гилберт услышал приближающиеся шаги издалека, в фамильной резиденции Ванситтартов любой звук отдавался глухим эхом. Когда-то этот дом был полон жизни, в лучшие времена он давал приют сразу четырем поколениям почтенной и уважаемой семьи. Но, как говорят русские, «давеча не то что нонеча» (Гилберту всегда нравились их грубые, но меткие поговорки с оригинальной игрой непереводимых слов), и некогда полный жизни трехэтажный особняк ныне более походил на склеп, усыпальницу былой славы и амбиций. Шаги приближались. Сэр Гилберт Ванситтарт, правительственный советник, поднялся из глубокого кресла, еще раз окинул взглядом каминную гостиную – безупречен ли ее вид, готова ли она принять гостя? – и слегка развел руки в гостеприимном жесте, приветствуя вошедшего. - Здравствуй, Джеймс, дружище, дело к ночи, ты опаздываешь. Сводные братья были душевно близки с ранних лет. Старший, Гилберт, всегда опекал младшего Джимми, по сути заменив тому отца, мрачного и нелюдимого аристократа, разумом и памятью оставшегося в «славных временах великой королевы». Превратности жизни развели пути братьев, старший пошел по административной стезе, со временем став доверенным советником правительства и Его Величества, специалистом по экономическому анализу Континента. На этом поприще Гилберт зарекомендовал себя настолько хорошо, что со временем его сочли достойным даже для включения в «Большую Четверку» - группу «переговорщиков» с Державой. Младший избрал военную карьеру в колониальных войсках, да еще в пехоте, тем самым очень сильно уронив престиж семьи в глазах общества. Но Гилберт все равно любил брата, искренне радуясь их нечастым встречам. Джеймс платил ему взаимностью. Так было всегда, но в этот раз Гилберт с первого взгляда понял, что их отношения подернулись льдом… Он читал знаки отчуждения во всем – в нахмуренном лице брата, в чопорной осанке, словно тот стремился любой ценой подчеркнуть официальность их встречи, в формальном – лишь кончиками пальцев – рукопожатии. И в обращении. «Здравствуй, брат» - ответил Джемс. Семейные традиции Ванситтартов неподготовленному человеку зачастую казались странными и непонятными. По какому то давнему, уже забытому поводу Ванситтарты никогда не называли друг друга «братьями». «Друг», изредка, по особым случаям - «дружище», только так. Впервые за много лет Джеймс нарушил этот обычай, словно отгородившись стеклянной стеной, и Гилберт понимал, почему… Тихо потрескивали дрова в камине, огонь приплясывал на поленцах, освещая гостиную. Братья сидели перед ним, по бокам небольшого сервировочного столика, потягивая кларет. Внешне – уютный вечер, долгожданная встреча давно не видевших друг друга родственников. Но напряжение повисло между ними словно наэлектризованное облако, невидимое, но ощутимое. Несколько раз младший брат порывался что-то сказать, но не решался, скрывая растерянность и неуверенность за очередным глотком из бокала. Старший терпеливо ждал. Джеймс наклонился, взял каминные щипцы на длинной ручке и помешал угли в камине. Огонь рассыпал облачко багрово-красных искр, вспыхивающих словно крошечные метеоры и немедленно гаснущих, превращающихся в крошечные точки пепла. Как человеческие жизни, не к месту подумал Гилберт, мы так же горим, ярко, быстро, чтобы погаснуть и обратиться в прах… Человеческая жизнь – лишь миг в истории. Одна неуместная мысль потянула за собой другую – о мириадах жизней-искорок, что ярко вспыхивали и преждевременно гасли сейчас в Европе, Гилберт почувствовал, как мрачное настроение брата передается и ему, погружая в черную меланхолию. - Я рад, что тебе удалось получить небольшой отпуск, - произнес он, просто чтобы сломать лед молчания. – Расскажи мне, как обстоят дела на фронте? - По-разному… - откликнулся Джеймс, он по-прежнему избегал встречи взглядами, старательно всматриваясь в текучий танец языков огня. – По-разному, - повторил он чуть тише. - Расскажи, – почти попросил Гилберт. - Ты не получаешь сводки? – полюбопытствовал Джеймс. В его словах чуткое ухо старшего Ванситтарта услышало горечь. - Я политик и экономист, а не военный, сухие числа говорят мне меньше чем хотелось бы, - искусно солгал старший брат. – Я хочу услышать новости от того, кто участвует на этой войне с самого начала, на передовой линии. Младший помолчал, покручивая в длинных холеных пальцах почти пустой бокал, решительно, резким жестом поставил его на столик, едва не разбив. Младший повернулся к старшему, и, встретив наконец прямой взгляд брата, Гилберт ужаснулся. Джеймс всегда был «человеком-огнем» - порывистый, импульсивный, взбалмошный. Но в то же время добродушный, склонный верить в людей и лучшие стороны их натуры. Он и в армию то пошел резко, на эмоциональном подъеме, после неудачного романа и разорванной помолвки. Теперь же Гилберт смотрел в глаза не двадцатипятилетнего офицера, но очень старого человека, еще не сломленного ударами судьбы, но уже согбенного грузом воспоминаний и решений. - Гил, - это безумие… - начал Джемс, неуверенно, словно спотыкаясь на каждом слове. – Это настоящее безумие. То, что сейчас творится в Германии… - А то я не знаю, дружище, - с неожиданной для себя самого тоскливой прямотой ответил Гилберт. - Но… как… - только и сумел вымолвить младший. - Помнишь, отец пичкал нас словом божьим? – спросил старший и, не дожидаясь ответа, процитировал. – «В тот день поразит Господь мечом своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямобегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище из моря». - Исайя, глава двадцать седьмая, - механически вспомнил Джеймс. – Стихи… - Первый и второй, - подсказал Гилберт. – Чудовище вышло из моря и творит вещи удивительные и богопротивные. У тебя есть вопросы. Я понимаю. Но сначала расскажи, что на континенте. Мне действительно любопытно узнать, что там происходит от непосредственного очевидца. - Любопытно! – вспылил младший, даже привстав от возмущения, и в это\м приступе гнева старший брат на мгновение увидел прежнего «порохового» Джимми. – Там преисподняя, там ад! Там убивают детей! А тебе просто «любопытно»!? Но вспышка затихла так же стремительно, как возникла. Джемс опустился, буквально упал в кресло, словно порыв гнева выпил все его силы. Младший Ванситтарт склонился вперед, оперся локтями о колени, спрятав лицо в ладони и заговорил. Он не рассказал ничего, чего не знал Гилберт, но реальность, отраженная в сбивчивых словах младшего брата была куда мрачнее и образнее сухих, отстраненных строчек дистиллированных отчетов и правительственных сводок. Договор с Нацией, как называли себя пришельцы, многое обещал Великобритании, но и требовал немало. «Дифазер», как называли устройство «нацисты», действительно позволял «пробить» между мирами некий портал, через который могли пройти люди и техника, но это действие подчинялось сложным физическим законам, накладывающим серьезные ограничения на время место, массогабаритные характеристики и цикличность переноса. Держава обладала чудовищной, невообразимой военной мощью – Ванситтарт был одним из немногих, кто воочию узрел ее собственными глазами. Он видел полчища стальных громад – «панцеров» - перед которыми бронемашины родного мира казались карликами, сотни самолетов с реактивным движителем, десятки бомбардировщиков, способных подниматься не то на самую вершину атмосферы, не то уже в ближний космос. Понятия «танковой армии» и «артиллерийской дивизии» не укладывались у него в голове, пока Гилберт не увидел их воочию. Их и еще много иное. Если бы Держава могла перебросить через портал всю свою армию – ей не понадобились бы никакие помощники. В «Мире Воды», как доброжелательно окрестили «нацисты» родной мир Ванситтарта просто не было силы, способной дать отпор стальному колоссу, выкованному годами и десятилетиями сражений с жестокими и упорными врагами. Но лишь ничтожная часть той силы могла перейти в этот мир. Физики Нации были однозначны – один по-настоящему массовый перенос в четко ограниченных временных рамках, далее только небольшие переброски отдельных конвоев по нескольку судов с амуницией и немногочисленными подкреплениями. Пришельцам требовалась помощь – плацдармы, карты, разведданные, структура обеспечения подогнанная под их техническую специфику, топливо и множество иных вещей, которые было невозможно или слишком сложно протягивать через игольное ушко связавшее два мира. Поэтому они и обратились к Британии – державе, все еще достаточно сильной, чтобы дать им все потребное, но уже слишком слабой, чтобы быть чрезмерно разборчивой в выборе союзников. Нужды Соединенного Королевства были очевидны – проиграв экономическую битву, длившуюся почти полвека, Британия могла вернуть себе былое величие только военной силой, которую готовы были предоставить неожиданные «партнеры». Но вот мотивы Нации… Ванситтарт был одним из «Большой Четверки», он деятельно участвовал в процессе переговоров на всем их протяжении, он лично прочел каждую строчку из «Меморандума о мотивах и намерениях», в которых были отражены пожелания Державы. Все было понятно и объективно – большие демографические потери из-за тяжелейшей войны, катастрофически сузившиеся рынки сбыта, больная экономика, изувеченная четвертьвековым милитаризмом… Исчерпанные или уничтоженные нефтяные промыслы, истощающиеся месторождения руд и редкоземельных элементов. Победившая в своем мире страшного и безжалостного противника, Держава оказалась таким же больным изгоем как и Британия – воплощенная Мощь и Сила снаружи, тлен и затянувшая хворь внутри. Они были просто созданы друг для друга и понимали собрата с полуслова. Джеймс говорил. Первый подъем патриотизма и готовности послужить Хартленду был крайне высок. Успех первых недель войны с лихвой перекрыл подозрения и непонимание армии и флота – что это за мистический собрат по оружию, возникший из ниоткуда, говорящий по-немецки, но с непонятным и неприятным акцентом, лязгающим как тяжелые гусеничные траки. Британия наконец-то могла свести счеты с горделивыми континентальными и заокеанскими выскочками и в конце концов какая разница – кто в этом помог, если орды исконных врагов Соединенного Королевства раз за разом развеивались под ударами как бронированная шелуха. Британия много лет терпела унижение и грабеж, и возмездие было суровым и заслуженным. Но менее чем через месяц после начала войны экспедиционный корпус Королевства почувствовал неладное. - Они называют это «сборными пунктами», - рассказывал Джеймс. – Пленных сгоняют туда и просто не кормят. Мы думали, это от недостатка еды. Предлагали помощь, но нам вежливо отказали, дескать, всего хватает, а у нас превратные сведения, но я видел все своими глазами! Когда мы говорим о законах и обычаях войны – они просто не понимают - о чем мы говорим! Гилберт мог рассказать брату гораздо больше. О более чем десяти известных «пунктах», где пленных, имевших неосторожность сдаться действительно методично вымаривали голодом. Об «утилизационных командах» и «машинах Гезенка», которые как чумные крысы рассыпались по оккупированным землям. О приказе «Убивайте врага, у него нет пола и возраста», который «нацисты» даже не особо скрывали от союзников. О рвах полных трупов и умирающих, которые закапывали бульдозерами. О табличках «Они должны умереть, чтобы мы могли жить», которые «нацисты» взяли за обыкновение вешать на шею гражданским перед массовыми убийствами. И еще о многом. Например о том, что на захваченных территориях «нацисты» организовали десятки специальных «пунктов проверки» оснащенных оборудованием схожим с тем, что применялось при бертильонаже . Тысячи людей прогоняли через эти проверки, сортируя как скот по непонятным основаниям. Отобранных грузили в пустые армейские транспорты, возвращавшиеся через портал, и они исчезали в неизвестности. Остальных отправляли на рабский труд по расчистке завалов, восстановлении предприятий. Или убивали. - У нас очень много дезертиров, - продолжал срывающимся голосом Джеймс, выплескивая на собеседника давно копившийся ужас, непонимание и растерянность. – Даже среди офицеров есть те, кто говорит, что мы не нанимались работать на сатану. Приходится выделять людей для специальных частей, чтобы пресекать дезертирство и еще для расстрельных команд. Военная полиция не справляется. А эти еще требуют от нас помогать им отбирать немцев и французов для этих «проверочных» пунктов. Со всеми документами и подтвержденной родословной! - Гил… - голос брата стал просительным. – Гил! Что можно сделать? Мы хотели вернуть славу. Силу, честь! Мы хотели, чтобы Британия снова заняла свое место, что принадлежит нам по праву – на вершине мира. Но это… Это не война, это организованное убийство. Для них нет людей, для них есть только они сами, их Нация, чтоб ее, и все остальные. И с этими остальными можно делать все… Я видел… Я видел как… - Джеймс осекся и словно даже всхлипнул. – И это еще не все… Мы сражаемся бок о бок, наши видят. Что творят эти… «нацисты»… Многим не нравится, многие отказываются, несмотря на трибуналы. Кто-то бежит. Но есть многие… - он снова запнулся, пытаясь подобрать подходящие слова, и не находя их. – Их много! - Есть те, кто решает, что раз мир перевернулся, то теперь все дозволено. И они подражают нашим… «друзьям» с той стороны, - безэмоционально продолжил за него Гилберт. - Ты знаешь… - выдохнул Джеймс почти с облегчением, с благодарностью за то, что тот избавил его от необходимости описывать самое позорное, что могло произойти с армией Его Величества - Знаю, - ответил Гилберт одним словом и неожиданно спросил. – Налить еще? - Н-нет, - ответил сбитый с толку Джеймс. - А я выпью, - сообщил старший Ванситтарт, наполняя бокал. Дрова в камине почти прогорели, угли мерцали багрянцем, наводя на мысли о геенне огненной. Гилберт вытянул ноги ближе к камину, чувствуя как тепло обволакивает стопы, но не может изгнать озноб, который словно спрятался в глубину костей. Озноб не тела – души. Ему неожиданно захотелось так и сидеть до скончания века, отогреваясь у камина, чувствуя под руками гладкость дерева, а на губах вкус благородного напитка. Спрятаться за привычными вещами как ребенок прячется под одеялом от Буки, который живет в шкафу. Только его Буки никуда не исчезнут. Они ездят на бронированных чудовищах и летают на скоростных самолетах с эмблемой из трех черных семерок в зеркальном изображении, вписанных в красный круг… - Ты хотел меня о чем-то попросить? – прямо вымолвил он. - Да. Ты вхож к Его Величеству, - сбивчиво заговорил Джеймс, он явно заготовил длинную речь, но под напором прорвавшихся эмоций забыл ее, говоря от души, о давно наболевшем. - У тебя вес и влияние. Расскажи им, расскажи премьеру, что это дорога в ад, и мы бежим по ней под руку с чертом! Еще несколько месяцев, может быть недель этой проклятой безумной войны, и часть армии взбунтуется, а часть уподобится этим нелюдям! Ванситтарт-старший тяжело вздохнул. Такой поворот разговора он предвидел и боялся его. Джеймс ударил в самый центр незаживающей душевной раны старшего брата. Ванситтарт был единственным из «Четверки», кто категорически возражал против договора. Нельзя покупать кота в мешке, говорил он, нельзя принимать решение на основании лишь того, что нам показали. Кто знает, что осталось покрыто тайной, кто может засвидетельствовать истинные планы союзников? Но этот диспут он проиграл. Гилберт мог убедить каждого оппонента в отдельности, но был бессилен против сплоченной когорты сторонников союза, каждый из которых представлял семью или клан банкиров, промышленников, негоциантов или всех вместе взятых. Ванситтарт описывал возможные последствия, упирал на то, что они даже не знают – что это за коварный противник, который настолько истощил силы Державы. Его собеседники кивали, соглашались, но по их глазам Гилберт видел, что они уже подсчитывают собственные выгоды от передела мирового богатства, от ликвидации русского и американского флотов, выталкивающих Королевство из Океана, от доступа на закрытые прежде национальные рынки, вскрытые железной рукой объединенных армий двух миров. Он не смог убедить их и теперь, в каждом слове брата, видел подтверждение своей тогдашней правоте. - Я знаю, - просто ответил Гилберт и, легким движением ладони пресекая готовые сорваться с уст брата слова, продолжил. – Мы все это знаем. И премьер, и король. Все. Не так остро и ярко, как ты все описал, но в целом экзерции наших «союзников» известны. Им действительно нужна была наша помощь, они строго выполняют свои обязательства, но они нас обманули. Это факт. Вопрос в том – что мы можем по этому поводу предпринять. - Надо отказать им в помощи. У них слишком широкий размах действий, резервы на исходе, большой процент техники выбывает из строя по причине износа и мелкого ремонта. У меня нет точных чисел, но это видно и так, ведь я на передовой с первого дня. Нация сворачивает действия на востоке против русских и перебрасывает резервы на запад, чтобы закончить с франками. Это значит, что они могут действовать уже только на одном направлении. И это при том, что мы сражаемся там, где не хватает их сил, удерживаем фланги их ударных групп, наш флот защищает «сеть» . Мы можем… - Нет, - снова прервал брата Ванситтарт-старший. – Уже не можем. Как ты думаешь, почему их тяжелые бомбардировщики остались в Исландии? Ведь мы готовы были предоставить им удобнейшие аэропорты в Метрополии. Думаешь, только ради того, чтобы перекрыть океан конфедератам? - Ч-черт… - Вот именно. Сложившаяся ситуация обсуждалась долго и очень серьезно. Они обманули нас. Но при этом мы не можем разорвать договор. Во-первых, нас крепко держат за горло «Гортены». Сейчас они с легкостью громят объекты наших противников, но с такой же легкостью могут начать налеты и на Метрополию, которая гораздо уязвимее. - «Сеть»! – напомнил Джеймс. – Если наш флот перестанет ее защищать от американских и русских субмарин, своими силами она продержится недолго. Даже сейчас конвойные битвы обходятся нам недешево, своими силами «нацисты» не справятся. А без топлива, бомб и запчастей эти машины очень быстро станут на прикол. - А зачем? – неожиданно спросил Гилберт. На лице младшего отобразилась неописуемая смесь удивления, недоумения, гнева. - Брат, - теперь старший Ванситтарт был строг, собран и официален. - А зачем нам это теперь? Отказ от сотрудничества приведет к новой войне, на этот раз с Нацией. Да, эту войну мы выиграем, потому что без нашей помощи Держава не выстоит. При всей их силе через «переход» можно протянуть слишком мало войск и кораблей, чтобы сражаться со всем нашим миром. Они проиграют и вернутся обратно. А что будет с нами? Джемс молчал - Вы подумали – что будет потом, в послевоенном мире? – с безжалостной откровенностью продолжал Гилберт. - Ты и твои друзья-офицеры, которых ты сейчас представляешь? - Но я... мы… в-общем… - пробормотал растерянный Джеймс. - Ах, Джимми, Джимми, - с грустью произнес Гилберт. – Ведь это же очевидно. Нам отомстят, и отомстят страшно. - Покаяние… - Джемс, замолчи, пока ты не утратил мое уважение окончательно, - в тоне старшего брата прорезался металл и даже легкая нотка брезгливого презрения. – Сделаем вид, что я этого не слышал. Покаяние – это форма унижения, которую придумывают сильные для слабых, чтобы унизить их еще больше, растоптать дух и без помех вывернуть чужие карманы. Никто не будет слушать наших оправданий и покаяний. Для миллионов людей по обе стороны океана будет иметь значение только одно – мы шли с проклятой Нацией рука об руку. Массовые убийства, голод, бомбардировки городов, сотни тысяч мертвецов, «машины Гезенка», зверства «нацистов» и наших бравых вояк, потерявших голову – все это теперь сплетено воедино, все это наши общие… «достижения». И никто не будет отделять агнцев от козлищ. Жертвы будут жаждать мести. А для политиков, что главенствуют над этими миллионами, все случившееся будет прекрасным поводом вычеркнуть нас, Королевство, Великую Британию, из истории. На этот раз окончательно. Мы не знаем, что принесет нам победа, но точно знаем, что произойдет если мы проиграем или повернем оружие против … против них. Джеймс молчал долго, очень долго, снова спрятав лицо в ладони, ссутулившись. Когда же он снова взглянул на брата, Гилберта передернуло – в сухих глазах Джемса плескалось отчаяние, глубокое и безмерное. - Гил… - Неужели нельзя… Неужели ничего нельзя?.. - младший не закончил. Его губы скорбно поджались, уголки рта опустились, окаймив подбородок глубокими морщинами. Гилберт вновь вздрогнул, на этот раз от укола жалости – таким же был Джимми давным-давно, когда отец собирался привить младшему отпрыску понятие дисциплины специальным тростниковым стеком. Старший брат склонился к младшему и положил руку ему на плечо, как много лет назад, стараясь передать ему хоть каплю утешения. - Нет, дружище, уже ничего нельзя сделать. Мы имели неосторожность купить билет в ад. Мы открыли дорогу Левиафану, но некому убить чудовище из моря. И теперь нам придется пройти этот путь до самого конца, бок о бок с дьяволом. Что бы ни ждало нас в конце. Ссылка на комментарий
Chernish Опубликовано 12 мая, 2011 #479 Поделиться Опубликовано 12 мая, 2011 2Аналитик Но у Такман вроде что-то получилось Такман писала про политику. Про то как сползали к войне не хотя ее. Женщина-политик - сплошь и рядом, а вот женщина-военный - нонсенс. По природе они не призваны к этому (независимо от того что там у сарматов и израильтян было/есть - женщина не должна воевать и создана для другого, и мозги у нее тоже не военные. Имхо) в фамильной резиденции Ванситтартов как говорят русские, «давеча не то что нонеча» Резануло - в то, что иноземный аристократ любит русские выражения еще можно поверить - были такие (хотя у англосаксов - не знаю ни одного; у пруссаков больше). А вот в использовании иноземным аристократом заведомо простонародных, если не сказать профанных выражений, которые в России никогда не употребляются образованными людьми, а разве какими-нить безграмотными крестьянами - можно усомнится. И оно надо? "Времена меняются ..." - разве не подойдут лучше без необхолдимости что-то объяснять? Младший избрал военную карьеру в колониальных войсках, да еще в пехоте, тем самым очень сильно уронив престиж семьи в глазах общества Почему? М.б. "в глазах светского общества"? Типа некомильфо аристократу в пехоте в колониях грязь месить? ЗЫ а вообще круто ты завернул! Что называется - "дайте две!!!" Ссылка на комментарий
Ангмарец Опубликовано 13 мая, 2011 #480 Поделиться Опубликовано 13 мая, 2011 2 Аналитик В качестве аргумента к "да они нас всех на хрен поубивают после этого" можно добавить упоминание о штурме русскими посольства. Сам по себе факт совершено запредельный. Знать же об этом англы уже должны. Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 14 мая, 2011 Автор #481 Поделиться Опубликовано 14 мая, 2011 глава 14 Бой ____________________________________ Если вражеский самолет и был разведчиком, то скверным - враг молотил по площади, без особой системы, вразнобой, по два-три снаряда в залпе. Это было неприятно, но терпимо, насколько вообще может быть терпимым пребывание под огнем тяжелой артиллерии, пусть и нескоординированным. «БАММММ!» - и словно гигантский кулак ударял в землю, вздымая вверх комья сырой земли и смерчи грязной опавшей листвы. Рассредоточенный и более-менее окопавшийся батальон пока обходился без «кровавых» потерь. «Палите, палите» - даже с некоторым злорадством подумал Зимников, - «Закидывайте мусором наш «летний» камуфляж». Майор немедленно устыдился таких нездоровых мыслей – как многие военные он был суеверен и верил в то, что неприятности можно накликать. Но обстрел затихал. Еще один залп, и еще. Два снаряда, еще два, одиночный разрыв далеко в стороне, так что даже не видно. Долгая пауза и еще один гулкий взрыв. Все. - Перекличка! – скомандовал Зимников по коротковолновой рации, отсчитав пять минут. – Отчет о потерях и не высовываться. Он покосился на давешнего кондуктора, про которого почти успел забыть. Усач был придан батальону для связи с ближайшим гирополком, по крайней мере с тем, что от того полка осталось. Предположительно он мог даже вызвать поддержку с воздуха, но Зимников уже четко уяснил расклад сил в воздухе и не питал пустых надежд. Не прилетел бы противник – уже хорошо. Воздушный связист забился в угол окопа, в самую глубь специальной ниши откопанной вбок для того, чтобы укрываться от осколков и смотрел на майора огромными, округлившимися от ужаса глазами. Экий ваш воздухоплавательный брат чувствительный, подумал майор с определенным злорадством, - не привыкли к сухопутным забавам, бросать бомбы с высоты, конечно, приятнее и легче. Доложились ротные - потерь в батальоне почти не было. Так, по мелочи, нескольких рядовых посекло осколками да начисто срезало ухо одному из минометчиков. Поволоцкий, умный и циничный хирург в годах, с чувством юмора черным как сердце англичанина, даже восхитился – дескать, не каждый медикус так чисто сработает. Техника не пострадала, невозвратных потерь избежали. Зимников чувствовал. Как беззаботность и самоуверенность прокрадываются в душу и накручивал себя как мог – вспоминал мрачные рассказы тех, кто уже успел посражаться с Врагом, их истории полные безнадежности и страха, вспоминал брошюрку с рисунками вражеской техники – все ради того, чтобы быть готовым к любой пакости. Но пока серьезно относиться к противнику не получалось. Тот с легкостью сдал мост, не сумел толково организовать воздушную разведку, впустую растратил снаряды - десятка полтора, не меньше. И еще противник катастрофически терял время – мрачное серое небо темнело на глазах, светлого времени суток оставалось чуть больше часа. Хорошо организованный ночной бой – дело, конечно, серьезное, но не в этом случае – по тонкой нитке моста незамеченным не пройдешь, переправиться по ущелью так же не удастся. Еще четверть часа, и сегодня скорее всего уже ничего не случится. А к утру должны подойти французы, может быть, даже подвезут артиллерию и взрывчатку. Подтянутся другие части, можно будет выстроить что-то похожее на фронт по всему берегу… Зря я отозвал передовое охранение, подумал Петр Захарович, очень зря. И разведвзвод зря оттянул подальше, чтобы тот не светился. Хиленький какой-то противник. Несерьезный… Но с другой стороны, почти вся Германия уже захвачена… В голову полезли уже совсем вредные мысли о том, что, вестимо, куда немецкому или тем более хранцузскому зольдатену до честного русского воина, когда комбат услышал звук. В свое время в далеких теплых странах батальон Зимникова в составе оперативной группировки охранял концессионные нефтепромыслы, и там Петр Захарович впервые увидел вблизи работающие нефтяные вышки. Похожие на печальных жирафов, они словно поочередно склоняли длинные шеи перед потребностями индустриального общества в углеводородах. Майор навсегда запомнил странный, ни на что не похожий шум, производимый ими – идущий словно из глубин земли гул, то стихающий, то басовито гудящий почти в инфразвуке, за пределами восприятия человеческого слуха. Протяжный звук, разнесшийся над холмами по ту сторону моста более всего был схож с тем, что комбат слышал тогда, только чуть звонче и резче. Словно кто-то ударил двумя исполинскими гаечными ключами, заставив печальный басовитый звон повиснуть меж холмами, многократно отразиться между ними. Этот звон незримо пронесся через реку и заледенил сердца людей в окопах. «Барабаны духов», поневоле вспомнил Зимников, так тогда, на нефтепромыслах, говорили местные. Они придумывали легенды о демонах, что разбужены белыми и теперь бьют в свои барабаны в подземном мире, созывая воинство сил зла. Звон повторился, на этот раз ощутимо ближе. Что бы его не издавало – оно приближалось, и определенно не обещало ничего хорошего. - Чт-то эт-то т-т-та-а-кое?.. – стуча зубами спросил кондуктор, спотыкаясь на каждом звуке. - Сейчас и увидим, - сумрачно промолвил майор. Что бы это ни было, оно несомненно было очень большим и очень тяжелым. И снова звон-гул, еще ближе. Теперь чуткое солдатское ухо слышало, что в него вплелось ритмичное позвякивание металла о металл, хорошо знакомое и привычное. Гусеничная бронетехника? «Pfadfinder»? Неизвестное нечто приближалось, грохоча и лязгая уже за ближайшим холмом, «нефтяной» гул словно бил в самое сердце. Связист стучал зубами на пару с кондуктором, в траншее кто-то тихо молился. Вот, сейчас мы и увидим, что такое этот их хваленый «Panzerspitze», с мрачным ожесточением подумал майор, топя страх в сознательно вызываемой волне боевой ярости. В воздухе вновь завыли подлетающие снаряды. – К бою, пушки на исходную, - кратко приказал Зимников по рации. - Готовимся … «…к бронеатаке» он машинально проговорил уже со дна окопа, сброшенный ударной волной. Зимникову было за сорок и он повидал виды, лежать под обстрелом ему доводилось, и не раз. Но никогда это не было так безнадежно-страшно. Может быть, на невидимой артиллерийской батарее сменилось командование, а может быть, расчет был на то, что закопавшиеся в землю обороняющиеся расхолодятся, потеряют бдительность и покинут укрытия, вот тут то их по второму кругу и накроет. Может быть так, а может и этак, но новый артналет был поистине страшен. Словно гигантский молот обрушился на противоположный берег, тщательно обходя «пятачок» основания моста и нить асфальта, перепахивая все вокруг, в том числе и покинутые позиции передового охранения, что так волновало майора. И не менее трех тяжелых орудий калибром как минимум сто двадцать били слаженно, почти без пауз, кучно накрывая батальон. Отчаянно матерясь, отплевываясь от грязи, майор выбрался к брустверу, связист уже вернул на место стереотрубу. Но источник лязга и гула уже показался из-за холма. Это было похоже на «Пфадфингер», как бокал похож на стакан – различие очевидно, но в двух словах, пожалуй, и не рассказать. «Больше», «шире» - все это было лишь слова, и они не могли достойно описать бронированное чудовище, неспешно выдвинувшее из-за поворота серо-стальную тушу. Широкие ленты гусениц с очень узкими траками методично жевали землю и листву, граненая башня, непривычно угловатая, как бы заостренная вперед, заканчивалась огромным орудием, устремленным вперед подобно персту смерти. Машина была не окрашена в камуфляжные цвета, словно бросая вызов, дескать – попробуйте, возьмите. Не доезжая метров десяти до моста, «панцер» последний раз лязгнул траками и остановился, повел башней вправо, описывая четверть круга ненормально длинным стволом без привычного набалдашника дульного тормоза. Обстрел стих, и на этот раз он обошелся отнюдь не малой кровью – Зимников слышал по меньшей мере пять или шесть истошно вопящих раненых – и это только те, кто сохранил сознание и голос. Слева, с позиции первой роты хлестнули несколько пулеметных очередей, рассыпая по броне «панцера» безобидные букеты искр. Правый фланг Таланова молчал, лишь слышен был раскатистый рык капитана – «Пушку на горбы и в сторону, молотить по борту!». Позади хлопнул миномет («без приказа! – возмутился майор) и с первого же раза попал чуду-юду точно «в лоб». «Панцер» даже не покачнулся на амортизаторах, башня неожиданно быстро развернулась обратно, ствол плюнул длинным – не меньше метра - языком пламени. Не попал, но минометный расчет больше судьбу не искушал. Зимников машинально поправил сбившуюся на бок каску, лихорадочно размышляя, что делать дальше. Железная скотина у моста, тонн на пятьдесят, не меньше – явно была не по зубам никакому оружию из того, чем располагал батальон, но вот рискнет ли этот «мамонт» сунуться на сам мост? - К рации и вызывай своих, - отрывисто скомандовал майор кондуктору-«воздушнику», что у вас там есть из бронебойного? Затрещал полевой телефон. Таланов доложил, что его безоткатка готова к стрельбе по борту. Почти сразу же приполз по наполовину заваленному ходу сообщения связной с левого фланга и сообщил, что комроты-один убит, все средства связи уничтожены - прямое попадание. Командование перешло следующему по званию, налаживают запасную рацию. Доложившись вестовой уполз обратно, протягивая новую линию. Прошла минута, может быть, две. Батальон молчал, «мамонт» стоял на месте, приковав к себе десятки глаз, и злых, и откровенно испуганных. Кондуктор безответно взывал к молчащему эфиру. Внезапно, дико взревев мотором, железный титан рванул вперед и, прокатившись на длину корпуса снова замер. - Провоцирует, паскудник… - почти спокойно заметил Зимников, не столько для себя, сколько для своего микроштаба. – Вызывает огонь. Словно в ответ его словам из-за поворота выкатилась вторая машина, поменьше, но выше приземистого «мамонта» - угловатый ящик на гусеничном ходу, грязно-зеленого цвета, камуфлированный размытыми коричнево-черными пятнами от которых неприятно рябило в глазах. На бортах были подвешены дополнительные экраны, размалеванные торопливыми неаккуратными мазками краски, явно наспех, «морду» прикрывал высоко поднятый бульдозерный отвал. В мельтешении красок прятались узкие прорези триплексов. «Katzchen», вспомнил «Обобщение опыта боестолкновений в Германии» Зимников, или просто «гроб», как повсеместно называли многоцелевую машину Врага, работавшую кем угодно, от бронеавтомобиля до подвозчика боеприпасов. Сорокамиллиметровая автопушка плюс пулеметы и легкий миномет для дымовой завесы. «Кэцхен» резво обогнул старшего собрата и. не сбавляя хода, покатил к мосту, въехал на него, гусеницы зацокали зацепами по металлу настила как подкованные сороконожки. «Мамонт» не тронулся с места, лишь башня методично вращалась туда-сюда. - Козлина, - с тоскливой обреченностью пробормотал сзади офицер связи. – Приманка и десант. Но Зимников уже и сам все понял. Противник действовал беспроигрышно, методично, разыгрывая атаку без спешки, но и не теряя времени. Сначала хаотичный и неорганизованный артналет, с целью расхолодить и ослабить бдительность. Затем уже методичный и организованный обстрел и выдвижение бронетехники. Тяжелый «мамонт», неуязвимый для батальонного вооружения, останется на той стороне, напрямую обстреливая противоположный берег, а более легкий «Кэцхен» в варианте инженерной машины пройдет по мосту, вызывая огонь на себя, открывая цели для тяжелого собрата. Люди, не-люди или сами черти, но в смелости им отказать было нельзя. Вражеский броневик был слишком легким, чтобы обрушить мост своей тяжестью, даже если старый сапер все рассчитал верно и грамотно заложил весь скудный запас взрывчатки, но противник этого знать не мог. - Расчетам - «кошку» на прицел, огонь по команде! «Кэцхен» добрался уже до середины моста и останавливаться не собирался, майор отсчитывал метры и секунды, чтобы фланговым расчетам открылась максимальная бортовая проекция адского броневика. Если противник не дурак, а дураком он однозначно не был, в холмах уже расположились арткорректировщики и готовая к броску пехота. А значит, у расчетов безоткаток будет один, самое большее – два залпа, пока «панцер» развернет башню и артиллерия получит данные для стрельбы. Пропускать «кошку» нельзя – внутри минимум пехотное отделение, если броневик и враг ворвутся в расположение батальона, аэродесантники их рано или поздно уничтожат, но все это время их будут гвоздить «панцер» и артиллерия, а вражеская пехота совершит бросок через мост. Кто-то погибнет, остальные прорвутся, потому что обороняющиеся лишатся главного преимущества – организованности и плотности огня. Еще мгновение. еще метр… - Пли! – закричал майор во всю глотку, так, чтобы с гарантией, чтобы не подвели ни перебитый вдруг случайной пулей телефонный провод, ни некстати сломавшаяся рация. Дальше все происходило очень быстро. Три ствола извергли снаряды, и все три попали в цель с разных углов, броневик на мгновение исчез в лохматом облаке разрывов из которого полетели какие-то куски, обломки дополнительной брони и мелкие детали. Но сразу же вырвался из него и помчался дальше, виляя на ходу, «Кэцхена» сильно заносило в бок, корма задевала мостовые фермы, высекая снопы искр, но он остался на ходу. Артиллеристы успели дать еще целый залп, прежде чем их накрыл новый артналет, и «панцер» открыл беглый огонь, с быстротой и ловкостью фокусника перенося огонь с одной цели на другую. На этот раз броневик подбросило в воздухе, откуда-то сбоку и сзади у него вырвался длинный язык пламени. Не сговариваясь ударили пулеметы, перекрещивая огненные трассы на пятнистой туше броневика, но машина уже проскочила мост и петляя носилась по позициям батальона, отстреливаясь из всех стволов. Из кормового люка на ходу выпрыгивали люди в пятнистых комбинезонах непривычно контрастных цветов в широких куполообразных шлемах, вооруженные винтовками непривычного вида – с магазином сбоку. «Кэцхена» все-таки подорвали, последняя безоткатка ударила почти в упор, перебив гусеницу, звенчатая лента слетела с направляющих и бессильно вытянулась как блестящая стальная змея. Броневик резко развернуло, так что он едва не перевернулся, многотонная машина беспомощно завалилась, осев в полузасыпанную траншею, и гвардейцы немедля забросали «кошку» гранатами. Пехотный десант продержался ненамного дольше, от силы минуты две-три. Но за эти минуты спрятанная за холмами вражеская батарея прицельно перепахала позиции батальона, а «мамонт» расстрелял два расчета безоткаток из трех и несколько тяжелых пулеметов. Если бы гвардейцы окопались хуже или просто пренебрегли инженерными работами, с ним было бы уже покончено, но и так дела батальона были хуже некуда. Неуязвимый «панцер» бил на любой выстрел, спрятанные вражеские корректировщики мастерски дирижировали артиллерией. Майору оставалось лишь молиться о том, чтобы тьма спустилась как можно скорее, хоть немного затруднив работу вражеским орудиям. Противник оценил противостоящие силы – и их качество, и количество. Вторая атака началась почти без паузы, в грохоте разрывов и ритмичном уханье панцерной пушки. Теперь броневиков было аж три штуки - знакомые английские «Чарли», колесные двадцатитонники, так же обвешанные экранами, замедленные и неповоротливые из-за дополнительной защиты. За ними, пригибаясь и приседая, укрываясь за броней, перебежками следовала вражеская пехота, вперемешку англичане и Враги. Со стороны это было похоже на трех жуков сопровождаемых шлейфами мошек. Первый «Чарли» пополз по мосту, пехотинцы неотступно бежали следом, стреляя на ходу. Пулеметный и винтовочный огонь валил их одного за другим, но два остальных «Чарли» и «мамонт» методично давили обороняющихся. И неотвратимый артиллерийский обстрел - по три, четыре снаряда в залпе, с устрашающей и безысходной неотвратимостью вздымающие кусты разрывов на батальонных позициях. - Гвардия, держаться! – прокричал Зимников изо всех сил, отчетливо понимая, что эту группу, пересекающую мост, они еще возможно и успеют уничтожить, но на этом отдельный гвардейский аэродесантный батальон просто закончится. – Пулеметам не более двух очередей зараз! Менять позиции чаще, не бегать, ползком, ползком! «Господи, помоги нам», - коротко взмолился про себя Петр Захарович, с надеждой устремив взор в небо, набрякшее темными, уже почти черными тучами, - «Не успеем до темноты…» И господь услышал. Быть может, их ангел-спаситель оказался поблизости случайно, придя на помощь по зову долга. А может быть, человек Тольдина сумел таки связаться со своими и вызвать воздушную поддержку – он уже ничего не мог рассказать, лежа на дне окопа и сжимая мертвыми пальцами пробитую осколком голову. Но откуда-то сзади, из-за кромки редкого леса, где тьма неба встречалась с тьмой земной, скользнул на широких крыльях невиданный летательный аппарат, похожий не то на нетопыря, не то на ската. В первое мгновение майор подумал, что вражеский самолет подкрался к ним с тыла, слишком уж знакомые и ненавистные очертания были у «нетопыря». Зимников был не одинок в своем заблуждении – несколько стволов вразнобой ударили по машине, но почти сразу умолкли. Мгновение – и над гвардейцами пронесся широкий ромб с закругленными краями, впереди сверкающими кругами вращались два пропеллера, разнесенные едва ли не по краям несущих плоскостей, кабина горбом выделялась посередине ромба, чуть за ней вертикально торчали плавники хвостовых стабилизаторов. Больше всего аппарат был похож на карликовый экраноплан, но невероятно быстрый. Зимников слышал о таких, но видеть до сих пор не доводилось – подобные машины были пока что редкостью. В памяти само собой всплыло «баллонет-крыло… несущая обшивка типа сандвич с сотовым наполнителем… внутренняя силовая ферма». Всплыло и немедленно забылось – «скат» по широкой дуге зашел во фланг атакующим и открыл бешеный огонь по «панцеру». Неведомый пилот за считанные мгновения сумел разобраться в ситуации, определил самого опасного противника и сосредоточился на нем. Носовая батарея скорострельных орудий хлестнула по колоссу счетверенным огненным жгутом, взрыла землю вокруг него. За одно мгновение летчик понял, что его пушки против «мамонта» бессильны», успел сменить курс и буквально в упор расстрелял ближайшего «Чарли». Противник быстро опомнился, к «скату» потянулись жадные пальцы ответного огня, жадно, неуверенно, но усиливаясь с каждым мгновением. - Пехоту! Бейте пехоту и броневик! – кричал, срывая голос. Зимников, пользуясь мгновениями замешательства противника. – Гранатометчиков к мосту, пулеметам – выкосить всех с того подхода! Но, не принимая боя, английский броневик сдавал назад, откатываясь к вражескому берегу, к нему жалась враз оробевшая пехота. - Семеныч!!! - Я! – немедля отозвался сапер. - Готовься взрывать мост. Один хрен уже не удержим! - Сейчас рванут толпой, - даже в чудовищной какофонии боя голос старого взрывника был рассудителен и нетороплив. – Тогда и сделаю, авось, не выдержит. Только бы провода не порвало, не верю я радиодетонаторам… Несколько прицельных очередей ударили в упор, пробивая «ромб» навылет, но аппарат с комбинированной конструкцией игнорировал попадания, заложив лихой s-образный вираж он грациозно скользнул между пучками огня и, резко развернувшись, буквально на уровне холмов, атаковал «мамонта» вновь, на этот раз пуском НУРС-ов. «Близко, слишком близко!» - подумал Зимников. – «Не успеют ракеты встать на боевой взвод…». Бронированный мастодонт вновь показал завидную шустрость, не обращая внимания на окружающих, он успел развернуться, вновь подставляя «скату» покатый лоб отливающий свинцовым холодным блеском. При этом «панцер» ненароком задел одного из «Чарли», двадцатитонная машина обвешанная центнерами бронепанелей отлетела в сторону как картонная. Пехота бросилась врассыпную из-под гусениц выписывающего лихие петли бронехода. Но пикирующий «скат» в последнее мгновение чуть качнул носом», и ракетный залп пришелся в самую «морду» узкой башни, в район орудийной маски. Восторженный рев десятков глоток пронесся над позициями батальона и сразу замолк. Крылатый ангел дернулся в воздухе, не плавно и грациозно, как ранее, а резко, подобно подбитой птице. Машина резко легла на крыло, клюнула носом и несколько раз перевернувшись камнем упала вниз. Вздымая шлейф мокрой земли и тучи опавшей листвы он проехался по земле и замер меж двух пригорков. На вражеской территории. «Мамонт» скрежетал и визжал двигателем, и в самом деле похожий на раненое животное. Ствол печально обвис, словно безвольно опущенный хобот. «Скат» не смог его убить, но, похоже, повредил гидропневматику пушки. Страшный «панцер» остался на ходу, но был обезоружен. Не обращая внимания на редкий огонь, враги бежали к сбитой машине, быстро, суетливо, похожие на муравьев своей деловитостью, карабкались на корпус. Майор снял трубку телефона, резко крутнул ручку вызова. Лейтенант, командир минометного взвода, отозвался мгновенно, словно уже держал трубку в руках. - Сколько осталось? – кратко спросил Зимников. - Один исправный, - кратко отвечал лейтенант. – К нему семь. Зимников колебался долго, почти целую секунду. - Точку падения видишь? Накроешь без пристрелки? Теперь почти секунду молчал минометчик. - Чтоб «на верку» – нужен «угол». - Делай, - приказал Петр Захарович и добавил уже про себя, обращаясь к неведомому летчику. – «Прости, лучше так. Чем в плен к этим…». Как и обещал, минометчик обошелся без пристрелки, три мины положенные идеальным треугольником разметали на куски и «ската», и всех, кто имел несчастье оказаться рядом. Прости, еще раз подумал майор с тоскливым отвращением к самому себе. Что за мир, что за война, где свои убивают своих, и это лучшая участь нежели плен?.. Ранее противник был безжалостно деловит и расчетлив. Но теперь, на границе дня и ночи, не сумев одержать победу с ходу, он определенно потерял часть уверенности. «Чарли» оттянулись за холмы, чуть погодя раненый «мамонт» выпустил длинную струю сизого выхлопа и уполз вслед. Зимников ожидал нового обстрела, но то ли враги экономили снаряды, то ли замышляли новую пакость. Ночь опустилась на берега реки, накрывая серо-черным пологом лес, изрытый воронками, вывороченный разрывами. Голые деревья, потерявшие остатки осенней листвы, протягивали вверх изрубленные осколками ветви, словно умоляли небеса сжалиться. Поволоцкий уже не шутил и даже не матерился, он молча, яростно работал в глубокой землянке, оборудованной под эрзац-лазарет, сшивая, разрезая, удаляя и ампутируя. «Тяжелых» было много, очень много, более половины от общего числа раненых. Хорошо, что сейчас не зима, порадовался хирург, при таком обстреле их было бы еще больше – комья промерзшей земли ранили бы не хуже осколков. А Петр Захарович считал. Подбили один броневик противника, убили десятка два вражеских солдат. «Панцер» выведен из строя, но это не их заслуга. Впрочем, тоже польза. Самое главное – мост удержали, удержали хотя бы на несколько часов. Столкнувшись в Врагом, Зимников теперь отчетливо понимал, насколько драгоценны эти часы для всей армии. Если им еще немного повезет, противник не решится атаковать ночью, несмотря на инфракрасные прожекторы, которые у него наверняка есть. Сутки выигрыша – это уже целое богатство. Это в плюсе. В минусе было то, что и так неполный гвардейский батальон даже по-сути не столкнувшись с противником лицом к лицу, уже потерял убитыми и ранеными две трети состава и почти все тяжелое вооружение. Даже если противник не сумеет отремонтировать «панцер» или найти новый, майор мог выставить полсотни человек, несколько пулеметов, один миномет с четырьмя минами и чудом уцелевший броневик с двадцатимиллиметровкой. Еще оставался разведвзвод, по-прежнему таившийся на вражеском берегу, но Зимников понимал, что даже при удаче разведчики не смогут переломить схватку. Батальону нужны было подкрепление, артиллерия и взрывчатка. А связи с остальной армией не было, посланные вестовые не возвращались. Подойдут ли французы, что у них будет – оставалось покрыто мраком неизвестности. Зимников присел на поваленный ствол у землянки Поволоцкого, снял шлем, собираясь с мыслями. Ночной воздух приятно захолодил разгоряченный лоб. Что-то негромко бурчал хирург, угрюмо отвечал санитар. Звякнули инструменты. - Пилу, - отчетливо произнес медик и что-то добавил неразборчиво. Тяжелый, мучительный стон донесся из землянки. Зимников невольно поежился и неожиданно подумал, как легко, как просто было бы взять и сняться с позиции под покровом темноты… Часть техники на ходу, «тяжелых» на нее. Легкораненым придется идти своим ходом, но кто хочет жить – дойдет. Батальон сделал все, что было в человеческих силах, кто может – пусть сделает больше. Визгливый шорох полоснул по небу, взорвался ярчайшей вспышкой. Зимников автоматически бросился на землю, перекатываясь под защиту ствола, одновременно нахлобучивая каску. Слепящий белый свет осветительной ракеты залил многострадальный мост, разделив все пространство вокруг на черное и белое, свет и тень - без полутонов и переходов. В мертвящем белом свете обозначились угловатые очертания сожженного «Кэцхена» по эту сторону моста и «Чарли» на противоположной. Новая атака? Нет, просто «светляка» повесили… Козлы, подумал майор и зло сплюнул. Не на тех напали, твари. Петр Захарович глубже натянул шлем и пошел готовить остатки батальона к новому бою. Атака могла начаться в любой момент и нужно было очень многое сделать, а людей оставалось наоборот – очень мало. Его батальон честно и достойно служил красно-черному имперскому стягу, но видно, их срок вышел. Что ж, так тому и быть. ____________________________________ Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 14 мая, 2011 Автор #482 Поделиться Опубликовано 14 мая, 2011 Доработанный вариант, исправлены многие мелкие ошибки, главным образом в части медицины и специфических нюансов. ___________________________________________________ Если вражеский самолет и был разведчиком, то скверным - враг молотил по площади, без особой системы, вразнобой, по два-три снаряда в залпе. Это было неприятно, но терпимо, насколько вообще может быть терпимым пребывание под огнем тяжелой артиллерии, пусть и нескоординированным. «БАММММ!» - и словно гигантский кулак ударял в землю, вздымая вверх комья сырой земли и смерчи грязной опавшей листвы. Рассредоточенный и более-менее окопавшийся батальон пока обходился без «кровавых» потерь. «Палите, палите» - даже с некоторым злорадством подумал Зимников, - «Закидывайте мусором наш «летний» камуфляж». Майор немедленно устыдился таких нездоровых мыслей – как многие военные он был суеверен и верил в то, что неприятности можно накликать. Но обстрел затихал. Еще один залп, и еще. Два снаряда, еще два, одиночный разрыв далеко в стороне, так что даже не видно. Долгая пауза и еще один гулкий взрыв. Все. - Перекличка! – скомандовал Зимников по коротковолновой рации, отсчитав пять минут. – Отчет о потерях и не высовываться. Он покосился на давешнего кондуктора, про которого почти успел забыть. Усач был придан батальону для связи с ближайшим гирополком, по крайней мере с тем, что от того полка осталось. Предположительно он мог даже вызвать поддержку с воздуха, но Зимников уже четко уяснил расклад сил в воздухе и не питал пустых надежд. Не прилетел бы противник – уже хорошо. Воздушный связист забился в угол окопа, в самую глубь специальной ниши откопанной вбок для того, чтобы укрываться от осколков и смотрел на майора огромными, округлившимися от ужаса глазами. Экий ваш воздухоплавательный брат чувствительный, подумал майор с определенным злорадством, - не привыкли к сухопутным забавам, бросать бомбы с высоты, конечно, приятнее и легче. Доложились ротные - потерь в батальоне почти не было. Так, по мелочи, нескольких рядовых посекло осколками да начисто срезало ухо одному из минометчиков. Поволоцкий, умный и циничный хирург в годах, с чувством юмора черным как сердце англичанина, даже восхитился – дескать, не каждый медикус так чисто сработает. Техника не пострадала, невозвратных потерь избежали. Зимников чувствовал, как беззаботность и самоуверенность прокрадываются в душу и накручивал себя как мог – вспоминал мрачные рассказы тех, кто уже успел посражаться с Врагом, их истории полные безнадежности и страха, вспоминал брошюрку с рисунками вражеской техники – все ради того, чтобы быть готовым к любой пакости. Но пока серьезно относиться к противнику не получалось. Тот с легкостью сдал мост, не сумел толково организовать воздушную разведку, впустую растратил снаряды - десятка полтора, не меньше. И еще противник катастрофически терял время – мрачное серое небо темнело на глазах, светлого времени суток оставалось чуть больше часа. Хорошо организованный ночной бой – дело, конечно, серьезное, но не в этом случае – по тонкой нитке моста незамеченным не пройдешь, переправиться по ущелью так же не удастся. Еще четверть часа, и сегодня скорее всего уже ничего не случится. А к утру должны подойти французы, может быть, даже подвезут артиллерию и взрывчатку. Подтянутся другие части, можно будет выстроить что-то похожее на фронт по всему берегу… Зря я отозвал передовое охранение, подумал Петр Захарович, очень зря. И разведвзвод зря оттянул подальше, чтобы тот не светился. Хиленький какой-то противник. Несерьезный… Но с другой стороны, почти вся Германия уже захвачена… В голову полезли уже совсем вредные мысли о том, что, вестимо, куда немецкому или тем более хранцузскому зольдатену до честного русского воина, когда комбат услышал звук. В свое время в далеких теплых странах батальон Зимникова в составе оперативной группировки охранял концессионные нефтепромыслы, и там Петр Захарович впервые увидел вблизи работающие нефтяные вышки. Похожие на печальных жирафов, они словно поочередно склоняли длинные шеи перед потребностями индустриального общества в углеводородах. Майор навсегда запомнил странный, ни на что не похожий шум, производимый ими – идущий словно из глубин земли гул, то стихающий, то басовито гудящий почти в инфразвуке, за пределами восприятия человеческого слуха. Протяжный звук, разнесшийся над холмами по ту сторону моста более всего был схож с тем, что комбат слышал тогда, только чуть звонче и резче. Словно кто-то ударил двумя исполинскими гаечными ключами, заставив печальный басовитый звон повиснуть меж холмами, многократно отразиться между ними. Этот звон незримо пронесся через реку и заледенил сердца людей в окопах. «Барабаны духов», поневоле вспомнил Зимников, так тогда, на нефтепромыслах, говорили местные. Они придумывали легенды о демонах, что разбужены белыми и теперь бьют в свои барабаны в подземном мире, созывая воинство сил зла. Звон повторился, на этот раз ощутимо ближе. Что бы его не издавало – оно приближалось, и определенно не обещало ничего хорошего. - Чт-то эт-то т-т-та-а-кое?.. – стуча зубами спросил кондуктор, спотыкаясь на каждом звуке. - Сейчас и увидим, - сумрачно промолвил майор. Что бы это ни было, оно несомненно было очень большим и очень тяжелым. И снова звон-гул, еще ближе. Теперь чуткое солдатское ухо слышало, что в него вплелось ритмичное позвякивание металла о металл, хорошо знакомое и привычное. Гусеничная бронетехника? «Pfadfinder»? Неизвестное нечто приближалось, грохоча и лязгая уже за ближайшим холмом, «нефтяной» гул словно бил в самое сердце. Связист стучал зубами на пару с кондуктором, в траншее кто-то тихо молился. Вот, сейчас мы и увидим, что такое этот их хваленый «Panzerspitze», с мрачным ожесточением подумал майор, топя страх в сознательно вызываемой волне боевой ярости. В воздухе вновь завыли подлетающие снаряды. – К бою, пушки на исходную, - кратко приказал Зимников по рации. - Готовимся … «…к бронеатаке» он машинально проговорил уже со дна окопа, сброшенный ударной волной. Зимникову было за сорок и он повидал виды, лежать под обстрелом ему доводилось, и не раз. Но никогда это не было так безнадежно-страшно. Может быть, на невидимой артиллерийской батарее сменилось командование, а может быть, расчет был на то, что закопавшиеся в землю обороняющиеся расхолодятся, потеряют бдительность и покинут укрытия, вот тут то их по второму кругу и накроет. Может быть так, а может и этак, но новый артналет был поистине страшен. Словно гигантский молот обрушился на противоположный берег, тщательно обходя «пятачок» основания моста и нить асфальта, перепахивая все вокруг, в том числе и покинутые позиции передового охранения, что так волновало майора. И не менее трех тяжелых орудий калибром как минимум сто двадцать били слаженно, почти без пауз, кучно накрывая батальон. Отчаянно матерясь, отплевываясь от грязи, майор выбрался к брустверу, связист уже вернул на место стереотрубу. Но источник лязга и гула уже показался из-за холма. Это было похоже на «Пфадфингер», как бокал похож на стакан – различие очевидно, но в двух словах, пожалуй, и не рассказать. «Больше», «шире» - сложно было достойно описать бронированное чудовище, неспешно выдвинувшее из-за поворота серо-стальную тушу. Широкие ленты гусениц с очень узкими траками методично жевали землю и листву, граненая башня, непривычно угловатая, как бы заостренная вперед, заканчивалась огромным орудием, устремленным вперед подобно персту смерти. Машина была не окрашена в камуфляжные цвета, словно бросая вызов, дескать – попробуйте, возьмите. Не доезжая метров десяти до моста, «панцер» последний раз лязгнул траками и остановился, повел башней вправо, описывая четверть круга ненормально длинным стволом без привычного набалдашника дульного тормоза. Обстрел стих, и на этот раз он обошелся отнюдь не малой кровью – Зимников слышал по меньшей мере пять или шесть истошно вопящих раненых – и это только те, кто сохранил сознание и голос. Слева, с позиции первой роты хлестнули несколько пулеметных очередей, рассыпая по броне «панцера» безобидные букеты искр. Правый фланг Таланова молчал, лишь слышен был раскатистый рык капитана – «Пушку на горбы и в сторону, молотить по борту!». Позади хлопнул миномет («без приказа! – возмутился майор) и с первого же раза попал чуду-юду точно «в лоб». «Панцер» даже не покачнулся на амортизаторах, башня неожиданно быстро развернулась обратно, ствол плюнул длинным – не меньше метра - языком пламени. Не попал, но минометный расчет больше судьбу не искушал. Зимников машинально поправил сбившуюся на бок каску, лихорадочно размышляя, что делать дальше. Железная скотина у моста, тонн на пятьдесят, не меньше – явно была не по зубам никакому оружию из того, чем располагал батальон, но вот рискнет ли этот «мамонт» сунуться на сам мост? - К рации и вызывай своих, - отрывисто скомандовал майор кондуктору-«воздушнику», что у вас там есть из бронебойного? Затрещал полевой телефон. Таланов доложил, что его безоткатка готова к стрельбе по борту. Почти сразу же приполз по наполовину заваленному ходу сообщения связной с левого фланга и сообщил, что комроты-один убит, все средства связи уничтожены - прямое попадание. Командование перешло следующему по званию, налаживают запасную рацию. Доложившись вестовой уполз обратно. Прошла минута, может быть, две. Батальон молчал, «мамонт» стоял на месте, приковав к себе десятки глаз, и злых, и откровенно испуганных. Кондуктор безответно взывал к молчащему эфиру. Внезапно, дико взревев мотором, железный титан рванул вперед и, прокатившись на длину корпуса снова замер. - Провоцирует, паскудник… - почти спокойно заметил Зимников, не столько для себя, сколько для своего микроштаба. – Вызывает огонь. Словно в ответ его словам из-за поворота выкатилась вторая машина, поменьше, но выше приземистого «мамонта» - угловатый ящик на гусеничном ходу, грязно-зеленого цвета, камуфлированный размытыми коричнево-черными пятнами от которых неприятно рябило в глазах. На бортах были подвешены дополнительные экраны, размалеванные торопливыми неаккуратными мазками краски, явно наспех, «морду» прикрывал высоко поднятый бульдозерный отвал. В мельтешении красок прятались узкие прорези триплексов. «Katzchen», вспомнил «Обобщение опыта боестолкновений в Германии» Зимников, или просто «гроб», как повсеместно называли многоцелевую машину Врага, работавшую кем угодно, от бронеавтомобиля до подвозчика боеприпасов. Сорокамиллиметровая автопушка плюс пулеметы и легкий миномет для дымовой завесы. «Кэцхен» резво обогнул старшего собрата и. не сбавляя хода, покатил к мосту, въехал на него, гусеницы зацокали зацепами по металлу настила как подкованные сороконожки. «Мамонт» не тронулся с места, лишь башня методично вращалась туда-сюда. - Козлина, - с тоскливой обреченностью пробормотал сзади офицер связи. – Приманка и десант. Но Зимников уже и сам все понял. Противник действовал беспроигрышно, методично, разыгрывая атаку без спешки, но и не теряя времени. Сначала хаотичный и неорганизованный артналет, с целью расхолодить и ослабить бдительность. Затем уже методичный и организованный обстрел и выдвижение бронетехники. Тяжелый «мамонт», неуязвимый для батальонного вооружения, останется на той стороне, напрямую обстреливая противоположный берег, а более легкий «Кэцхен» снаряженный в варианте инженерной машины пройдет по мосту, вызывая огонь на себя, открывая цели для тяжелого собрата. Люди, не-люди или сами черти, но в смелости им отказать было нельзя. Вражеский броневик был слишком легким, чтобы обрушить мост своей тяжестью, даже если старый сапер все рассчитал верно и грамотно заложил весь скудный запас взрывчатки, но противник этого знать не мог. - Расчетам - «гроб» на прицел, огонь по команде! «Кэцхен» добрался уже до середины моста и останавливаться не собирался, майор отсчитывал метры и секунды, чтобы фланговым расчетам открылась максимальная бортовая проекция адского броневика. Если противник не дурак, а дураком он однозначно не был, в холмах уже расположились арткорректировщики и готовая к броску пехота. А значит, у расчетов безоткаток будет один, самое большее – два залпа, пока «панцер» развернет башню и артиллерия получит данные для стрельбы. Пропускать «кошку» нельзя – внутри минимум пехотное отделение, если броневик и враг ворвутся в расположение батальона, аэродесантники их рано или поздно уничтожат, но все это время их будут гвоздить «панцер» и артиллерия, а вражеская пехота совершит бросок через мост. Кто-то погибнет, остальные прорвутся, потому что обороняющиеся лишатся главного преимущества – организованности и плотности огня. Еще мгновение. еще метр… - Пли! – закричал майор во всю глотку, так, чтобы с гарантией, чтобы не подвели ни перебитый вдруг случайной пулей телефонный провод, ни некстати сломавшаяся рация. Дальше все происходило очень быстро. Три ствола извергли снаряды, и все три попали в цель с разных углов, броневик на мгновение исчез в лохматом облаке разрывов из которого полетели какие-то куски, обломки дополнительной брони и мелкие детали. Но сразу же вырвался из него и помчался дальше, теперь «Кэцхена» сильно заносило в бок, корма задевала мостовые фермы, высекая снопы искр, но он остался на ходу. Артиллеристы успели дать еще целый залп, прежде чем их накрыл новый артналет, и «панцер» открыл беглый огонь, с быстротой и ловкостью фокусника перенося огонь с одной цели на другую. Броневик снова занесло, откуда-то сбоку и сзади у него вырвался длинный язык пламени. Не сговариваясь ударили пулеметы, перекрещивая огненные трассы на пятнистой туше броневика, но машина уже проскочила мост и петляя носилась по позициям батальона, отстреливаясь из всех стволов. Из кормового люка на ходу выпрыгивали люди в пятнистых комбинезонах непривычно контрастных цветов в широких куполообразных шлемах, вооруженные винтовками непривычного вида – с магазином сбоку. «Кэцхена» все-таки подорвали, последняя безоткатка ударила почти в упор, перебив гусеницу, звенчатая лента слетела с направляющих и бессильно вытянулась как блестящая стальная змея. Броневик резко развернуло, так что он едва не перевернулся, многотонная машина беспомощно завалилась, осев в полузасыпанную траншею, и гвардейцы немедля забросали «кошку» гранатами. Пехотный десант продержался ненамного дольше, от силы минуты две-три. Но за эти минуты спрятанная за холмами вражеская батарея прицельно перепахала позиции батальона, а «мамонт» расстрелял два расчета безоткаток из трех и несколько тяжелых пулеметов. Если бы гвардейцы окопались хуже или просто пренебрегли инженерными работами, с ним было бы уже покончено, но и так дела батальона были хуже некуда. Неуязвимый «панцер» бил в ответ на любой выстрел, спрятанные вражеские корректировщики мастерски дирижировали артиллерией. Майору оставалось лишь молиться о том, чтобы тьма спустилась как можно скорее, хоть немного затруднив работу вражеским орудиям. Противник оценил противостоящие силы – и их качество, и количество. Вторая атака началась почти без паузы, в грохоте разрывов и ритмичном уханье панцерной пушки. Теперь броневиков было аж три штуки - знакомые английские «Чарли», колесные двадцатитонники, так же обвешанные экранами, замедленные и неповоротливые из-за дополнительной защиты. За ними, пригибаясь и приседая, укрываясь за броней, перебежками следовала вражеская пехота, вперемешку англичане и Враги. Со стороны это было похоже на трех жуков сопровождаемых шлейфами мошек. Первый «Чарли» пополз по мосту, пехотинцы неотступно бежали следом, стреляя на ходу. Пулеметный и винтовочный огонь валил их одного за другим, но два остальных «Чарли» и «мамонт» методично давили обороняющихся. И неотвратимый артиллерийский обстрел - по три, четыре снаряда в залпе, с устрашающей и безысходной неотвратимостью вздымающие кусты разрывов на батальонных позициях. - Гвардия, держаться! – прокричал Зимников изо всех сил, отчетливо понимая, что эту группу, пересекающую мост, они еще возможно и успеют уничтожить, но на том отдельный гвардейский аэродесантный батальон просто закончится. – Пулеметам не более двух очередей зараз! Менять позиции чаще, не бегать, ползком, ползком! «Господи, помоги нам», - коротко взмолился про себя Петр Захарович, с надеждой устремив взор в небо, набрякшее темными, уже почти черными тучами, - «Не успеем до темноты…» И господь услышал. Быть может, их ангел-спаситель оказался поблизости случайно, придя на помощь по зову долга. А может быть, человек Тольдина сумел таки связаться со своими и вызвать воздушную поддержку – он уже ничего не мог рассказать, лежа на дне окопа и сжимая мертвыми пальцами пробитую осколком голову. Но откуда-то сзади, из-за кромки редкого леса, где тьма неба встречалась с тьмой земной, скользнул на широких крыльях невиданный летательный аппарат, похожий не то на нетопыря, не то на ската. В первое мгновение майор подумал, что вражеский самолет подкрался к ним с тыла, слишком уж знакомые и ненавистные очертания были у «нетопыря». Зимников был не одинок в своем заблуждении – несколько стволов вразнобой ударили по машине, но почти сразу умолкли. Мгновение – и над гвардейцами пронесся широкий ромб с закругленными краями, впереди сверкающими кругами вращались два пропеллера, разнесенные едва ли не по краям несущих плоскостей, кабина горбом выделялась посередине ромба, чуть за ней вертикально торчали плавники хвостовых стабилизаторов. Больше всего аппарат был похож на карликовый экраноплан, но невероятно быстрый. Зимников слышал о таких, но видеть до сих пор не доводилось – подобные машины были пока что редкостью. В памяти само собой всплыло «баллонет-крыло… несущая обшивка типа сандвич с сотовым наполнителем… внутренняя силовая ферма». Всплыло и немедленно забылось – «скат» по широкой дуге зашел во фланг атакующим и открыл бешеный огонь по «панцеру». Неведомый пилот за считанные мгновения сумел разобраться в ситуации, определил самого опасного противника и сосредоточился на нем. Носовая батарея скорострельных орудий хлестнула по колоссу счетверенным огненным жгутом, взрыла землю вокруг него. За одно мгновение летчик понял, что его пушки против «мамонта» бессильны», успел сменить курс и буквально в упор расстрелял ближайшего «Чарли». Противник быстро опомнился, к «скату» потянулись жадные пальцы ответного огня, жадно, неуверенно, но усиливаясь с каждым мгновением. - Пехоту! Бейте пехоту и броневик! – кричал, срывая голос. Зимников, пользуясь мгновениями замешательства противника. – Гранатометчиков к мосту, пулеметам – выкосить всех с того подхода! Но, не принимая боя, английский броневик сдавал назад, откатываясь к вражескому берегу, к нему жалась враз оробевшая пехота. - Семеныч!!! - Я! – немедля отозвался сапер. - Готовься взрывать мост. Один хрен уже не удержим! - Сейчас рванут толпой, - даже в чудовищной какофонии боя голос старого взрывника был рассудителен и нетороплив. – Тогда и сделаю, авось, не выдержит. Только бы провода не порвало, не верю я радиодетонаторам… Несколько прицельных очередей ударили в упор, пробивая «ромб» навылет, но аппарат с комбинированной конструкцией игнорировал попадания, заложив лихой s-образный вираж он грациозно скользнул между пучками огня и, резко развернувшись, буквально на уровне холмов, атаковал «мамонта» вновь, на этот раз пуском НУРС-ов. «Близко, слишком близко!» - подумал Зимников. – «Не успеют ракеты встать на боевой взвод…». Бронированный мастодонт вновь показал завидную шустрость, не обращая внимания на окружающих, он успел развернуться, вновь подставляя «скату» покатый лоб отливающий свинцовым холодным блеском. При этом «панцер» ненароком задел одного из «Чарли», двадцатитонная машина обвешанная центнерами бронепанелей отлетела в сторону как картонная, едва не свалившись в пропасть. Пехота бросилась врассыпную из-под гусениц выписывающего лихие петли бронехода. Но пикирующий «скат» в последнее мгновение чуть качнул носом», и ракетный залп пришелся в самую «морду» узкой башни, в район орудийной маски. Восторженный рев десятков глоток пронесся над позициями батальона и сразу замолк. Крылатый ангел дернулся в воздухе, не плавно и грациозно, как ранее, а резко, подобно подбитой птице. Машина резко легла на крыло, клюнула носом и несколько раз перевернувшись камнем упала вниз. Вздымая шлейф мокрой земли и тучи опавшей листвы он проехался по земле и замер меж двух пригорков. На вражеской территории. «Мамонт» скрежетал и визжал двигателем, и в самом деле похожий на раненое животное. Ствол печально обвис, словно безвольно опущенный хобот. «Скат» не смог его убить, но, похоже, повредил гидропневматику пушки. Страшный «панцер» остался на ходу, но был обезоружен. Не обращая внимания на редкий огонь, враги бежали к сбитой машине, быстро, суетливо, похожие на муравьев своей деловитостью, карабкались на корпус. Майор снял трубку телефона, резко крутнул ручку вызова. Лейтенант, командир минометного взвода, отозвался мгновенно, словно уже держал трубку в руках. - Сколько осталось? – кратко спросил Зимников. - Один исправный, - кратко отвечал лейтенант. – К нему семь. Зимников колебался долго, почти целую секунду. - Точку падения видишь? Накроешь без пристрелки? Теперь почти секунду молчал минометчик. - Чтоб «на верку» – нужен «угол». - Делай, - приказал Петр Захарович и добавил уже про себя, обращаясь к неведомому летчику. – «Прости, лучше так. Чем в плен к этим…». Как и обещал, минометчик обошелся без пристрелки, три мины положенные идеальным треугольником разметали на куски и «ската», и всех, кто имел несчастье оказаться рядом. Прости, еще раз подумал майор с тоскливым отвращением к самому себе. Что за мир, что за война, где свои убивают своих, и это лучшая участь нежели плен?.. Ранее противник был безжалостно деловит и расчетлив. Но теперь, на границе дня и ночи, не сумев одержать победу с ходу, он определенно потерял часть уверенности. «Чарли» оттянулись за холмы, чуть погодя раненый «мамонт» выпустил длинную струю сизого выхлопа и уполз вслед. Зимников ожидал нового обстрела, но то ли враги экономили снаряды, то ли замышляли новую пакость. Ночь опустилась на берега реки, накрывая серо-черным пологом лес, изрытый воронками, вывороченный разрывами. Голые деревья, потерявшие остатки осенней листвы, протягивали вверх изрубленные осколками ветви, словно умоляли небеса сжалиться. Поволоцкий уже не шутил и даже не матерился, он молча, яростно боролся за жизни солдат в глубокой землянке, оборудованной под эрзац-лазарет. Санитарный взвод работал как проклятый, «тяжелых» было много, очень много, более половины от общего числа раненых. Хорошо, что сейчас не зима, порадовался хирург, при таком обстреле их было бы еще больше – комья промерзшей земли ранили бы не хуже осколков. Да и шоковые на холоде замерзают мгновенно. Слава богу, у батальона остался на ходу кое-какой транспорт, чтобы отправить в ближний тыл самых «тяжелых» и остальных – кому хватит места. А майор Зимников считал. Подбили один броневик противника, убили десятка два вражеских солдат. Сожжен английский броневик, «мамонт» выведен из строя, но это уже не их заслуга. Впрочем, тоже польза. Самое главное – мост удержали, удержали хотя бы на несколько часов. Столкнувшись в Врагом, Зимников теперь отчетливо понимал, насколько драгоценны эти часы для всей армии. Если им еще немного повезет, противник не решится атаковать ночью, несмотря на инфракрасные прожекторы, которые у него наверняка есть. Сутки выигрыша – это уже целое богатство. Это в плюсе. В минусе было то, что и так неполный гвардейский батальон даже по-сути не столкнувшись с противником лицом к лицу, уже потерял убитыми и ранеными две трети состава и почти все тяжелое вооружение. Даже если противник не сумеет отремонтировать «панцер» или найти новый, майор мог выставить полсотни боеспособных бойцов, несколько пулеметов, один миномет с четырьмя минами и чудом уцелевший броневик с двадцатимиллиметровкой. Еще оставался разведвзвод, по-прежнему таившийся на вражеском берегу, но Зимников понимал, что даже при удаче разведчики не смогут переломить схватку. Батальону нужны было подкрепление, артиллерия и взрывчатка. А связи с остальной армией не было, посланные вестовые не возвращались. Подойдут ли французы, что у них будет – оставалось покрыто мраком неизвестности. Зимников присел на поваленный ствол у землянки Поволоцкого, снял шлем, собираясь с мыслями. Ночной воздух приятно захолодил разгоряченный лоб. Что-то негромко бурчал хирург, угрюмо отвечал санитар. Звякнули инструменты. - Запиши в карточку - осколочное ранение нижней трети бедра, перелом, артериальное кровотечение. Наложена шина Дитерихса, жгут… - хирург сказал что-то неразборчивой скороговоркой, скорее всего указал время наложения жгута. - Морфий. Пометь йодом на лбу - "М". Триста кубиков плазмы, срочная эвакуация. Следующий. Тяжелый, мучительный стон донесся из землянки. Зимников невольно поежился и неожиданно подумал, как легко, как просто было бы взять и сняться с позиции под покровом темноты… Батальон сделал все, что было в человеческих силах, кто может – пусть сделает больше. Визгливый шорох полоснул по небу, взорвался ярчайшей вспышкой. Зимников автоматически бросился на землю, перекатываясь под защиту ствола, одновременно нахлобучивая каску. Слепящий белый свет осветительной ракеты залил многострадальный мост, разделив все пространство вокруг на черное и белое, свет и тень - без полутонов и переходов. В мертвящем белом свете обозначились угловатые очертания сожженного «Кэцхена» по эту сторону моста и подбитого аэролетчиком «Чарли» на противоположной. Новая атака? Нет, просто «светляка» повесили… Козлы, подумал майор и зло сплюнул. Не на тех напали, твари. Петр Захарович глубже натянул шлем и пошел готовить остатки батальона к новому бою. Атака могла начаться в любой момент и нужно было очень многое сделать, а людей оставалось наоборот – очень мало. Его батальон честно и достойно служил красно-черному имперскому стягу, но видно, их срок вышел. Что ж, так тому и быть. Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 16 мая, 2011 Автор #483 Поделиться Опубликовано 16 мая, 2011 глава 16 "Второй день" ____________________________________ Таланов словно раздвоился. Наполовину он остался капитаном второй роты гвардейского аэродесантного батальона, и эта часть его сознания мыслила сухо, логично, рассудительно. Капитан понимал, что каждая минута ночного времени в их положении драгоценна и старался использовать ее по максимуму. Он успевал получить указания у Зимникова, лично проверить состояние каждого бойца, указать – какие импровизированные доты следует восстановить, а какие оставить, где следует выкопать новые стрелковые ячейки, а какие превратить в ложные обманки для отвлечения противника. Но вторая половина Виктора Таланова словно вернулась в детство и истово жаждала наступления утра, так, словно лучи солнца могли развеять морок, обратить вражескую технику в тыквы, а солдат в крыс. Поделать с этим иррациональным, абсолютно детским желанием идущим из глубины души Виктор ничего не мог, поэтому угрюмо и методично забивал его утомительной работой. Он не спал уже почти двое суток и с определенного момента потерял связную нить событий. Капитан словно включался в определенные моменты и обнаруживал, что он одобряет маскировку бруствера, а затем требует сделать другой пониже. Потом он снова обсуждал с Зимниковым диспозицию последнего батальонного миномета. На мгновение Таланов прикрыл глаза, давая отдых горящим огнем глазным яблокам, и вот он уже выверяет по карте наиболее безопасный маршрут, который, возможно, выведет крошечный конвой с ранеными к ближайшему распределительному пункту какого-нибудь госпиталя. Поволоцкий выбрался из своей землянки, зло встряхнул руками, закостеневшими от непрерывного многочасового военно-медицинского марафона. Отдельный гвардейский батальон изначально создавался как самостоятельная боевая единица, способная долгое время действовать в отрыве от основных сил, поэтому его медицинское обеспечение соответствовало полковому, а в чем-то было даже посильнее. На две с половиной сотни бойцов приходилось два врача, шесть фельдшеров, десять санитаров и три вездехода-полуторатонки с оборудованием, позволяющим делать на месте даже вполне сложные операции. Но его коллега погиб во время налета вражеских бомбардировщиков на станцию, а половина прочего персонала сложила головы в минувшем бою. Один вездеход разнесло по винтикам прямым попаданием.К счастью с него успели перегрузить плазму и кровезаменители, но сгорела значительная часть перевязочных материалов, которых и так всегда не хватает, теперь же – в особенности. В-общем, все было как обычно – страшно, грязно, мучительно и привычно. С некоторых пор Поволоцкий, никогда доселе не увлекавшийся художественной литературой, стал поклонником писателя-фантаста Ивана Терентьева. «Страшная трилогия» немало места уделила становлению тамошней военно-полевой медицины и, когда становилось особо тяжело, медик вспоминал наиболее жуткие эпизоды из нее. Конечно, все это было лишь игрой воображения, плодом богатой писательской фантазии, но на фоне мочи как антисептика и червей как средства от некроза нехватка бинтов казалась не такой катастрофичной. Все тяжелораненые прошли первичную обработку, последнего фельдшеры тащили на складных носилках в тыл, тот был обколот морфием, но в сознании и тихо, сквозь зубы непрерывно ругался. Мимо странной, лунатичной походкой прошел капитан Таланов. В свете запускаемых противником «светляков» выделялся бледный как у покойника овал лица, а на нем черные провалы глазниц. Офицер что-то бормотал под нос, похоже – объясняя самому себе как сделать из двух неисправных пулеметов один действующий. Поволоцкий проводил его взглядом, раздумывая – не «зарядить» ли капитана «таблетками бодрости» из неприкосновенного запаса, который в шутку называл «сундучком злого доктора Ойподоха», но передумал. Несколько часов бодрости, но к утру офицер сломается окончательно. До рассвета как-нибудь дотянет, а там можно будет и отсыпать бодрящего. Откуда-то права донесся злой приглушенный голос майора – комбат распекал нерадивого бойца за плохо смазанную винтовку и слишком ровно натянутую маскировочную сеть, выдающую его позицию. «Глаз-алмаз, даже в темноте все видит» - отстраненно подумал медик. – «Хороший командир. Может быть, и поживем подольше…». Он взглянул в небо, угольно-черное, без единого просвета и внезапно Поволоцкому вдруг очень сильно захотелось, чтобы хоть одна, самая маленькая звезда пронзила лучом непроглядную тьму. Хирург много лет штопал солдат на передовой, прошел с батальоном не одну тысячу километров, пересек много широт и меридианов. Его опыта вполне хватало, чтобы отчетливо понимать – завтра все закончится достаточно быстро. Хотя бы одна звезда… Посмотреть напоследок. Рассвета как такового не было из-за туч, которые, очевидно, решили прописаться здесь до самой весны. Сначала вновь пошел мелкий дождь, а затем окружающий мир утратил часть черного цвета, все стало словно чуть контрастнее. Теперь можно было идти по лесу не нащупывая ногой почву перед каждым следующим шагом, опасаясь свалиться в воронку и не прикрывая лицо от ветвей, невидимых пока не вопьются сучком в лицо. Зимников подсчитывал, сколько еще нужно сделать, но понимал, что если люди не отдохнут хоть немного, то толку от них будет немного, и скомандовал всем отдыхать. Получив паек, десантники торопливо «завтракали» и прятались по окопам, поднимая воротники, натягивая шлемы поглубже, словно железо могло уберечь от промозглой осенней сырости. «Скатывайте любое тряпье и суйте под поясницы» - бурчал Поволоцкий. – «Не хватало еще почечных». Тяжелый сон принимал одного за другим озябших, измученных бойцов. Надо и мне прикорнуть хотя на четверть часа, подумал Зимников, но решил прежде взглянуть на врагов – раньше как-то не получалось за нехваткой времени. В сером предрассветном мире сваленные в общую яму трупы тоже казались серыми. В них не было ничего особенного – обычные покойники, по виду типичные европеоиды. Все светловолосые, но один из десантников заметил, что настоящих блондинов среди них от силы пара человек. Смущаясь, на подколки товарищей он пояснил, что жена работает в парикмахерско-стилистическом салоне, проживая в окружении «мордорыльных» принадлежностей поневоле нахватаешься разных премудростей. Непривычный покрой комбинезонов из какой-то жесткой, сколькой на ощупь ткани, с уже знакомым контрастным рисунком. Вместо коротких кожаных сапог – очень высокие ботинки на шнуровке, похожие на английские, но не желтые, а черные и без крючков. Странные шлемы, отдаленно смахивающие на колокол, с расширяющимися книзу «полями», вместо сетей каски были обшиты тканью. Знаки различия были выштампованы на тонких металлических пластинках и залиты черной эмалью – какие-то прямоугольники и символы похожие на стилизованные листья, вроде дубовые. Интереснее всего оказалось оружие – похожее на ручной пулемет со складными сошками, но с магазином примыкаемым сбоку. Командир пулеметного взвода удивился – к чему пулемет с зарядом всего на двадцать патронов. У троих покойников оружие оказалось еще интереснее – короткие винтовки со складными прикладами и длинными рожкообразными магазинами под патрон очень малого калибра – не больше шести миллиметров. Оружие оприходовали – покойникам оно ни к чему, а лишних трофеев не бывает. Зимников покрутил в руках кинжал одного из убитых – прямой, широкий, больше похожий на мясницкий тесак. У основания обоюдоострого клинка была вытравлена уже знакомая эмблема из трех отзеркаленных семерок соединенных подобно паучьим лапам, пятизначный номер и надпись «Sturzbock» сделанная таким сложным и витиеватым шрифтом, что ее с трудом удалось прочитать. Впрочем, Зимников так и не был до конца уверен в правильности прочтения – при чем здесь «кабан»? Никаких документов, писем, карточек, фотографий не нашли, даже личных жетонов. Раздевать покойников и осматривать тела тщательно не стали – побрезговали. Майор не стал приказывать – давить на людей сверх меры не следовало. К самому рассвету подоспели французы, у них не оказалось взрывчатки, зато была трехорудийная батарея морских стопятидесятимиллиметровых орудий при тягачах переделанных из тракторов. Артиллеристы в морской форме, офицер с кортиком – все было как положено на флоте и вызывающе нелепо здесь, в осеннем лесу, в окружении грязных, небритых людей в маскировочных комбинезонах, заляпанных размокшей землей и кровью. Батарея назвалась «Первым отдельным добровольческим противопанцерным дивизионом». Зимников кратко ввел командира в суть дела, косясь при этом на огромные пушки на высоченных лафетах, с пугающе тонкими щитами, лихорадочно соображая – как их замаскировать. Орудия были очень хорошие, при обученной прислуге, с такими можно было выбирать - в какой глаз бить вражеского мехвода, но слишком, даже вызывающе заметные. Будь у обороняющихся больше времени – можно было бы откопать позиции поглубже, так, чтобы над уровнем земли торчал лишь ствол. Но времени уже не было, Зимников смотрел в небо и понимал, что счет пошел уже на минуты. Отец Петра Захаровича был санэпидемиологом, одним из тех, кто боролся со страшными вспышками чумы в Средней Азии на рубеже двадцатых-тридцатых годов. Он редко вспоминал о тогдашней службе, но как-то проговорился, что смертельная болезнь очень сильно меняет психику. Довольно часто заболевший, сохраняя во всем прочем вполне здравый рассудок, становится одержим болезненной завистью, даже ненавистью к другим, здоровым. Случается, что такой завистник, уже стоящий одной ногой в могиле, начинает вредить им, стараясь заразить остальных. Сейчас, с трудом вспоминая полузабытый французский, тщательно подбирая самые простые и понятные слова, чтобы описать возможную опасность, Зимников видел, как лицо французского капитана – франта при бакенбардах и щегольской бородке – все более приобретает выражение сходное с тем, что тогда легло на лицо отца, рассказывающего страшные чумные истории. Словно каждая фраза майора отдаляла капитана и его людей от мира живых. Но, надо отдать французу должное, он не паниковал, артиллеристы вполне грамотно выбрали позиции для орудий, протянули дополнительные телефонные линии и договорились о сигналах ракетами на крайний случай. Высоченные пушки французы и гвардейцы как могли замаскировали ветками и срубленными деревьями, по умолчанию решив, что для начала сойдет, а там как повезет. Начался бой. Просто, как то очень заурядно, без какого-то вступления или нагнетания. Снова завыли снаряды вражеских гаубиц, на этот раз орудий в залпе заметно прибавилось. На мост деловито вскарабкалось непонятное страховидло, не панцер, не броневик, а что-то больше всего похожее на огромный бронированный бульдозер. Вероятнее всего, какая—то инженерная машина, потому что когда страховидло доползло до середины моста, заложенная сапером взрывчатка детонировала сама собой, без всякого сигнала. Вся огромная многометровая стальная конструкция застонала словно огромное раненое животное, две арки явно деформировались, часть ферм провисла, несколько просто отвалились, канув в бурный поток на дне ущелья, но мост устоял. Впрочем, как и обещал Семеныч, теперь все сооружение ощутимо деформировалось и даже на глазок стало непроходимым для тяжелой техники. Бульдозер несколько раз трогался вперед, но каждый раз в душераздирающем скрипе балок останавливался, и, наконец, убрался обратно. Снова появились «Чарли», числом двое – наверняка вчерашние знакомые, хорошо хоть давешнего «мамонта» не было. Они разъезжали вдоль берега и вели тревожащий огонь. Однако, враг не складывал все яйца в одну корзинку. На связь вышел разведвзвод, сообщив, что противник наводит переправу выше по течению. И не какую-нибудь времянку, веревочкой скрученную, соплей приклеенную, а нормальное инженерное цельнометаллическое сооружение из готовых блоков. Перекрикивая грохот разрывов Зимников приказал разведчикам воспрепятствовать переправе любыми возможными способами и отправил им на поддержку лучший взвод с последним бронеавтомобилем, отдав им впридачу все тяжелые пулеметы и последний миномет. Больше связи не было ни с разведчиками, ни с группой поддержки, но с правого фланга их не атаковали. Атаковали с левого. Нашли враги другую переправу, ниже по течению или навели собственную – было неизвестно, да уже и не важно. Дозор сообщил о приближающейся теперь по «своему» берегу бронегруппе, но сделать что-нибудь особенное майор уже не мог. Выбитый наполовину батальон без тяжелого вооружения и батарея из трех орудий приняли бой против «панцершписа» при четырех «панцерах». И этот бой был поистине страшен. Гвардейцев обстреливали из пушек и пулеметов, перебегавшие между деревьями англичане и новые знакомые в странных шлемах вели шквальный огонь из «энфилдов» и своих укороченных винтовок с «рожками». Гаубицы немного снизили интенсивность огня, стараясь не задеть своих, но легче от этого не стало – хрипло кашляли орудия панцеров, прицельно расстреливая окопы гвардейцев. Французы выжидали до последнего, понимая, что после первых залпов времени у них останется немного. Зимников почти забыл про них – ближайший бронированный утюг прорвался на позиции и крутился как чертова юла, избегая гранатометчиков, огрызаясь пушечным огнем и очередями пулеметов - когда строенный залп «морских» гулко хлестнул по ушам. «Панцер», неосторожно подставивший борт, исчез в облаке огня из которого воспарила башня с исковерканным орудием завязанным едва ли не в узел. Словно получив некий приказ, вражеская пехота в едином порыве бросилась вперед, густой волной, опережая бронетехнику. Три оставшихся бронемашины выписывали сложные кривые, стараясь сбить прицел, суетливо крестили воздух стволами, нащупывая неожиданного противника. - Пехоту бить, пехоту! – кричал Зимников, перестраивая, насколько это было возможно, батальонные порядки. – Не пускать к пушкарям ни одну вражью сволочь! От батареи внезапно донеслось пение. Зимников сначала не понял, что это за песня, знакомая, но последняя, которую можно было бы ожидать услышать здесь. Артиллеристы перезаряжали орудия и пели, да нет, скорее, надрывно рычали осипшими глотками «Марсельезу». Второй панцер накрыли как и первый - одним слаженным залпом, он не взорвался, но лобовая броня выгнулась, словно проштампованная огромным перфоратором. Открылись оба башенных люка, и изо всех щелей повалил черный дым. Экипаж полез наружу, сбивая с коричневых комбинезонов языки пламени. В другое время их бы взяли в плен или даже позволили бежать, но на новой войне и воевали по новому - скошенные одной длинной очередью трупы остались рядом с разгорающейся машиной. Рядом с позициями батареи начали рваться снаряды, словно некий небесный чертежник тыкал наугад огромным карандашом в чистый лист – корректировщики врага никак не могли нащупать цель. Одну из пушек разворотило прямым попаданием, вторая выстрелила но на этот раз мимо, третья молчала – прислуга лихорадочно облепила агрегат, стараясь что-то починить. Четвертый залп «морские» снова дали вместе, третий панцер мотнуло как игрушку, по боку его башни словно врезали огромным молотом, высекая сноп толстых искр, с четвертого сорвало защитный экран, серая панель взлетела высоко в воздух, лениво кувыркаясь. Обе машины не сговариваясь дали задний ход, стреляя беспорядочно и неприцельно. - Патроны не экономить! – скомандовал Зимников, понимая, что наступила кульминация боя, и враг впервые дрогнул. Майор поднял руку, готовясь поднять остатки батальона в контратаку, пока противник не оторвался, и его артиллерия работает в полсилы. Но, услышав в воздухе знакомое гудящее жужжание, словно на их позиции выпустили огромных шмелей, майор скомандовал совсем другое, молясь, чтобы его поняли французы: - Лежать! В землю, глубже!! Кто-то успел зарыться в землю, кто-то нет, когда английские тяжелые минометы накрыли весь батальон и батарею четкими, выверенными залпами. Позиции французов заволокло дымом, вверх полетели куски металла, дерева, какие-то кровавые клочья. Но через полминуты из черных облачных клочьев бухнуло еще раз, хотя, казалось, там никто уже не мог уцелеть. Третий панцер остановился в тишине заглохшего мотора, над ним появился легкий дымок. Дымок скоро исчез, тяжело проскрежетав двигателем, многотонная машина вновь завелась и продолжила отступление, тяжко раскачиваясь и снося на своем пути деревья. Его ствол повис так же как у вчерашнего «мамонта», едва не скребя размокшую землю. Батареи «морских» больше не было, но, словно давая волю ненависти, вражеские минометы перепахивали ее вдоль и поперек еще минут пять. После атака продолжилась, но уже без непосредственного участия «брони». Панцеры прятались дальше в лесу, изредка постреливая в белый свет как в копеечку. Посланная на позиции санитарная команда вынесла одного раненого – того самого офицера. Француз был тяжело контужен, с переломом руки, ноги и несколькими осколочными ранениями. - Сколько? - спросил он вдруг, вполне отчетливо, Зимников вопросительно взглянул на Поволоцкого, хирург качнул головой и одними губами произнес: «К Харону». - Мимо, ми-мо… Механизм люфтил... Сколь-ко? – повторил артиллерист, слабея на глазах, тонкими губами на которых в такт вдоху и выдоху вздувались кровавые пузыри.. Зимников взглянул на поле боя. Первый панцер догорал, столб дыма, черный как смоль, поднимался к небу огромной свечой. Второй стоял недвижимо, с откинутыми люками, тела убитого экипажа так же дымились. - Всех, вы подбили всех, - солгал майор, но не было никого, кто попрекнул бы его этой святой ложью. - Хо-ро-шо, - раздельно сказал француз и умолк навеки. Таланов смотрел на быстро-быстро шевелящего губами солдата, пытаясь понять – кто это и что ему надо. Тот все никак не отставал, затем к нему присоединился еще кто-то непонятный, с пакетом в руках. Пакет был знакомый, в таком же доставили вчера… что-то доставили… Он не помнил, что. Капитан выронил из ослабевших пальцев горячую винтовку, без сил привалился к стенке воронки, ноги подкашивались. Мысли разбегались в стороны как зайцы – скачками, на все стороны света. Зайцы, подумал Таланов, представляя себе тихий зеленый лужок и веселых зайцев в симпатичных зимних шубках. Солдат как-то разом надвинулся на него, почти вплотную, его слова вязли в невидимом ватном коконе окружившем капитана, опадая на изрытую землю невесомыми трупиками. Слова, подумал Таланов, слова слушают… Мгновение он размышлял, слушают ли слова или это слова слушают? Мысль показалась очень интересной, но чрезмерно сложной. Внезапно его вырвало, мучительно, одним желудочным соком, буквально выворачивая наизнанку. Как ни странно, но от этого немного полегчало. - Что? – глухо спросил капитан, поводя мутными, налитыми кровью глазами. - Майор, Зимников… - Что? – простонал Таланов, обхватывая руками гудящую как котел голову. Кто-то прыгнул в воронку, расплескивая скопившуюся на дне грязь, резко взял его за ворот. Капитан попытался отмахнуться, но безвольная рука лишь бесцельно мотнулась. Поволоцкий, оскаленный, страшный, похожий в своем грязном залитом кровью халате на людоеда, наотмашь хлестнул его по лицу и сразу же сделал быстрый укол в плечо, прямо через одежду. - Сейчас оклемается, - пояснил он кому-то в сторону и резко промолвил, обращаясь уже к капитану. – Слышишь, в норме? Таланов что-то просипел в ответ, качнул головой, определенно собираясь упасть в обморок, Но удержался, попытался сфокусировать взгляд. - Д-да, - сказал он, запинаясь на каждой букве, тяжело сглотнул и повторил уже почти нормально. – Да, понемногу… отсыпь пилюль, дохтур. Меня контузило. Надо передать роту… - Некому, - зло отвечал Поволоцкий короткими рублеными фразами. - Зимников ранен, тяжело. Раздроблены кисти. Жив, но без сознания. Ты следующий по званию – принимай батальон. И мы отступаем, приказ армии. - Отступаем, - повторил Таланов. дико озираясь, взгляд спотыкался о пеньки деревьев и трупы. Трупов было много. - Больше офицеров в батальоне нет, - сообщил Поволоцкий. - Я бы поздравил со вступлением в новую должность, но не тот момент. *** - Хрен вам, господин майор, - отрезал Шварцман. – Не куртуазно, конечно, но точно отражает суть проблемы. У меня нет ни одного солдата для вашего департамента. - Господин генерал, - с бесконечным терпением повторил Басалаев. – Я прошу не дивизию и не полк. Мне нужен батальон, не больше. И замечу, у меня есть все бумаги, чтобы требовать всевозможного содействия, подписанные Его Величеством. - Да хоть самим господом богом, - немедленно откликнулся генерал. – Фронт трещит по швам, резервов нет, кругом криздец и пизис. Поэтому я ничего вам не дам. Если контрразведке нужны люди – пусть ищет в другом месте. Свои должны быть. Басалаев любил риск и кризисы. Как сказал однажды один из его сокурсников – у Михаила были очень сильно смещены координаты понятий «опасность» и «угроза». Ситуацию, которую обычный, рядовой человек воспринимал как катастрофу, Басалаев оценивал как вызов и повод одержать очередную победу над собой, оппонентами и обстоятельствами. К этому крайне своеобразному мировосприятию прилагались недюжинный ум, аналитические способности и абсолютная адаптивность. Михаил был человеком-хамелеоном, приспосабливаясь к любому окружению, он мгновенно становился своим и среди преступных низов, и в аристократическом собрании. В силу такого редкостного сочетания достоинств, он быстро поднялся по служебной лестнице в полиции. Одно время подозревался, хотя и бездоказательно, в мздоимстве и использовании положения в корыстных целях, что едва не перечеркнуло его будущее. На счастье Басалаева, его заметил Лимасов, пренебрег слухами, приблизил и дал возможность проявить себя в лучшем виде. Брал ли Басалаев в полиции «на лапу» для общественности так и осталось тайной, но в контрразведке служба Михаила была безупречной. Помимо прочего, Басалаев очень тонко чувствовал людей и их слабости, он всегда знал, как и чем следует надавить на человека, чтобы добиться нужного. Но только не в этот раз. Они сидели друг против друга за широкой партой в пустом классе, за дверью разноголосо шумел штаб армии, разместившийся в покинутой школе. За окном рычали моторы, переговаривались на четырех языках люди, хрипло и яростно матерились регулировщики. И, перекрывая все, ровно грохотала далекая канонада – фронт приближался. - Антон Генрихович, - уже просительно начал Басалаев. – У меня были свои люди, отборные люди, но вчера их накрыло в экраноплане. Всех разом. И у меня просто нет времени вызывать какого-то, просто нет. - Не моя забота, - отозвался Шварцман. – Сочувствую, но ничем не помогу. Лимасов всматривался в усталое лицо генерала, держащего на своих сутулых узких плечах весь западный фронт и отчетливо понимал, что здесь давить и угрожать бесполезно. Шварцман уже ничего не боялся, думая только о том, как удержать истончавшуюся на глазах линию, отделявшую Францию от вражеских орд. Уговаривать и просить было бесполезно – для него сейчас существовала только его армия и ее нужды, все прочее он воспринимал как блажь. Вызывать столицу и организовывать прямой приказ лично генералу – слишком долго. Время уходило, и майор чувствовал, как его незримые песчинки скользят меж пальцев. Времени не было, бойцы нужны были сейчас. - Пожалуйста, - еще раз попросил майор. – Очень надо. Генерал промолчал, лишь качнул головой в отрицании. - Вам пора, господин майор, - сказал Шварцман. – Я и так потратил на вас четверть часа. Притом, заметьте, отделил их от своего получасового сна. - Нет, вам придется потратить еще четверть, - заметил Басалаев, напряженно над чем-то размышляя. - Что? – не понял Шварцман, с некоторой даже растерянностью взирая на майора. Тот резко выдохнул, собираясь с духом, стараясь не думать – что сделает с ним Лимасов, когда узнает, что командир специальной оперативной группы при проекте «Исследование» походя презрел всю конспирацию. И заговорил. Майор уложился в десять минут, коротко обрисовав причину возникновения проекта и его задачи. Шварцман слушал молча, лишь нервно барабаня пальцами по столу. - … Итак, теперь он в Барнумбурге, - закончил Басалаев. – Я должен был присоединиться со своей группой и пробиться туда, чтобы вытащить его. Но группы нет, я один, Барнумбург стал полем боя, вызывать подмогу слишком долго. Генерал, мне нужны люди, чтобы пробиться туда и вытащить оттуда этого человека. Теперь вы знаете, для чего. Шварцман все так же молча выстукивал какой-то простенький марш. - Бред, - вымолвил он, наконец. – Круто замешанный бред. Гравиметры, шпионы, батискафы, контрразведка и этот, как его… попаданец? - Мы зовем его «пришелец», но и «попаданец» тоже неплохо звучит, - согласился Басалаев. – Понимаю, звучит как бред высокой пробы. Но… - он красноречиво поднял тонкую стопку исписанных листков – свои документы и полномочия подписанные Лимасовым и Константином. – Это не бред. По крайней мере не больший чем противник с реактивной авиацией из дыры в океане. Попаданец существует, и он нам нужен. Еще больше он нужен вам, думаю, не нужно объяснять – почему. Так дадите людей? Теперь вздохнул Шварцман, с тяжелой безнадежностью. - У меня их действительно нет, - сказал он, теперь уже не с агрессивным неприятием, а словно обрисовывая оперативную обстановку равному. – У нас катастрофа. Басалаев всем видом изобразил немой вопрос. - Противник свернул наступление на востоке, против Шульгина, сейчас он перебрасывает все резервы к нам, сюда, - пояснил генерал. – Нюрнберг пал. - О, черт возьми… - не выдержал Михаил. - Да, именно так. Это высвободит ему еще какие-то силы. И главное, наступление на Саарлуи оказалось обманкой, это отвлекающий удар, главный они нанесли сегодня утром почти что по краешку Бенилюкса. Фронт еще держится, но как только подойдут вражеские резервы – он неизбежно рухнет. День, может быть два. Три – уже чудо, я в чудеса не верю. Вчера мы с Туле вводили войска в бой отдельными полками и батальонами, сегодня исход схваток решают уже отдельные роты. У меня есть тыловики, есть раненые в госпиталях… Что-то у Тольдина, но он бьется в окружении… - Черт, черт, черт!!! – почти в отчаянии повторил Басалаев. – Вдоль границы! Это значит, что Барнумбург теперь точно попадет в самое пекло. Если уже не попал… Не помогут ни раненые, ни тыловики, нужны бойцы, нужны головорезы, с которыми я смогу пройти через Барнумбург и обратно, пока там еще не началась гекатомба. Ждать нельзя. - Ладно, - ответил Шварцман, припечатав ладонью крашеную столешницу разрисованную веселыми цветочками. Подождите минут десять, что-нибудь придумаем. Вроде какие-то десантники успели вырваться из боя и их должны были перебросить как раз туда, куда нужно… Самое то – гвардия, опытные, в бою поучаствовали. Сейчас узнаем, что с ними и где. Да, кстати… Что он, попаданец этот, там забыл, в Барнуме? - Не знаем, - честно ответил Басалаев. – Найду – спрошу. ____________________________________ Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 21 мая, 2011 Автор #484 Поделиться Опубликовано 21 мая, 2011 глава 17 1/2 "Схождение в ад" первая часть ____________________________________ Таланов вновь потер виски, сдерживая стон и рвотные позывы. Он немного отошел от контузии - помог «сундучок злого доктора» - но тяжелая, давящая боль прочно обосновалась под сводом черепа, методично выдавливая глаза, заливая голову свинцом. Больше всего капитан хотел лечь прямо здесь, под партой, и провалиться в беспамятство, хотя бы для того, чтобы на какое-то время не чувствовать боли и дурноты. Петр Захарович был очень плох, бледный как смерть, с пепельно-серыми губами. Весь лоб представлял собой сплошную гематому, обе руки чуть выше запястий заканчивались забинтованными культями. Подобравшийся слишком быстро вражеский солдат бросил гранату, майор успел застрелить его и рефлекторно закрыл лицо руками, склонив голову. Большая часть осколков его миновала, но несколько мелких пришлись в шлем и раздробили кисти рук. Майор остался в сознании, но к дальнейшему командованию был более непригоден. Новым командиром стал следующий по старшинству офицер – капитан Таланов. Бой стоил батальону очень дорого, в строю осталось не более четырех десятков бойцов, мост защитили, но уничтожить не смогли. На левом фланге противник уже переправился и выбить его не было никакой возможности. Из разведчиков и посланного им на поддержку отряда вернулся только Армен Горцишвили – с головой замотанной окровавленной тряпкой, в изорванном обмундировании, с трофейной винтовкой, той, что с магазином сбоку. Он коротко доложил, что больше никого не будет, вражеская переправа задержана, но не более чем на час-два. Положа руку на сердце, Таланов признавался себе, что до сих пор батальону сказочно везло. В кульминационный момент боя их спасли французские пушки, а затем противник позволил им отступить. То ли супостат ставил приоритетной организацию переправы, то ли опасался новых сюрпризов, но маленький, отягощенный ранеными обоз отошел в тыл без помех. Несколько раз, оглашая окрестности воем двигателей, прямо над ними проносились «визгуны», дважды поодаль проносились британские гиропланы, и каждый раз новый комбат думал, что на этот раз – все. Но у авиации противника, вероятно, хватало иных забот. Раненых устроили во французском полевом госпитале. Вернувшийся оттуда Поволоцкий, следивший за размещением солдат, на короткий вопрос «как там» промолчал и залпом выпил мензурку неразбавленного спирта, что говорило само за себя. Сократившийся в несколько раз отряд двигался на север, к Барнумбургу, чтобы влиться в состав корпуса Ингвара Тольдина, но на подходах к «Жемчужине Европы» его перехватил майор МВД с личным приказом Антона Шварцмана. К ночи они собрались втроем, все в том же классе, где накануне Басалаев просил солдат у Шварцмана. Штаб перебазировался, уходя от опасной близости к неспешно, но неудержимо накатывающемуся фронту. Эвакуация подходила к концу, на грузовик прямо под окном грузили канцелярщину, и шум кантуемых ящиков сплетался с разноголосной руганью. Басалаев изучающе взглянул на майора и капитана – старого и нового командиров части, которую ему от щедрот своих выделил Антон Генрихович. Следовало признать – в обстановке грядущей и неизбежной катастрофы дар был не из худших. Гвардия, с солидным боевым опытом, пусть и полученным до войны, принявшая бой против превосходящих сил врага, но не дрогнувшая. Однако… слишком уж их было мало. - В настоящий момент противник обходит город с севера, вдоль бельгийской границы, - объяснял задачу Борис Михайлович. – Его передовые части подошли к пригородам, но в сам Барнум особо не лезут. Там преимущественно наглы, они неуютно чувствуют себя в застройках – привыкли разных негров гонять. Так что предпочитают понемногу просачиваться, показывая, какие они страшные и как много у них оружия… Таланов уронил голову на грудь и всем телом качнулся вперед, словно собираясь упасть, но сразу же встрепенулся, вернул вертикальное положение и изобразил полное внимание. Басалаев стиснул зубы, вдохнул и выдохнул, гася вспышку гнева. И с этой инвалидной командой, с контуженным офицером, засыпающим прямо по ходу инструктажа, майору предстояло отправиться в Барнумбург. «У меня нет для вас других Гинденбургов», - некстати вспомнились строчки из книги злосчастного попаданца. От злости захотелось что-нибудь сломать, в первую очередь от злости на самого себя. Рисковые решения обычно оправдывают себя, но если уж проваливаются, то с треском. Решение о том, чтобы переправить спецгруппу на дирижабле было рисковым, но обещало серьезный выигрыш во времени. Риск не оправдался, фиаско получилось полным. Басалаеву было не особо жаль людей – они были добровольцами и знали, на что шли, но теперь не было ни времени, ни группы… - … Так кому сейчас принадлежит город? – хрипло спросил Зимников, горбясь и бережно скрещивая на груди культи рук, словно защищая их. Комбат держался на последних крохах воли и здоровья, но категорически настоял на том, чтобы лично ознакомиться с новым заданием его части. Немолодой уже армейский майор воспринимал свой батальон как большую семью и тяжело переживал, что в новый бой она отправится уже без него. Басалаев не возражал – опытный военный вполне мог посоветовать что-то полезное и правильно напутствовать Таланова. - Никому, - сообщил Борис Михайлович. – В этом то и беда. Там нет какого-то конкретного гарнизона или соединения, с которым можно было бы связаться. Сейчас Барнум – сплошная ничейная зона, по ней бродят отдельные отряды врага, мародеры, дезертиры, сумасшедшие, «дьяволиты», гражданские, которые бегут из города, отряды самообороны, наши разрозненные части и еще черт знает кто. Приют Рюгена находится достаточно близко к центру, в районе «старого города», так просто к нему не пройти. Поэтому пойдем вместе. - Как скажете, - сказал Таланов, глухо, но разборчиво. – Кто такие «дьяволиты»? - Сумасшедшие, - пояснил Басалаев. - Сектанты всех мастей. - Совет, - все так же хрипло проскрипел Зимников. Басалаев развернулся к нему, готовый слушать. - Что, больше никого на примете нет? – спросил Петр Захарович. – Совсем никого? Только мы? - Никого, - качнул лобастой головой Басалаев, отмечая это «мы». Да, жаль, что майор выбыл из строя, и притом надолго выбыл. Хороший командир. - Людям нужен отдых, - Зимников слабо махнул руками, предупреждая готовое сорваться с уст полицейского возражение. Движение замотанных бинтами белых культей было одновременно и жалким, и страшным, Басалаев осекся. - Поверьте бывалому человеку, - продолжал Зимников. – Сейчас от батальона толку не будет. Марш, затем окапывались, потом бой. Снова бой, затем снова переход. Если всех погнать снова, то на первом столкновении все и закончится. Сейчас они не бойцы. Зимников тяжело закашлялся, задел рукой об руку и мучительно скривился от резкой боли. Действие морфия заканчивалось, на бледном лице выступили крупные капли пота. Майор говорил все с большим трудом, делая длинные паузы между предложениями и словами. - Да и нет смысла сейчас идти, - продолжал он. – Придется избегать главных улиц, красться по задворкам. Если все пройдет хорошо, возвращаться будете по светлому. Опасно. Дайте батальону отдых. Идите завтра, ближе к вечеру. Благо, темнеет теперь рано. - Завтра уже наступило, - автоматически поправил Басалаев, вставая. Он прошелся по классу, остановился у окна, скрестив руки на груди. Поймал себя на том, что неосознанно скопировал позу Зимникова и резким движением развернул плечи, складывая руки за спиной – пальцы в замок. Петр Захарович с печальной и понимающей улыбкой следил за этими эволюциями. Таланов все же заснул, как и сидел, лишь голова запрокинулась назад. Канонада стала чуть слышнее. На северо-востоке, несмотря на ночную тьму, пульсировала желто-красным светом тончайшая полоска, разграничивающая небо и землю – линия фронта приближалась. Басалаев взглянул на провалившегося в беспробудный сон Таланова, затем повернулся к окну, посмотрел на полоску света, вспыхнувшую особенно ярко. Следовало принять решение… - Сегодня… к вечеру… - сказал он, наконец, через силу и повторил, словно убеждая кого-то кроме самого себя. – Да. Отдых и выступаем. Будем надеяться, что успеем… - Не растрать моих ребят впустую, майор, - прерывисто, срывающимся голосом произнес Зимников. – Им и так досталось… - Как получится, - серьезно ответил Басалаев. – Постараюсь, но дело сложное, обещать не буду. *** Сон, пусть и короткий, отчасти вернул Таланова в мир живых. Новый инструктаж, состоявшийся днем в той же школе был не в пример предыдущему – конкретен и сухо-деловит. Он проходил уже без Зимникова, которого Поволоцкий пообещал отправить в госпиталь силой, если майор не прекратит придуриваться и играть в несгибаемого героя. В поход на Барнумбург могли выступить тридцать пять человек, менее половины от штатной численности роты. С учетом самого капитана и хирурга, наотрез отказавшегося покидать свою часть – тридцать семь. Басалаев настоял на том, чтобы собрать всех – ответственное задание следовало донести до каждого гвардейца, и класс снова стал похож на школьное заведение. Только теперь вместо детей и подростков за партами сидели угрюмые, неразговорчивые люди в потрепанных маскировочных комбезах, при оружии, а вместо пеналов на партах громоздились купола касок и прочая армейская снасть. За ночь сражение еще приблизилось, теперь изредка, когда стихал ветер, в гуле канонады можно было расслышать даже отдельные залпы. Виктор на ходу провел оперативное переформирование подразделения, взяв за основу свою роту, наименее пострадавшую в предыдущих боях. Он разделил ее на три взвода по десять человек плюс отдельный минометный взвод. Назначил взводных командиров взамен выбывших, провел инвентаризацию матчасти. Личного оружия хватало, некоторые гвардейцы предпочли пользоваться трофейным, предпочитая те самые укороченные винтовки-пулеметы под малокалиберный патрон. Так же батальон-рота располагал семью легкими пулеметами, тремя станковыми, калибра 12.7, и двумя легкими минометами. Для серьезного боя – маловато, для того, чтобы разгонять мародеров и бандитов – достаточно. Басалаев достал еще два пулемета и патронов. - Вот этот человек, - майор отправил по кругу фотографии, большие черно-белые прямоугольники достаточно скверного качества. – К сожалению, лучше нет, это копии с его паспортных документов. Я не могу рассказать вам, кто он и зачем нужен Империи, сами должны понимать, это строго секретно. Но могу сказать, что этот человек знает очень многое о нашем противнике. Очень много! - с нажимом повторил Басалаев. – Поэтому его нужно найти и доставить в тыл любой ценой. Любой. - Позвольте? - комвзвода-два Алишер Гаязов привстал и первым задал вопрос, который вертелся на языке у каждого десантника. – Это шпион? А то странно - знает, но не спешит рассказать. - Скорее ученый, немного не от мира сего, - пояснил Басалаев. – Иногда совершает очень странные поступки. Поэтому с ним надо быть очень осторожным и, может быть… жестким. Главное – вытащить его оттуда живым. Майор окинул взглядом присутствующих и повторил, обращаясь ко всем сразу: - Только живым. Его ценность в его знаниях. От мертвеца пользы уже не будет. - Господин майор, есть вопрос, - сообщил комвзвода-три прапорщик Олег Крикунов, достаточно вежливо, но не вставая, даже слегка развалившись насколько позволял небольшой стул. Прапорщик словно демонстрировал, что полицейский майор если и указ армейским, то относительно и отчасти. Таланов мог бы одернуть подчиненного, но промолчал, внимательно всматриваясь в лицо Бориса Михайловича, оценивая его реакцию. - Слушаю, - разрешил Басалаев в том же тоне, прикидывая, как сразу и надолго обломать нарождающуюся фронду. Недовольство армейской гвардии новым непонятным заданием и верховенством «сатрапа» было понятно и объяснимо, но позволить этому вредному настрою разрастаться было нельзя. - Допустим, его там не окажется. Ну, пустой приют. Может, ушел. Может, Убили. Что тогда? – продолжил Крикунов. - Тогда, господин прапорщик, - заговорил Басалаев, негромко, веско, глядя прямо в глаза оппонента. – Мы будем искать пока не найдем его или его тело. И если окажется, что тело не то, мы вернемся и снова будем искать. Он сделал паузу, по-прежнему сверля прапорщика тяжелым немигающим взглядом и продолжил короткими, рублеными фразами: - Вы, господа, похоже, так и не поняли суть дела. Этот человек должен быть найден и доставлен в Россию. Его ценность не просто огромна, она неизмерима. И это – приказ лично Императора. А я – ответственный за его исполнение. Мы вернемся с ним, это будет хорошо. Или с его трупом, это будет очень плохо. Или не вернемся вообще. Теперь десантники, похоже, прониклись, но заканчивать на такой угрожающей ноте было бы неправильно. Люди плохо работают за страх, гораздо лучше – за искреннюю убежденность. - Господа, - голос Басалаева утратил часть угрозы и металла. – Именно поэтому мы, Антон Генрихович и я, выбрали именно вас. Вы – гвардия, воздушные крылья Империи. Задание очень ответственно и очень опасно, быть может, мы все погибнем. Но это задание Самого и кому еще можно поручить его как не самым лучшим? ____________________________________ Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 25 мая, 2011 Автор #485 Поделиться Опубликовано 25 мая, 2011 Здесь бывают живые люди? Продолжать? Ссылка на комментарий
PathFinder Опубликовано 25 мая, 2011 #486 Поделиться Опубликовано 25 мая, 2011 2Аналитик Обязательно!!! Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 25 мая, 2011 Автор #487 Поделиться Опубликовано 25 мая, 2011 глава 17 2/2 ____________________________________ Рота, официально все еще именующаяся «батальоном», деловито готовилась к выступлению. Оставшихся на ходу мотоциклов и бронеавтомобиля как раз хватило для всех. Каждый раз при взгляде на своих бойцов у Таланова щемило сердце - по уму роту, все еще официально именующуюся «батальоном» следовало делить уже не на взводы, а отделения или секции. Но открыто признать, что прославленная гвардейская часть фактически на грани существования - это было выше сил и капитана, и всех его соратников. Спланированный изначально лихой бросок к цели пришлось отменить – англичане подозрительно зашевелились. Шварцман наотрез отказался давать еще людей, но прислал вестового с советом поспешить, но при этом быть быть осторожнее – по обрывочным данным разведки к группировке, стоящей у северо-западных границ города, начали подходить подкрепления «семерок». «Семерками» все чаще называли Врага, за специфическую символику, похожую не то на трехлапого паука, не то на крест из трех цифр семь. Об этом избегали говорить вслух, но и Таланов, и Басалаев понимали, что у Барнумбурга обороняющиеся допустили крупный просчет. Несогласованность действий трех сторон – русских, французов и немцев, позиция городских властей, до последнего цепляющихся за свою независимость, ошибка в определении направления вражеского наступления – все это в комплексе привело к тому, что город остался без гарнизона и защиты. «Ничейная» территория где правили анархия и бандиты. Обычно города расположенные у рек вытянуты вдоль русла, образуя длинную, но узкую ленту застроек, например, Иосифград на Волге. Барнумбург был исключением, представляя собой овал, разделенный крест-накрест двумя бульварами – Карла Маркса и Вильгельма Айзенштайна. Приют Рюгена находился в «верхней», северной четверти города, на углу между улицами Гиммельфарба и Герцхеймера. Местные называли этот район «два «Г» без воды», потому что на пересечении улиц, прямо перед приютом, располагалась Площадь Фонтанов, на которой, однако, ни одного фонтана отродясь не было. На карте маршрут был прям и прост – по бульвару Маркса, затем поворот на Гиммельфарба и затем в обратном порядке, полчаса, самое большее - час в один конец, и то, если не очень спешить. Однако, Басалаев недаром потратил столько времени, пытаясь найти вооруженное сопровождение. С востока и севера отдельные группы противника активно просачивались в город, занимая ключевые позиции, завязывая бои с немногочисленными отрядами ополчения. С юга и запада им навстречу двигались спешно перебрасываемые с других участков фронта части оборонительной коалиции. Противники регулярно сталкивались, и на улицах Барнумбурга все чаще вспыхивали скоротечные, но яростные схватки. А поножовщина между шайками и прочим криминальным элементом шла беспрерывно. В таких условиях Таланов решил по возможности двигаться на колесах к «старому городу», как назывался исторический центр Барнумбурга, а далее – по обстоятельствам, но скорее всего уже пешим ходом, в боевом порядке. Басалаев нашел более-менее надежного проводника, француза с типично еврейской внешностью и солидным именем Ян Ален Виктор Авриль. Ян был полицейским в Барнумбурге, затем ополченцем. Его отряд первым схватился с вступающими в город англичанами и был разбит. Полицейский пробрался к своим, чтобы сообщить о ситуации и собирался обратно, когда его перехватил контрразведчик. В четыре часа пополудни они выступили. Бардак, один сплошной бардак, думал Басалаев, пока карликовый батальон Таланова продвигался к городу вдоль четырехполосной магистрали. Здравый смысл подсказывал, что он действовал по единственно правильному сценарию – соваться в Барнумбург в одиночку было самоубийством. Но время… Слишком много времени ушло на согласования, поиски, объяснения и подготовку нового рейда. С пришельцем могло случиться все, что угодно. Одна шальная пуля, случайный снаряд, одна небольшая банда мародеров, которой приглянется отреставрированный и перестроенный монастырь в котором разместились приют и клиника имени Рюгена… И все будет напрасно, а его, Басалаева, карьера будет навсегда похоронена. Майор вспомнил пожелание Лимасова неизвестному пришельцу «чтоб он сдох» и мысленно присоединился к нему, но с оговоркой – не ранее чем он, Борис Басалаев, найдет таки и вывезет его в безопасное место этого… попаданца. Таланов сидел верхом на башенке бронеавтомобиля, движущегося во главе маленького конвоя. Позади плотной цепью растянулись мотоциклы. Капитан озирал окрестности с высоты более чем двух метров, готовый в любой момент скатиться вниз. Опытный взгляд военного определял, что за последние двое суток дисциплины и порядка в тылу явно прибавилось. Бардак, вызванный языковыми и организационными проблемами никуда не делся, но стал, если так можно выразиться, чуть более организованным. Судя по всему, генеральский триумвират нашел таки общий язык и организовал более-менее вменяемое управление разноязыкой массой из разрозненных соединений трех армий. Французские регулировщики сумели худо-бедно наладить организацию движения на дорогах. Беженцев безжалостно сгоняли на обочины, давая ход военной технике и пехоте. На перекрестках разворачивались зенитно-ракетные расчеты, военная полиция безжалостно наводила порядок, расстреливая провокаторов и грабителей без суда – трупы бросали на обочину в назидание. Поздно, слишком поздно, думал капитан – это уже не поможет. При виде немногочисленных бронемашин ему сразу вспоминался «мамонт», а рыльца зенитных автоматов казались потешными на фоне памятного «визгуна», стремительного, хищного, безжалостно-опасного. Впрочем, по слухам, генералу Тольдину удалось организовать какую-то систему защиты от вражеской авиации. Генерал оказался скверным пехотным командиром, но неожиданно проявил себя как талантливый импровизатор ПВО. Если гвардейцам удастся выбраться из новой передряги живыми, они скорее всего будут отправлены к Тольдину и увидят все собственными глазами. Словно наглядно иллюстрируя мысли об авиации прямо посреди дороги зияла огромная одинокая воронка – черный провал, ощерившийся по краям вывороченными кусками асфальта. Определенно – след авиабомбы. Маленькая бригада дорожных рабочих, похоже, гражданских, пыталась ее как-то засыпать. Получалось у них плохо, у воронки скопилась солидных размеров пробка. К ней уже спешили регулировщики, далеко заметные в своих белых касках, но затор все равно рос на глазах. Таланов стукнул кулаком в тонкую броню, из люка высунулся чумазый башенный стрелок. Капитан не стал перекрикивать шум, молча изобразив ладонью дугообразный жест. Стрелок так же молча кивнул и нырнул обратно. Скрежет передач Таланов услышал даже через броню, машина развернулась вправо, съехала с серого полотна дороги и, покачиваясь на неровностях почвы, двинулась по широкой дуге, огибая затор. Капитан оглянулся, проверяя, не застрял ли кто-то на обочине, все-таки мотоцикл, пусть и высокой проходимости – не бронеавтомобиль на усиленной подвеске. Но мотоциклисты последовали за командиром. Таланов поймал взгляд Басалаева, майор восседал в коляске второго мотоцикла, с пулеметом в обнимку, отчасти смахивающий на недовольного стриженного медведя. Где-то через полкилометра конвой вернулся на дорогу. Равнина с ухоженными рощицами и немногочисленными производственными зданиями заканчивалась, они въезжали в пригород, застроенный одно- и двухэтажными домиками. Таланов обратил внимание, что пока не видит каких-то значимых следов войны – разрушений, развалин. Однако, на всем окружающем словно лежала печать запустения, потерянности. Дома казались серыми, пыльными, большая часть была заброшена, окна скалились мутными осколками выбитых стекол. Немногочисленные жители передвигались сгорбившись, низко склоняя головы, словно прячась от небесного ока. И почти исчезли беженцы. Впереди расположилась остановка автопоезда. Небольшой куб из бетона, выкрашенный в симпатичный светло-желтый цвет, разрисованный на мотивы тропического леса – джунгли, пальмы, обезьяны на лианах. Наверное, постарались местные жители, судя по аляповатости рисунков и пренебрежению пропорциями и реализмом - дети. На широкой каменной скамье у посадочной площадки сидел ребенок, девочка лет семи-восьми, закутанная в бесформенную кофту («Да, осень, холодно» - машинально подумал Таланов), в шерстяной шапке надвинутой по самые брови. Она просто сидела в неподвижном молчании, провожая каждую проезжавшую мимо машину немигающим взглядом темных глаз. В тонких пальцах, красных, покрытых мелкими царапинками и цыпками, девочка сжимала куклу. Очень красивая, дорогая даже на первый взгляд игрушка наряженная в пышное алое платье с оборками и лентами неприятно и жутко контрастировала с самой девочкой и всем окружением. Автопоезд, ребенок… Виктор, в нарушение всех правил безопасности, шел рядом с их вагоном. Шел, не слушая визгливого пересвиста сигнала, пока тягач набирал скорость, всматриваясь в родные лица. Марина терялась в глубине купе, ее он не видел, но две улыбающиеся, смеющиеся детские рожицы прилипли к широкому окну, расплющив носы о стекло. Веснушки, растрепанные волосы, милые, любимые лица… Таланов отвернулся, стиснув зубы, в глазах затуманилось, словно он смотрел на мир сквозь искажающие линзы. В горле застрял едкий, жгучий ком, мешающий вздохнуть. Капитан не видел, как один из гвардейцев на ходу выпрыгнул из коляски мотоцикла, подбежал к девочке, торопливо сунул ей в руки какой-то сверток и побежал догонять отряд. Надо было бы пресечь, подумал Басалаев. Казенный пайковый шоколад дан для того, чтобы солдат сохранял боеспособность. Это не лакомство, а вместилище калорий и раздаривать его нельзя. Может быть именно этой вот плитки, частицы заключенной в ней энергии не хватит бойцу, чтобы выиграть доли секунды и прикончить врага первым. Но сейчас уже поздно, да и время поджимает. Майор глянул на часы, половина пятого. Как обычно, он не чувствовал страха, но все же ощущал, как броня выдержки постепенно дает трещину. Этот вызов был слишком значителен, чтобы воспринимать его как все предыдущие – со спортивным азартом и верой в безусловную победу. «Визгун» промчался очень низко, буквально прижимаясь к крышам домов. Промелькнул, сопровождаемый уже знакомым и даже привычным гулом, похожим скорее не на визг, а на тысячекратно усиленный шелест разрываемой бумаги. Откуда-то сзади донесся гром разрыва, Таланов резко повернулся и успел увидеть опадающее пламя далекого разрыва – оранжевый всполох, по-своему даже красивый на фоне подступающих сумерек. Капитан прикинул, что задержись они в дорожном заторе – сейчас как раз попали бы под воздушный удар. Была ли это случайность или самолет навел тайный наблюдатель? Сколько их еще могло прятаться по углам? Вопрос не праздный. Таланов надвинул шлем поглубже, а затем и вовсе спустился вниз, в чрево бронеавтомобиля, лязгающее, гремящее, пропахшее бензином и маслом. Обогнав небольшую группу из трех ветхозаветных пушек, влекомых такими же старинными тракторами со здоровенными паровыми котлами, десантники наконец углубились в Барнумбург, продвигаясь по бульвару Маркса. Город рос от окраин к центру, поэтому плавный подъем высоты зданий был виден невооруженным взглядом и завораживал специфической красотой архитектурной геометрии. Барнумбург готовился к обороне – кавалькада миновала несколько полупостроенных баррикад на перекрестках, кругом царила деловитая суета прифронтовой зоны - «Жемчужина Европы», становилась зоной боевых действий городом. И все же, до полного торжества дисциплины и армейского порядка было далеко. Десантников никто не пытался остановить, проверить документы или выяснить принадлежность. Отряд лишь провожали взглядами, изредка - жестами, не то напутствуя, не то предостерегая. Чем дальше гвардейцы отдалялись от окраин, приближаясь к центру, тем меньше становилось вокруг людей. Город пустел на глазах, это и настораживало, и пугало одновременно. Только на последнем контрольном пункте их тормознули. Через смотровую щель Таланов обозрел самодельный шлагбаум из грубо сколоченных жердей – скорее всего декоративные, из антуража какого-нибудь ресторана, огневую точку из мешков с песком, замаскированную фанерными щитами. Дозор несли всего три человека, угрюмые заросшие щетиной мужики в годах, одетые в странную смесь форменного и гражданского. Оружие у них, впрочем, было вполне современным – крупнокалиберный «Дегтярев-Штольц» без станка, положенный прямо поверх мешка с песком на заботливо подложенную тряпицу, и самозарядные карабины. - Тормозим, - произнес Таланов в микрофон рации. – Вкруговую. Он откинул люк и быстро выкарабкался из машины. Кругом слышался топот – десантники споро занимали позиции для отражения возможной атаки. Басалаев чуть задержался, выбираясь из коляски не приспособленной для его габаритов. Мужики без энтузиазма, но и без особого интереса наблюдали за этими передвижениями, только пулеметчик как бы невзначай положил ладонь на кожух ДШК, готовый чуть что подхватить и открыть огонь. Таланов сделал было шаг навстречу постовым, чувствуя спиной настороженное внимание своих бойцов, готовых прикрыть командира. - Позвольте, я, - Басалаев выдвинулся вперед и, как ни в чем не бывало, шагнул к посту. Обменялся несколькими словами на немецком с главным, постовые ощутимо расслабились. Басалаев достал из кармана маленькую фляжку, взвесил ее в широкой ладони и пустил по кругу среди новых собеседников. Снова произнес что-то по-немецки, перешел на быстрый французский, затем опять по-немецки переговорил с пулеметчиком. Энергично пожал руки всем троим и вернулся к автомобилю. - Это последний дозор, - сообщил он. – Дальше, как поэтично выразился мой новый друг, зона хаоса. С полчаса назад оттуда пришло несколько ландверовцев, по их словам, район что нам нужен пока свободен, но там все кишит местной гопотой, и уже встречаются дозоры вражеских бронегрупп. Надо спешить. Таланов молча взглянул на Яна Алена. Тот пожал плечами. - Места знакомые, проблем нет, - сказал проводник. - Дальше не поедем, - решился капитан. Басалаев хотел было возразить, но промолчал. Возможно решил, что военному виднее. - Главные улицы всегда первыми под прицелом, по ним же идут войска, - все же пояснил Таланов. – Пойдем задворками. Проведете напрямую разными переулками? – снова спросил он проводника, подбирая французские слова. Ян Ален вскинулся, возмущенный недоверием этого глупого русского, выгнул грудь колесом и начал было пламенную речь о том, что он, коренной житель, найдет с закрытыми глазами… - Вот и славно, - подытожил Басалаев. – Тогда двинулись. Господин капитан… - обратился он к Таланову с подчеркнутым почтением, так, чтобы слышали гвардейцы. – Здесь вы командир, я в стороне и исполняю ваши указания наравне со всеми. Виктор Савельевич бросил взгляд за спину, туда, откуда они пришли, на цепь мотоциклов растянувшуюся вдоль тротуара, гвардейцев, рассыпавшихся у стен домов, с оружием наготове. Затем посмотрел вперед, вдоль бульвара, Из-за крыш ближайших строений поднималось несколько столбов дыма, тянуло гарью. В воздухе висел легкий, но отчетливый запах жженой резины. Изредка звучали разрозненные одиночные выстрелы. Канонада здесь была почти неслышна, заглушаемая высокими зданиями, она словно повисла на грани слышимости, неуловимо давя на сознание. Вообще было удивительно тихо для города, которому оставались считанные часы до того, чтобы превратиться в арену жестокой схватки. Тихо и … мирно. Барнумбург почти не бомбили, поэтому разрушения были минимальны. Если бы не полное безлюдье, можно было принять окружающее за панораму города ранним утром, в тот краткий миг, когда солнце уже осветило город первыми лучами, но первые волны обитателей еще не покинули своих домов, заканчивая завтрак. Однако, мусор, осколки выбитых стекол, черные пятна вокруг окон выгоревших квартир, несколько брошенных машин прямо на проезжей части, грузовик наполовину въехавший в витрину магазина… Все это не позволяло забыть, что кругом отнюдь не мирная безмятежность. Барнумбург был похож на зверя, домашнего холеного кота, неожиданно выброшенного на улицу, у холоду и побоям, затаившегося в ужасе и непонимании происходящего. Или на оборотня, кажущегося мягким, беззащитным, скрывающим страшные клыки и когти в ожидании неосторожного путника. - Батальон! Слушай приказ! - скомандовал Таланов. – Третий взвод, Крикунов, остаетесь охранять транспорт. Второй, Гаязов, в разведку, берите с собой француза, охранять как зеницу ока. Я с Горцишвили и первым взводом – главная боевая группа. Тяжелые пулеметы не берем, надорвемся. Ручники – первому и второму взводам, по одному на отделение, остальное оставляем. Минометы… – он на мгновение задумался, взвешивая все «за» и «против». – Возьмем один, тот, что целее, бросить никогда не поздно. Две минуты на все! Поволоцкий возник рядом, с недовольным видом, показывая свое существование. В обычном комбинезоне он был неотличим от прочих гвардейцев, но за спиной медика возвышался увесистый рюкзак с медицинским скарбом. Хирург еще в школе сразу и однозначно заявил, что если кто-то думает, что штатный медик останется в стороне, то этот кто-то ошибается. - Мы идем в ад, командир, - негромко, только для ушей капитана произнес врач. – Там медицина лишней не будет. Да и не верю я, что все пройдет быстро и гладко. Таланов молча кивнул, дескать, добро. Поволоцкий слегка просветлел и чуть подпрыгнул на месте, чтобы рюкзак плотнее лег на плечи и спину. Идем в ад, повторил про себя слова хирурга капитан. Мы идем в ад… ____________________________________ Ссылка на комментарий
AppS Опубликовано 25 мая, 2011 #488 Поделиться Опубликовано 25 мая, 2011 2Аналитик а сколько всего глав будет? Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 25 мая, 2011 Автор #489 Поделиться Опубликовано 25 мая, 2011 22. Это 17-я. Соответственно, еще пять. За неделю управлюсь. Ссылка на комментарий
Ангмарец Опубликовано 26 мая, 2011 #490 Поделиться Опубликовано 26 мая, 2011 2 Аналитик Здесь бывают живые люди? Продолжать? Хм... не хочу критиковать и не знаю как остальные, а лично я немного затр... хм... заколебался периодически обновлять эту страницу раза 3-4 за каждый день, ожидая обновлений. Я в общем-то понимаю, что обещания по срокам это не клятва, а демонстрация благих намерений, поэтому и молчу. Но большие паузы несколько... хм... настраивают на минорный лад и когда после них следуют вопросы (понятно чем вызванные, но тем не менее) вызывающие некоторое раздражение... раздражение таки возникает. Ссылка на комментарий
PathFinder Опубликовано 26 мая, 2011 #491 Поделиться Опубликовано 26 мая, 2011 Здровски! Атмосферность при чтении создается. Ссылка на комментарий
Цудрейтер Опубликовано 26 мая, 2011 #492 Поделиться Опубликовано 26 мая, 2011 2Аналитик Я читаю и даже пытаюсь вычитывать. В последних двух главах слишком быстро скачет фокус от героя к герою, я кстати помню, что мы с тобой об этом уже говорили по НМ и ты сказал, что это некий литературный прием. А вообще мне нравится больше чем НМ, меньше заклепок-больше людей. И атмосфернее, погруженнее. Продолжений реально жду. Ссылка на комментарий
DimProsh Опубликовано 26 мая, 2011 #493 Поделиться Опубликовано 26 мая, 2011 2Аналитик «Жемчужина Европы», становилась зоной боевых действий городом. Хвост вылез... 2Цудрейтер А вообще мне нравится больше чем НМ, меньше заклепок-больше людей. +1 Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 26 мая, 2011 Автор #494 Поделиться Опубликовано 26 мая, 2011 (изменено) 2Ангмарец Хм... не хочу критиковать и не знаю как остальные, а лично я немного затр... хм... заколебался периодически обновлять эту страницу раза 3-4 за каждый день, ожидая обновлений. Я в общем-то понимаю, что обещания по срокам это не клятва, а демонстрация благих намерений, поэтому и молчу. Но большие паузы несколько... хм... настраивают на минорный лад и когда после них следуют вопросы (понятно чем вызванные, но тем не менее) вызывающие некоторое раздражение... раздражение таки возникает. Дело в том. что книга уже по факту написана, сейчас я довожу последние главы до читального состояния и выкладываю по мере готовности. Как правило одна глава требует одного дня, но у меня сейчас (как обычно) ситуация довольно-таки сложная. поэтому постоянно приходится отвлекаться. Сейчас вот пришли горводоканальщики, требуют переставить водный счетчик. День пошел псу под хвост, сегодняшняя глава выйдет уже завтра. Учитывая пожелания общественности, я возьму полный тайм-аут на следующие пять дней и закончу все до конца месяца. Козлом буду! Что до обновлений, то эта проблема решается просто - "подписка на тему" справа вверху. Сам пользуюсь :-) 2DimProsh Хвост вылез... Какой хвост? Это про запятую? 2Цудрейтер вообще мне нравится больше чем НМ, меньше заклепок-больше людей. И атмосфернее, погруженнее. Так растем над собой :-) А вот летом зарядим с Экороссом "1919", там вообще будет большая работа над ошибками. Изменено 26 мая, 2011 пользователем Аналитик Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 26 мая, 2011 Автор #495 Поделиться Опубликовано 26 мая, 2011 2Цудрейтер Я читаю и даже пытаюсь вычитывать. Если вычитывать, то лучше по варианту в ЖЖ. На ТВОВе ограничено время редактирования, а текст дополняется постояно. Ссылка на комментарий
DimProsh Опубликовано 26 мая, 2011 #496 Поделиться Опубликовано 26 мая, 2011 2Аналитик Какой хвост? "становилась зоной боевых действий городом. " - мне одному кажется, что слово "городом" тут лишнее? Или имелись в виду боевые действия в городских условиях? Тогда, имхо, понятнее было бы заменить на "становилась зоной городских боев." или что-то подобное... Или я что-то недопонял? Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 26 мая, 2011 Автор #497 Поделиться Опубликовано 26 мая, 2011 2DimProsh "становилась зоной боевых действий городом. " - мне одному кажется, что слово "городом" тут лишнее? Или имелись в виду боевые действия в городских условиях? Тогда, имхо, понятнее было бы заменить на "становилась зоной городских боев." или что-то подобное... Или я что-то недопонял? А, это глюк ворда. Он у меня почему-то иногда глотает слова. Спасибо, сейчас гляну, исправил ли я это. Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 27 мая, 2011 Автор #498 Поделиться Опубликовано 27 мая, 2011 Текст будет примерно через полчаса. Ссылка на комментарий
Аналитик Опубликовано 27 мая, 2011 Автор #499 Поделиться Опубликовано 27 мая, 2011 (изменено) глава 18 Идеалист ____________________________________ Таланов никогда не увлекался фантастикой и антиутопиями, но его жена была поклонником книг в мягком переплете по десять копеек за штуку с завлекательными названиями наподобие «»Последние выжившие на Земле». Марина Таланова не только читала о конце света в разнообразных вариациях, но и имела обыкновения обсуждать прочитанное на сон грядущий. Виктор, поначалу равнодушный к этому увлечению, отшучивался на тему неподобающего дамского чтива, но постепенно втянулся, толкуя авторские описания с сурово прагматичной позиции. Получалось забавно и Марина иногда с юмором замечала, что в обычных семьях вечером обсуждают вопросы бюджета, а у них – список предметов первой необходимости при крушении цивилизации. По мере того как отряд углублялся в лабиринт застроек «старого» города, Виктору все чаще вспоминались те книги с яркими рисунками и кричащими названиями на обложках. Еще совсем недавно Барнумбург был одним из красивейших и обустроенных городов мира, теперь это были скорее «каменные джунгли», на первый взгляд вымершие, но на поверку наполненные определенно опасной жизнью, чуждой привычному человеческому укладу. Время от времени им встречались местные – почти все как один серые, старающиеся слиться с окружением, опасливо горбящиеся. И только мужчины, никаких детей и женщин. Все они были суетливы, и все что-нибудь тащили – коляски, чемоданы. Иногда встречались совсем невероятные типы, например старик в шутовской шляпе, крепко сжимающий огромный горшок с каким-то пышным экзотическим цветком. Одного из встреченных десантники едва не застрелили, он выскочил из-за угла незаметного проулка, с большим бумажным пакетом наперевес, и, столкнувшись с отрядом вооруженных и недружелюбных людей, встал как вкопанный. От неожиданности человек выронил пакет, тот лопнул и несколько консервных банок с грохотом раскатились по мощеной мостовой, дребезжа и звякая на каждом камне. Не меньше десяти стволов сошлись в этот момент не незадачливом бедолаге, не будь перед ним опытные солдаты, тут ему и пришел бы конец. Поняв, что на месте его не убьют, местный исчез как дым в том же направлении откуда появился, а Таланов тихо приказал внимательнее смотреть по сторонам. Будь это не безобидный обыватель, встреча могла закончиться гораздо печальнее. Второй взвод прапорщика Гаязова рассыпался на первый взгляд в хаотическом порядке. Однако, опытный взгляд сразу выделял привычное построение - две редкие колонны по сторонам улицы, вдоль стен домов и небольшая группа «застрельщиков» впереди. Разведчики перемещались в сложной очередности, и полном молчании, перекрывая возможные зоны обстрела, используя для укрытия любые предметы – фонарные столбы, урны, скамейки, углы и выступы строений. Французского проводника, уверенно ведущего гвардейцев, опекали со всем старанием – осенние сумерки предвещали скорое наступление ночи. В темноте, в сложном лабиринте старого города шансы десантников добраться до цели быстро стремились к нулю. Таланов оглянулся. Отделение тащившее станковый пулемет выбивалось из сил и немудрено - одно тело «адского косильщика» весило под полсотню килограммов. Четыре человека сменяя друг друга тащили сам пулемет, станок и коробки с патронами. Капитан все так же, жестом, приказал передать ношу другому отделению. Изредка им встречались и другие барнумбуржцы. Они тоже были серыми и старались оставаться незаметными, но то была серость не грязных, уставших людей, выбивавшихся из сил в поисках пищи и воды. Эти, другие, были похожи на опасных, злобных крыс. Кучкуясь группками по два, три человека, они прятались в подворотнях и небольших двориках, скрывались по незаметным углам. Некоторые деловито, без спешки разоряли лавки и магазины, растаскивая увесистые тюки с трудолюбием муравьев. Разного возраста, по разному одетые, всех их роднило одно – острый цепкий взгляд хищника, мгновенно оценивающий встречного по соотношению – что можно отобрать и на какое сопротивление можно нарваться. Несколько раз гвардейцы встречали жертв такого измерения – раздетые изувеченные трупы, вызывающе брошенные посреди улиц, повешенные на фонарях. С большой группой вооруженных до зубов людей мародеры и бандиты предпочитали не связываться, молча уступая дорогу с определенным почтением. Они отступали в темноту, и лишь огоньки крысиных глаз посверкивали оттуда, наполненные завистью и ненавистью к более сильному. При каждой такой встрече Таланов давил острое желание убить, понимая, что пользы будет мало, а вот шума и ненужного внимания – наоборот, слишком много. Дважды десантники встречали импровизированные рынки – расчищенные от мусора площадки на которых люди пугливо оглядываясь выменивали друг у друга все, что угодно, но главным образом – еду в обмен на ценности. И здесь опять были все те же вездесущие люди-крысы, притаившиеся в тенях, терпеливо выслеживающие своих жертв. - Привал пять минут, - скомандовал Таланов. – Сменить «Дегтярева». Догнав проводника он спросил: - Долго еще? - Два квартала, - лаконично ответил Ян Ален. – Тем же темпом – минут двадцать. Таланов кивнул и неожиданно для себя снова задал вопрос: - А где же закон, где полиция? Француз потупился. Ему явно было стыдно за родной город и сограждан. - Война, - так же коротко сказал он, словно это слово все объясняло. Действительно, война, подумал Таланов. На старушку Европу обрушилось бедствие, которого она не видела уже больше восьмидесяти лет… Люди слишком привыкли жить в уютном цивилизованном мире, где все предсказуемо и устроено для человека. Немудрено, что обрушившийся катаклизм сломал все охранительные механизмы, швырнул общество в прошлое, к закону «каждый за себя». И сразу за этой мыслью пришла другая – а что было бы, случись такая напасть с каким-нибудь русским городом?.. Такой же распад, упадок? Ему представился родной Муром, такой же темный, страшный, освещаемый лишь редкими огнями костров из мебели. Муром по улицам которого бродят люди, вся жизнь которых свелась к поиску хоть какого-то пропитания, воды. И вездесущие люди-крысы, выбравшиеся из подвалов, где они долго, терпеливо ждали своего часа. Таланову стало страшно. - Все, собрались и вперед, недолго осталось, - приказал он. Последние слова потонули в негромком лязге металла и шелесте одежды – десант подтянуто и бодро собирался, готовясь к последнему броску. Где-то справа вспыхнула быстрая и сумбурная перестрелка, судя по звукам выстрелов палили из пистолетов. Значит, не военные. Пока ход событий только радовал – группа двигалась достаточно быстро и без происшествий. Почти стемнело, в некоторых окнах в щелях задернутых штор затеплились робкие огоньки свечей. Группа миновала еще один перекресток, теперь десантники двигались параллельно улице Герцхеймера, в промежутках между домами было видно широкое полотно опустевшей дороги с остовами брошенных, зачастую сожженных машин, и темная стена безмолвных строений на противоположной стороне. Похоже, освещать изнутри окна выходящие на главные улицы и магистрали не рисковал никто. Впереди послышался чей-то голос - странный, идущий словно из-под земли. Надрывный фальцет истерично вещающий что-то на высокой ноте. Разведгруппа разом остановилась, небольшой дозор из трех человек двинулся далее. Первый взвод рассеялся, чтобы представлять как можно более разреженную мишень для внезапной атаки. Минометчики затаились за массивной скамьей из камня и кованого металла, отделение с тяжелым «Дегтяревым» изготовилось к стрельбе на все стороны света. Отряд ощетинился стволами, чем-то неуловимо напоминая ежа. Дозор вернулся, обменявшись с ним несколькими словами комвзвода Гаязов переместился к Таланову. Он двигался с должной осторожностью, но без особой опаски и у капитана отлегло от сердца – значит, серьезной опасности впереди нет. - Командир, - прапорщик был не испуган, но определенно выбит из колеи и даже немного растерян. – Это надо видеть. - Что там? – раздраженно спросил Таланов, слишком раздраженный, чтобы разгадывать ребусы. - Там эти... дьяволиты… они, ну… это видеть надо. Гаязов пожал плечами, этот жест у бывалого и обстрелянного воина получился настолько комичным и несообразным, что Таланов почувствовал настоящее любопытство – что же могло настолько подействовать на разведчиков? Отряд двинулся вперед все в том же привычном порядке, но теперь Таланов лидировал вместе с Гаязовым. Пошел дождь, не настоящий, а все та же мелкая морось, что и у моста – водная взвесь в воздухе, оседающая на любой гладкой поверхности. Фальцет приближался. Теперь было понятно, что голос доносился из подвального окна – полукруга в основании стоящего особняком здания из темного кирпича. Окно закрывалось двустворчатой рамой, одна половина была забита куском фанеры, из второй сквозь мутное грязное стекло лился рассеянный желтый свет. Таланов жестом остановил основную группу и вместе с разведкой подобрался поближе к окну. Голос усилился, к нему присоединилось неразборчивое бормотание многих людей – не менее десятка, повторявших одну и ту же фразу, похоже на латыни. Капитан склонился к отверстию и прислушался. Несколько мгновений он пытался понять слова, который фальцет произносил по-французски. Слишком стараться не пришлось, говоривший произносил свою речь с болезненной экзальтацией, но четко, словно читая лекцию. - …и тот день настал! Сказано было, что грядет Зло, и слово то обрело истину! – вещал неизвестный оратор, старательно, но неумело подражая стилю проповеди. – Узрели ли вы ту истину, братья мои?! Слушатели отозвались нечленораздельным хором. - Воистину, сатана вышел из преисподней! – ободрено продолжил «проповедник». – Он идет по миру, собирая свою жатву! Он алчет добычи, и слуги его несут ему должное! Вы все видели это! И снова хор вторил ему. Переждав череду воплей, говорящий возопил: - Но истинно говорю вам, мы спасемся! Мы преклоним колени перед его слугами и заслужим их милость! Они пощадят нас, и примут в ряды своих верных рабов, ибо истинно говорю вам, лучше быть верной собакой у ног сатаны нежели гореть в аду до скончания времен! Воспользовавшись новой серией экстатических воплей, Таланов осторожно заглянул внутрь сквозь мутное стекло. Пару мгновений он напряженно всматривался в происходящее внутри, после темноты наступающей ночи свет множества свечей казался невероятно ярким. А затем капитан отпрянул от света, чувствуя, как волосы зашевелились под шлемом. - Я же говорил, это надо видеть, - прошептал над ухом Газаев. Едва слышно прошумел подошвами Басалаев, широкоплечий и грузный на вид майор двигался тихо, как кошка. Контрразведчик так же заглянул в окошко, томительно долго всматривался, щурясь на свет. Отвернулся с брезгливой гримасой. - Но труден путь служения, не каждый осилит его! – завывал «проповедник». – Дабы заслужить великую милость, мы должны отречься от прежней жизни, от веры в бога, что покинул нас… И мы должны принести жертвы! Эту юную плоть собрата нашего, разъятую на части по числу ведомому нам всем, поднесем мы в дар слугам сатаны. Чтобы они признали в нас достойных, и приняли нас, и позволили стать псами цепными и благодарными!!! Чувствуя холодную пустоту в голове, Таланов повернулся к разведчикам и сделал два быстрых движения, обозначая безмолвный приказ. Один из них, ефрейтор Василий Ташкин, переместился вперед, доставая из подсумка небольшой, но тяжелый цилиндр, оттягивающий руку книзу. Басалаев, поняв к чему идет, сделал страшное лицо и замахал руками, проговаривая одними губами «Нет! Шум!». Таланов, ощерившись в жуткой ухмылке, отмахнулся в ответ, уступая место другому гвардейцу, приготовившему винтовку. Басалаев тоже отодвинулся подальше, безнадежно махнув, дескать, что взять с безумца. Ташкин сделал легкое движение. Тихо щелкнуло, кольцо гранаты упало на камни с легким стуком потонувшим в новом приступе жутких воплей людей, которые добровольно отринули человеческую сущность. Тихо, по-змеиному зашипел воспламененный запал. Второй десантник с размаху высадил ударом приклада стекло, и Ташкин ловким движением забросил цилиндр внутрь. Все прижались к стене. Грохот взрыва оказался не очень громким, но низким, почти переходящим в инфразвук. Он тяжело ударил по ушам, дрожь передалась через камни мостовой всем, кто оказался рядом. Остатки рамы вылетели далеко наружу в снопе огненного выхлопа вместе с каким-то мусором и облаком пыли. Разноголосый вопль ужаса мгновенно поднялся к небесам слитным воем и умолк как обрезанный ножом. Лишь один продолжал надсадно, на одной ноте безнадежно и надрывно вопить от боли, как зверь попавший в капкан в ожидании смерти. Ташкин поднял бровь и показал большим пальцем на окно, курящееся дымом и пылью – «Добьем?» Таланов качнул головой. - Хотели к сатане, пусть идут. Каждый своим ходом, - негромко произнес он. Выпрямился, сжимая в руках винтовку, и скомандовал. – Все, здесь закончили. Двигаемся дальше. Через пару шагов его нагнал Басалаев. - Капитан, ты идиот? – свирепо спросил майор, впрочем, тихо, чтобы не слышали остальные. – Может, еще песню запоем, чтобы нас уж точно услышал весь город? Мы же в двух шагах от цели! Таланов посмотрел прямо на Басалаева и ответил: - Нелюдь жить не должна. После этих слов капитан отвернулся и шагнул дальше, словно тема на этом себя исчерпала. Майор проводил его взглядом и повторил безнадежный жест, буркнув себе под нос: - Идеалист… Проводник никак не прокомментировал происшедшее. Двигаясь в прежнем темпе он вел группу еще минут пять, а затем остановился и дождавшись капитана сообщил с уже привычной лаконичностью: - За углом. - Вкруговую, - отдал Таланов уже привычную команду, и отряд рассыпался, готовый к схватке. Зайдя в небольшой «карман» между стен двух близко стоящих домов, капитан вызвал по рации третий взвод, охраняющий технику. Крикунов доложил, что взвод в полной готовности, пока все тихо, но со стороны проспекта Маркса слышны странные шумы технического характера, а со стороны Айзенштайна организованная перестрелка, которая достаточно быстро приближается. Надо бы поспешить. - Ну, посмотрим, что это за приют, - промолвил капитан. – И найдите кто-нибудь белую тряпку, чистую и размером побольше. Дождь усилился, все еще слишком слабый, чтобы его можно было назвать настоящей осенней непогодой, но достаточно сильный, чтобы мешать и бесить. Капли стучали по мостовой, навесам и крышам словно крошечные барабанчики, все сторонние звуки тонули и искажались в их дружном хоре. Поудобнее перехватив винтовку, Таланов осторожно выглянул из-за угла. Прямо перед ним наискосок лежала Площадь Фонтанов, на которой фонтанов отродясь не было, а за ее нешироким прямоугольником расположилась их конечная цель. Как это часто бывает во время дождя или снега ночное небо слегка просветлело, приобретя отчетливый желтоватый оттенок, словно далеко за горизонтом включили огромный светильник. Под этим желто-красным небом католический приют имени Густава Рюгена казался еще мрачнее и темнее. Это было большое, трехэтажное строение с высоким тонким шпилем башенки на одном из углов, подсвеченное отраженным от повисшей в воздухе водной завесы светом. Высокие узкие окна забранные кованными решетками – черное на черном – зияли провалами в которых не мелькало ни единого огонька. Приют выглядел абсолютно заброшенным и нежилым. Басалаев стоял рядом, как молчаливый укор совести, чуть пригнувшись, похожий на зверя приготовившегося к прыжку вперед, прямо на цель. - Это он? – спросил Таланов. – Рюген? - Да, чего ждем? – спросил в ответ майор. - Слишком тихо, - пояснил капитан. – Не попасть бы в засаду. - Не медлите, - Басалаев сохранял видимость спокойствия, но нервно раздувающиеся ноздри выдавали его нетерпение. - Поспешишь – помрешь раньше срока, - выдал капитан свою версию народной пословицы, продолжая до боли в глазах всматриваться в дома окружавшие приют. Вслушиваясь так внимательно, словно его уши были снабжены невидимыми крючками, цепляющимися за любой подозрительный звук. Проклятый дождь усиливался, непонятные шумы с севера не то приближались, не то просто воображение и усталость играли с командиром дурную шутку. Наконец, он решился. - Первый взвод, занимаем оборону здесь, по первому этажу. Двери ломаем очень тихо, наружу не высовываемся. Местных, кого встретите, не обижать, но чтобы сидели как мыши под веником. Второй взвод идет дальше за домами. Гаязов, выйдете к противоположному углу приюта и развернетесь так, чтобы простреливать улицу. Но самого Герца не переходить. ДШК ставим здесь, миномет туда, чуть поодаль. Если начнется стрельба, первыми положить пару дымовых мин, потом уже остальные. Зауряд-прапорщик Луконин, командир минометного взвода душераздирающе вздохнул - здоровенная дура «шайтан-трубы» с плитой и запасом снарядов вымотала пятерых минометчиков до предела и тащить ее еще куда-то им совсем не улыбалось. Но приказ есть приказ. А Таланов продолжал всматриваться, вслушиваться, чувствуя себя словно в середине огромной паутины, к центру которой сходилось множество сигналов. Их только нужно было суметь прочесть. Ничто не выдавало ни признаков жизни в здании через площадь, ни возможной засады. Таланов глубоко втянул воздух, словно стараясь учуять ловушку, но обострившееся обоняние донесло лишь привычные запахи оружия, масла и немытых тел. Эх, в душ бы сейчас… Капитан поймал ненужную и вредную мысль и безжалостно изничтожил ее. Шум с севера определенно нарастал. Наконец, Таланов решился. - Кто будет добровольцем? Ташкин шел через площадь, размеренными, нарочито медленными шагами. Над головой он держал высоко поднятое белое полотнище – чью-то простыню реквизированную в ближайшем доме. Ефрейтор казался очень маленьким и беззащитным на фоне приюта, среди ломаных ночных теней. Он оставил каску, оружие и прочее снаряжение, чтобы быть менее угрожающим. Бог знает, кто сейчас занимал здание, если там вообще кто-то был, и как он отреагирует на вооруженного человека. Таланову до смерти хотелось взяться за бинокль, но в ночи, даже такой светлой, оптика не помогла бы, только сузив угол обзора. Он озирал окрестности, ловя малейшие признаки движения, отводя взгляд от одинокой фигуры, пересекавшей площадь без фонтанов. Ташкин дошел до приюта, он специально двигался по самому длинному пути, через всю площадь, чтобы его гарантированно заметили, и вдруг пропал. Словно глубокая тень под навесом у парадного входа поглотила темную фигуру с белой тряпкой. - Я жду пять минут. Затем штурмуем, - отрывисто сообщил Таланов Басалаеву. - Нет, - так же жестко отозвался контрразведчик. – Затем пойдет следующий. Потому что там вполне могли что-то не понять или напутать. - Хрен там не валялся, - ответил капитан, любимое ругательство отца само всплыло в памяти. – Если у этого Рюгена засели идиоты, тем хуже для них. - Нет, капитан, - напирал майор. – Это приказ Константина. Вы не понимаете, как важен этот человек. - Важнее всех нас? – осведомился Виктор. - Вместе взятых. - Тогда пойдете сами, - подытожил военный, не отрываясь от наблюдения. Он слышал шумное, чуть затрудненное дыхание контрразведчика, словно карликовый паровоз разводил пары. - Хорошо, - отозвался Басалаев, подумав не дольше пары секунд. – Ждем пять минут, затем иду я. Дайте мне немного времени, потом начинайте… Десять минут. - Пять. - Семь. - Господин майор, а у вас не было в роду евреев? – спросил Таланов. подавляя неожиданный приступ веселья. - Нет, только татары, - майор не проникся комизмом торга. – Если не вернусь – действуйте как считаете нужным… Только ради бога, найдите его, живого или мертвого. - Найду, - серьезно пообещал Виктор. На исходе пятой минуты, когда Басалаев начал расстегивать ремешок на шлеме, готовясь снять его, от тени приюта отделилась тень поменьше и побежала по площади, по прежнему маршруту. Ташкин, молодец, не стал указывать на настоящее местонахождение взвода. Ефрейтор вернулся тем же путем, обогнул дом и, запыхавшись, доложил: - Там люди, примерно десяток. Военных нет. Засады не заметил. «Попаданца» не видел, но там все иноземцы, я по ихнему не силен. Можно идти. Таланов подозвал связиста, щелкнул тангентой на переговорнике. - Крикунов, быстро по коням и мчитесь сюда. - Слушаюсь, - прорвалось сквозь хрип помех. - Горцишвили, - обратился капитан к командиру первого взвода. – Вы остаетесь здесь. Мы с Гаязовым идем внутрь. - Командир… - попытался было возразить подчиненный. - Не обсуждаем, – оборвал его Таланов. – Всем сразу идти нельзя, а если мы попадем в замут, ваши нужнее здесь. - Слушаюсь, - печально ответил Горцишвили. Виктор ободряюще хлопнул его по широкому плечу. - Встретьте Крикунова, машину ставьте туда, на въезде на площадь, чтобы прикрывала все подходы и если что простреливала Герца. По сигналу подгоните прямо к выходу. На этот раз они пересекли площадь по самому короткому пути, так, чтобы быть замеченными, но находиться на открытом пространстве как можно меньше. Десять человек короткой пробежкой промчались к входу. Непосредственно у низкой и широкой лестницы в три мраморные ступеньки группа развернулась в оборонительный полукруг, Таланов и Басалаев поднялись вверх. Дверь была заперта, даже не дверь а почти что двустворчатые ворота из гладкого дерева усеянного мелкими пирамидками заклепок. Открыто лишь маленькое смотровое окошко, из узкой щели смотрел кто-то, почти невидимый в темноте, его выдавал лишь блеск глаз. Это было странно, ведь сюда уже впустили Ташкина. Таланов снова приготовился к неприятностям. - Открывайте, - Басалаев говорил по-немецки, не тратя время на представления. – Мы за вами. Майор несколько покривил душой, ведь спасти они должны были только одного, но счел это ложью во благо. После томительного мига ожидания створка скрипнула и медленно открылась. Десантников не пришлось уговаривать, взвод по одному втянулся в открывшийся проем. Приемный зал, неширокий, но с очень высоким сводчатым потолком, терялся в темноте. Окна были плотно занавешены, сумрак рассеивали лишь две оплывающие свечи в стеклянных банках, поставленных на резные деревянные пюпитры, на вид очень старые и антикварные. Десантники разделились на две группы, двинулись вдоль стен, держа под прицелом весь зал и небольшую группу людей встречавших бойцов. Вперед шагнул Басалаев, в его руке щелкнул небольшой, но мощный электрический фонарь. Луч света, показавшийся после свечей ослепительно ярким, обежал зал и остановился на местных обитателях, заставив их болезненно щуриться и прикрывать глаза руками. Их было четверо. Высокий, но очень тощий старик в каком-то черном балахоне, с венчиком белесого старческого пуха на макушке. Толстяк с изможденным видом и обвисшими щеками, похожий на старого грустного сенбернара. Здоровенный громила, шире далеко не маленького Басалаева раза в два. Он единственный был вооружен, в широченных лапах двуствольный дробовик казался тростинкой. И средних лет мужчина, неожиданно гладко выбритый, в сером пиджаке с воротником «стойкой». Обе руки он держал в карманах. Что-то было в его позе, в этих спрятанных руках такое, что заставило Таланова отметить его особо. - Кто из вас Иван Терентьев? – с этими словами Басалаев сделал еще шаг, всматриваясь в лица встречавших. – Мы ищем Айвена Тайрента, - повторил он по-немецки. - Это я, - человек в пиджаке выступил вперед, по-прежнему не вынимая рук из карманов. Басалаев подошел к нему вплотную, томительно долго всматривался в лицо, без смущения освещая его в упор. - Слава богу, - наконец шумно выдохнул майор с явным облегчением, - Это он. Полдела сделано. - Как у вас с транспортом? – спросил Терентьев, но на него уже не обращали внимание. - Машина сейчас подойдет, подгоним к выходу и сразу закинем его туда, - предложил Виктор контрразведчику. - Из дверей прямо в авто, чтобы спокойнее. - Да, - согласился Басалаев. – Дайте мне пару человек, из самых надежных, и мы помчимся напрямую. Не нравится мне шебуршание там… - он кивком обозначил направление, которое нервировало и самого Таланова. - Что с транспортом, - терпеливо повторил Иван, не трогаясь с места. – Сначала надо вывезти детей. - С ними потом разберемся, - отмахнулся майор, крепко захватывая рукав пиджака Терентьева. – Сначала вывезем тебя. Издалека возник шум моторов, знакомый и родной, он пробился сквозь толстую дверь и заставил сердце Басалаева ускорить ритм. Неужели эта безумная эпопея с «попаданцем» наконец-то близка к завершению? «Попаданец» сделал какое-то резкое, быстрое движение рукой и освободился от захвата, рукав выскользнул из пальцев майора словно намыленный. «Ведь учили же, захват только за тело, зацепить мышцу, желательно до кости» - запоздало подумал контрразведчик. - Мужик, не дури, - попросил он. – Сейчас подъедет повозка, прыгнем туда и с ветерком в тыл. С детьми разберемся, обещаю. С этими словами он наступал на «попаданца», маскируя движение тоном и прямым, честным взглядом. Еще пару шагов, затем уже правильный захват, нормальный болевой прием, скрутить дурака и в бронеавтомобиль. А там пусть жалуется. Старик с тонзурой что-то заговорил, обращаясь к Терентьеву, громила с дробовиком угрожающе выставил челюсть и приподнял оружие, десантники немедленно взяли его на прицел. Терентьев отступил еще на шаг и достал из кармана маленький, но отнюдь не дамский пистолет. - Ты не понял, - все так же терпеливо, словно объясняя ребенку прописную истину, сообщил он Басалаеву. – Надо вывезти детей. Майора перекосило от злости, он покраснел еще больше, став похожим на Сеньора-Помидора из сказки. - Будем уговаривать? – для порядка уточнил у него Таланов. - Некогда. Берите его, - решительно скомандовал Басалаев. – Дайте в морду и отберите пистоль. Можете ему что-нибудь прострелить. Всех не перестреляешь, - сообщил он Терентьеву. – Он шестизарядный. - В ногу, – скомандовал капитан своим. По разумению Виктора с него и его солдат уже хватило риска и приключений, чтобы играть в благородство с этим Терентьевым-Тайрентом. – Ниже колена и не из трофейных, от них дырки большие. Громила с дробовиком опять было вознамерился устроить бузу, но ему в грудь уперся легкий пулемет. Бронеавтомобиль взрыкнул мотором уже на площади, шумно прошуршали шины, несколько мотоциклов остановилось у самого входа, сапоги гвардейцев застучали по лестнице, поднимаясь. - Кончайте скорее, время подгоняет, - нетерпеливо поторопил Басалаев. «Попаданец» ухмыльнулся, уголки его губ поползли вверх в почти волчьей усмешке. - Ловкие ребята, - одобрил он, вынимая из кармана вторую руку. – Но не настолько. И Терентьев продемонстрировал зажатую в кулаке гранату. Небольшой ребристый предмет, похожий на зеленый лимон. «РГО» - лучшая противопехотная граната в мире. Без чеки, удерживаемая от взрыва только предохранительной скобой. Показав гранату, Терентьев тут же, опережая реакцию обступивших его десантников, надежно спрятал руку во внутренний карман пиджака. - Отобрать быстро не сможете, - пояснил он. – Я же сказал, сначала вывозим детей. Томительное мгновение майор смотрел на «попаданца» с таким видом, будто увидел перед собой некое экзотическое насекомое, с почти научным любопытством. - Твою кавалерию, - проговорил он, наконец, с усталой брезгливостью. – Еще один идеалист… ____________________________________ Изменено 27 мая, 2011 пользователем Аналитик Ссылка на комментарий
Цудрейтер Опубликовано 27 мая, 2011 #500 Поделиться Опубликовано 27 мая, 2011 (изменено) 2Аналитик Разного возраста, по разному одетые, всех их роднило одно – острый цепкий взгляд хищника, мгновенно оценивающий встречного по соотношению – что можно отобрать и на какое сопротивление можно нарваться. Несколько раз гвардейцы встречали жертв такого измерения – раздетые изувеченные трупы, вызывающе брошенные посреди улиц, повешенные на фонарях. Мне вот это не очень. Во первых "разного возраста, по разному одетых..." кажется получше. Во вторых "оценивающий встречного по тому, что можно отобрать" или "оценивающий встречного - что можно отобрать и на какое сопротивление можно нарваться." В третьих "встречали жертв такой оценки – раздетых изувеченных трупов (мертвецов), вызывающе брошенных посреди улиц, повешенных на фонарях". Слишком много в одном абзаце, поэтому решил отметить. Кстати Терентьева "попаданцем" обозвал Шварцман один раз, а тут уже он вовсю попаданец. Не знаю хорошо это или нет... Полез на "Самиздат" чтобы проверить про попаданца и увидел новую концовку разговора двух братьев-англичан. Мне старая больше нра - Мы открыли дорогу Левиафану, но некому убить чудовище из моря. И теперь нам придется пройти этот путь до самого конца, бок о бок с дьяволом. Что бы ни ждало нас в конце. "Сера и Жесть! Шыссот Шысят Шесть!" (с) Мы открыли дорогу Левиафану и некому убить чудовище из моря. 'Нацисты' не оправдали наших надежд, но Королевству не впервой терпеливо ждать, пока временный попутчик не споткнется. Как-то заученно. UPD Если в жжшечке обновления появляются быстрее чем на "Самиздате" поставь плиз теги на главы, что-нибудь типа "железный ветер". А то полез проверять концовку "Левиафана" в жж и угорел искать. Ну если не сложно конечно. Изменено 27 мая, 2011 пользователем Цудрейтер Ссылка на комментарий
Рекомендуемые сообщения
Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь
Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий
Создать учетную запись
Зарегистрируйте новую учётную запись в нашем сообществе. Это очень просто!
Регистрация нового пользователяВойти
Уже есть аккаунт? Войти в систему.
Войти