Октябрьская революция-историческая закономерность

[Takeda]

а при чём здесь белые и красные вкупе с крестьянским вопросом?

Странный вопрос

Давай штолэ вспомнил Столыпинскую реформу

[Игорь]

 

 

Давай штолэ вспомнил Столыпинскую реформу

давай не будем.Она к теме не относится.

[Takeda]

давай не будем.Она к теме не относится.

Прямо относится, поскольку весьма ясно дает понимание о некоторых особенностях "крестьянской демографии"

[Игорь]

 

 

Прямо относится, поскольку весьма ясно дает понимание о некоторых особенностях "крестьянской демографии"

косвенно.Т.е,спорно.

Ты сформулируй гипотезу,где учтёшь крестьянскую демографию,реформы Столыпина,декреты большевиков и законы белых.При этом надо тебе доказать доминирующую составляющую пропаганды большевиков по крестьянскому,как минимум,вопросу. Ещё учти,что патроны и снаряды у красных производили рабочие.Ты знаешь методы принуждения? Рабочие на заводах в Питере и Москве во время ГВ не за красивые слова большевиков работали.

[Takeda]

косвенно.Т.е,спорно.

Странная логика, ой странная. Не в этом дело, но все равно забавно.

 

Ты сформулируй гипотезу,где учтёшь крестьянскую демографию,реформы Столыпина,декреты большевиков и законы белых.

Уже. Сколько можно намекать, что территория, которая оказалась "под большевиками" имела куда больше крестьянских напряжений и противоречий, чем белая. Сравни, к примеру, семейные наделы в центральной России и на Дону. Разница будет крайне существенная

 

При этом надо тебе доказать доминирующую составляющую пропаганды большевиков по крестьянскому,как минимум,вопросу.

А теперь ты приник к учебнику, понимаю

[еремей зонов]

 

 

Юра,склоняюсь к мысли ещё раз - Свердлов покруче,чем просто Нарком обороны.Он бы до поста не "опустился". Какое там у него влияние было? Давай посмотрим.

Игорь, не понял.

Какая связь между Свердловым и наркомом обороны?

И до какого поста он бы не опустился?

[Игорь]

Илья,вот что за манера общаться в интернете? Интерес полемики пропадает...

 

Юра,изначально шла речь о том,что наступление предполагаемого внезапного "послеИльича"  повлечёт (или не повлечёт) трения внутри партии.Если повлечёт и ,предположим, Сталин уберёт Троцкого с поста главного оборонщика,то кто может претендовать на этот пост? Если ты о другом - о главенстве в партии -,то я потерял нить рассуждений.Но с главенством в партии всё проще пареной репы - однозначно Свердлов. Вот с постом нарвоенмора труднее - я воспринял все вопросы ко мне со стороны Такеды именно так - кто будет в должности Троцкого,если послеЛенина Сталин уйдёт Лёву? Да и твои посты рассматривал в этом же ключе.И написал - Свердлов выше такого понижения.

Давайте тогда поставим отправную точку.

Изменено 18 февраля, 2016 пользователем Игорь

[еремей зонов]

ну,если б в 18 году преставился,то Сталин перестрелял и пересажал военспецов не по "Весне" и в 1937,а в том же 18-м. Пока бы там Троцкий очухался и ответил,то красные слили бы ГВ...

Собственно, это и есть исходная точка текущего разговора. 

Что было бы, если бы покушение на Ильича в августе 18-го было бы успешным

Перегрызлись бы и слились? Или, как считает Илья, как минимум, до конца ГВ было бы то же, что и с Ильичом. Аргумент Ильи - смерть Ильича сплотит соратников и им хватит ума не устраивать разборки, пока "социалистическое отечество в опасности".

В дополнение я предложил обсудить возможную кандидатуру на пост предсовнаркома.

У меня вырисовывается Свердлов. Правда, с еще одним допущением - что и он не уйдет в мир иной так рано, как это произошло в реале.

Где-то так.

Изменено 19 февраля, 2016 пользователем еремей зонов

[Игорь]

 

 

В дополнение я предложил обсудить возможную кандидатуру на пост предсовнаркома. У меня вырисовывается Свердлов

стопудово Свердлов.Сомнений нет.

[еремей зонов]

 

 

стопудово Свердлов.Сомнений нет.

С внутрипартийными шатаниями справится?

[Игорь]

 

 

С внутрипартийными шатаниями справится?

когда Ильич выздоравливал после ранения,то справлялся же.Кстати,вот воспоминания Троцкого:

 

Еще более критическими были дни, когда чехо-словаки угрожали Нижнему, а Ленин лежал с двумя эсеровскими пулями в теле. 1 сентября я получил в Свияжске шифрованную телеграмму от Свердлова: "Немедленно приезжайте. Ильич ранен, неизвестно, насколько опасно. Полное спокойствие. 31/VIII 1918 г. Свердлов". Я выехал немедленно в Москву. Настроение в партийных кругах в Москве было угрюмое, сумрачное, но неколебимое. Лучшим выражением этой неколебимости был Свердлов. Ответственность его работы и его роли в эти дни повысилась во много раз. В его нервной фигуре чувствовалось высшее напряжение. Но это нервное напряжение означало только повышенную бдительность, - с суетливостью, а тем более с растерянностью оно не имело ничего общего. В такие моменты Свердлов давал свою меру полностью. Заключение врачей было обнадеживающим. Видеться с Лениным еще нельзя было: к нему никого не допускали. Задерживаться в Москве не было оснований. От Свердлова я получил вскоре по возвращении в Свияжск письмо от 8 сентября. "Дорогой Лев Давидович! Пользуюсь случаем написать пару строк, благо есть оказия. С Владимиром Ильичем дело обстоит хорошо. Через 3 - 4 дня смогу, вероятно, видеться с ним". Дальше следовали практические вопросы, воспроизводить которые здесь нет надобности.

Ярко запомнилась поездка со Свердловым в Горки, где после ранения выздоравливал Владимир Ильич. Это было в ближайший мой приезд в Москву. Несмотря на ужасающе трудную обстановку того времени, крепко чувствовался перелом к лучшему. На решающем тогда Восточном фронте мы вернули Казань и Симбирск. Покушение на Ленина послужило для партии чрезвычайной политической встряской, - партия почувствовала себя более бдительной, настороженной, готовой к отпору. Ленин быстро поправлялся и готовился вскоре вернуться к работе. Все это вместе порождало настроение крепости и уверенности в том, что если партия справилась до сих пор, то тем более справится в дальнейшем. В таком именно настроении ехали мы со Свердловым в Горки. По дороге Свердлов вводил меня во все, что произошло в Москве за время моего отсутствия. Память у него была превосходная, как у большинства людей с сильной творческой волей. Его рассказ заключал в себе всегда деловой костяк, необходимые организационные справки и попутные характеристики людей, - словом, был продолжением обычной свердловской работы. И под всем этим чувствовалась подоплека спокойной и в то же время подмывающей уверенности: "справимся!" 
 

Свердлову приходилось много председательствовать в разных учреждениях и на разных заседаниях. Это был властный председатель. Не в том смысле, что он стеснял прения, одергивал ораторов и пр. Нет, наоборот, он не проявлял никакой придирчивости или формальной настойчивости. Властность его, как председателя, состояла в том, что он всегда знал, к чему, к какому практическому решению нужно привести собрание; понимал, кто, почему и как будет говорить; знал хорошо закулисную сторону дела, - а всякое большое и сложное дело имеет непременно свои кулисы, - умел своевременно выдвинуть тех ораторов, которые нужны; умел вовремя поставить на голоса предложение; знал, чего можно добиться, и умел добиваться, чего хотел. Эти качества его, как председателя, неразрывно связаны со всеми вообще свойствами его, как практического вождя, с его живой, реалистической оценкой людей, с его неутомимой изобретательностью в области организационных и личных сочетаний.

На бурных заседаниях он умел дать пошуметь и покричать, а затем в надлежащую минуту вмешивался, чтобы твердой рукой и металлическим голосом навести порядок.

Свердлов был невысокого роста, очень худощавый, сухопарый, брюнет, с резкими чертами худого лица. Его сильный, пожалуй, даже могучий голос мог показаться не соответствующим физическому складу. В еще большей степени это можно бы, однако, сказать про его характер. Но таково могло быть впечатление лишь поначалу. А затем физический облик сливался с духовным, и эта невысокая, худощавая фигура, со спокойной, непреклонной волей и сильным, но не гибким голосом, выступала, как законченный образ.

- Ничего, - говорил иногда Владимир Ильич в каком-либо затруднительном случае, - Свердлов скажет это им свердловским басом, и дело уладится... В этих словах была любовная ирония.

 

13 марта 1925 г.

"Яков Михайлович Свердлов". 
Сборник воспоминаний и статей. Гиз 1926 г. 

 

Кстати,подумалось - если бы Свердлов стал главным,то не уверен,что Сталину удалось бы свергнуть Троцкого.

[еремей зонов]

 

 

Кстати,подумалось - если бы Свердлов стал главным,то не уверен,что Сталину удалось бы свергнуть Троцкого.

Сейчас времени нет покопаться в документах, но по памяти, - вроде были какие-то терки у Свердлова со Сталиным в ссылке.

[Игорь]

 

 

вроде были какие-то терки у Свердлова со Сталиным в ссылке.

просто Свердлов считал Сталина ниже себя теоретически,относился свысока.

[еремей зонов]

просто Свердлов считал Сталина ниже себя теоретически,относился свысока.

Это да.

И еще чегой-то там про тарелки, которые Свердлов тщательно мыл после каждой трапезы, а ИВС просто вылизывал, аки пес.

 

Ну, и не надо забывать, что Лейба и Яков таки соплеменники

И в руках одного - армия, а у другого - кадры.

А что на тот момент у ИВС?

Изменено 19 февраля, 2016 пользователем еремей зонов

[Игорь]

 

 

А что на тот момент у ИВС?

ничего особенного,вроде.Ну,командировал по разным фронтам с инспекцией.Был председателем ВС СКВО в 18-м (типа главного комиссара над военными).Сколотил группу товарищей вокруг себя (Ворошилов,Минин)

[еремей зонов]

 

 

ничего особенного,вроде.

Т.е. приходим к выводу, что тов. Сталину соратники развернуться не дадут.

Но! Через 7 месяцев после покушения на Ильича (в нашей альтернативе - успешного) тов. Свердлов тоже покидает сей бренный мир.

[Игорь]

 

 

Т.е. приходим к выводу, что тов. Сталину соратники развернуться не дадут. Но! Через 7 месяцев после покушения на Ильича (в нашей альтернативе - успешного) тов. Свердлов тоже покидает сей бренный мир.

7 месяцев в той войне огромный промежуток.Красные и белые за это время наступали-отступали диаметрально противоположно.История реальная показывает,что тов. Сталину лет 10 понадобилось,чтобы убить всех врагов после гражданки.

Вообще,имхо, роль Сталина в этот период не до конца изучена.Как и Свердлова.

[Тарпин]

Занятный пост:

 

Помимо яростных красных борцов за социалистическое прошлое существует их эквивалент - "дистиллированные белые". Для них, как и для ультракрасных, при любой смене власти ничего не меняется - их не вижят в упор как статистически незначащую величину.

 

Жизнь проходит мимо, люди решают встающие перед ними проблемы, а ультрабелые сидят в глубокой изоляции и прекрасно понимают ее глубину - такую, что Хазин может позволить себе конструировать умозрительную "православно-монархическую партию" и идейно громить несуществующего оппонента.

 

И им в этой изоляции комфортно: можно не задавать себе неприятных вопросов.

 

Про степень вины представляемой ими (как минимум в их собственных глазах) "городской России" начала ХХ века в катастрофе 1917 года.

 

Про ту часть правды, которая стояла за людьми, пошедшими не к Деникину и Колчаку, а к вожакам красных формирований.

 

Про коллаборационизм части эмиграции с Гитлером - они-таки умудрились оправдать союз с дьяволом против своего народа.

 

Дело не в том, чтобы тыкать им этим в глаза - недоброжелателей найдется, а в том, чтобы ответить на них хотя бы для себя.

 

Для этих людей - самих целиком и полностью вышедших из советского общества - вся советская история слилась в один ком, как будто в 1917 году жизнь остановилась, а в 1991 началась вновь.

Между тем, у их противников была своя собственная правда - обернувшаяся кровью, трагедиями и горем, но своя собственная. И без понимания ее не выйдет вообще ничего.

 

Россия была не только городская, но и гораздо более многочисленная деревенская. И эти две России прорастали друг через друга, сглаживая внесенный Петром разрыв в национальную культуру.

 

На русской традиции воспитывались все – и защищавшие свою Россию от красногвардейского погрома первопоходники из вчерашних гимназистов, и озлобленные против глубокой несправедливости пореформенной России краскомы из царских унтер-офицеров, и «красные дьяволята» из шахтерских сирот, и воевавшие на всех трех сторонах деревенские ухари, и белые ижевские оружейники, и красные николаевские грузчики, старозаветные казаки и революционные евреи. И литературного Григория Мелехова, и вполне реального Виталия Банивура воспитывали в рамках традиционного общества.

 

К революционным догматикам-интеллигентам и нахватавшимся верхов революционным начетникам-рабочим примкнули миллионы людей, которые увидели в революции возможность построить жизнь на основе справедливости. Той справедливости, представление о которой они впитали из детских сказок, родительских поучений, церковных проповедей и романтической литературы для подростков - в зависимости от социального положения и культурного уровня.

 

Победившие красные были никакие не марксисты. Те дореволюционные марксисты-большевики, которые призвали к поражению в ПМВ и убивали Россию в 1917 году – капля в море среди победивших «красных». Основная масса – те, кто пошел против «белой кости», утоляя злобу голодных против сытых или повинуясь зову романтики разрушения. Для них примитивная марксистская социальная теория была лишь способом построить новый справедливый мир в России, как в XVII веке Самозванец был всего лишь знаменем для тех, кто шел за ним. И они вливали в головы детей представления об идеальной правильной жизни, которые сами получили от верующих родителей.

 

Но они создавали не освобожденную от крепостнической и пореформенной грязи Россию, а Союз Советских Социалистических Республик. Это была совсем другая страна, в ней не было места традиционным ценностям. Россия провозглашалась «тюрьмой народов», а ее история (особенно на первых порах) – сплошным преступлением. В школе проповедовался вульгарный атеизм, она наследовала программу реального училища и была ориентирована на подготовку технического специалиста – инженера, не знающего социальную теорию и некритично воспринимающего любую социально-политическую ахинею из СМИ. В дореволюционной уваровской гимназии преподавались основы гуманитарного анализа, были логика и история философии, были древние языки. Теперь все это заменило марксистское обществоведение. Теория и методология социального знания были уделом специально обученных партийцев и находящихся под неусыпным контролем историков и филологов, здесь на входе в высшие учебные заведения стояли свои фильтры, несравнимые с фильтрами для технарей, и идеологический контроль был куда сильнее. И на выходе у них были в основном либо далекие от понимания неспециалистами сугубо специальные тексты, либо начетническая сусловщина.

 

«Советские люди» – русские. Идеалистически настроенная советская молодежь победила в Великой Отечественной войне, и сражались они никак не за Коминтерн. Но ведь Великая Отечественная война дала и феноменальное количество коллаборационистов, которого никогда не знала Россия. Это произошло потому, что советская власть была чужой для огромной массы людей. Кто-то просто возобновил гражданскую войну – об этом любят поговорить идейно и организационно связанные с РОА деятели НТС, любят и ничему не научившиеся родственники ультрабелых с другого политического фланга.

 

Но основная масса коллаборантов – не идейные борцы. Это просто люди, которым советская власть сломала хребет тотальной дискриминацией всех хоть как-то связанных с прежним образом жизни, репрессиями и унижениями для «бывших» и «лишенцев», всплеском уголовщины (которую удалось задавить только далеко после войны), беззащитностью перед иррациональным произволом партийных властей и работающими в режиме взбесившейся мясорубки органов безопасности, жесточайшей коллективизацией, комсомольскими погромами в церквях и варварской «культурной революцией».

 

Даже в изучении отечественной литературы в школе существовал своеобразный русско-советский дуализм. Параллельно изучали богоборческую «Смерть пионерки» Багрицкого и христианское «Бородино» Лермонтова, Пушкина и Маяковского, Достоевского и Чернышевского. И идеологически правильные тексты были поразительно скудны идейно и литературно. А списанный с новозаветных заповедей Моральный кодекс строителя коммунизма не имел под собой никакого фундамента, кроме привычных бытовых стереотипов авторов Программы КПСС.

Официальной идеологией Союза Советских Социалистических Республик был вульгарно-материалистический марксизм. В школе вдалбливали в голову, что «жизнь – форма существования белковых тел» (с) Опарин. Где здесь место любви? Ее нет, есть «половой вопросъ», есть «стакан воды» (с) Коллонтай, есть «совместное ведение хозяйства» (с) сов. законодательство. Семья в течение четверти века вообще была необязательным институтом - ранний СССР захлестнула сексуальная революция.

И вот уже пионерия поет «мы на небо залезем, разгоним всех богов», комсомольская «легкая кавалерия» устраивает травлю «несознательных и темных» стариков, Багрицкий воспевает смерть пионерки, которая оттолкнула крест в руках матери. Детей заставляют прилюдно отрекаться от родителей, в школах проповедуют доносительство, устраивают пропагандистскую свистопляску на костях трагически погибших Морозовых. Какие тут вообще могут быть семейные устои? До 1944 г. в суде было достаточно совместного ведения хозяйства и полового общения – уже семья. Других требований не было. Отсюда происходила и некрасивая тяга советских офицеров к заведению ППЖ. Почему нет, сошлись-разошлись.

 

Но поколение победителей в Гражданской войне успело воспитать молодежь, готовую строить созданную их отцами социалистическую утопию. И вот внучка красной комиссарши Ирина Левченко в 17 лет идет таскать под огнем раненых, а внучка убитого красными священника Зоя Космодемьянская после мучительных пыток предрекает приход Красной Армии и изгнание оккупантов, на суде в Одессе советский резидент Владимир Молодцов заявляет румынскому судье, что на своей земле не будет просить помилования у врага. Они победили, а те вчерашние белые, которые пошли служить немцам, стали врагами русского народа.

 

9 мая 1945 года – ключевая дата советской истории, дети советских утопистов доказали свое право строить свой собственный мир. Послевоенный СССР – это общенародное государство, и его правители – победители 1945 года – стремились реализовать свои социальные идеалы. Репрессии с 1960-х практически отсутствовали - на статью надо было нарваться, вместо карательных органов были органы государственной безопасности, партийные работники рекрутировались из народа и стремились буквально «сделать народу лучше».

 

Получилось у советских плохо. Государство имело большой военный потенциал, нас боялись. Но инженер зарабатывал меньше рабочего-станочника, профессия учителя стала малоуважаемой и малооплачиваемой, в армии процветали дикие уголовные обычаи. Общественные науки только к 1970-м годам потихоньку стали оправляться после советских реформ, техническая интеллигенция активно увлекалась астрологией и рериховским оккультизмом, а математики сочиняли популярные среди технарей с высшим образованием псевдоисторические теории.

 

Военное поколение постарело, а его детям и внукам все более неуютно было в военно-бюрократической утопии, которая все никак не хотела превращаться в обычную обустроенную страну. Но страна-то была, люди считали ее своей, даже если не питали особых иллюзий в отношении верхов общества (а в какой стране питают? неужто в Штатах?).

 

В 1980-х вектор настроений и воль населения сложился к ликвидации существующего строя и преобразовании страны в капиталистическую. Произошла катастрофа.

 

И вся эта жизнь протекала БЕЗ БЕЛЫХ. Их не было в русской истории начиная с 1920-х гг.

Отказываясь от советского периода истории, они делают то же самое, что красные, для которых до 1917 г. ничего не было кроме угнетения и классовой борьбы. А если для них нет прошлого, то и их нет для настоящего.

http://humanitarius.livejournal.com/234388.html

[Тарпин]

Еще немного для анри:
 

«Вилла Роде»

Угол Новодеревенской набережной и Строгановской улицы, ныне Приморского проспекта и улицы Академика Крылова

По меркам Петербурга Серебряного века — загородный ресторан. Самым известным и постоянным посетителем «Виллы Роде» был Александр Блок, стихотворения «Незнакомка» и «В ресторане» описывают реалии внутри и близ «Виллы Роде». Здесь были большой летний театр и летняя веранда-ресторан со сценой, где выступали известные артисты (Дулькевич, Мозжухин, Шаляпин, Собинов и другие). По свидетельству Корнея Чуковского, при «Вилле» был притон, который посещала золотая молодежь того времени. «Виллу» охотно посещала и будущая советская элита — это подтверждал сам владелец, который, не стесняясь, называл свое заведение просто «публичным домом».

«На первых порах, после „пломбированнаго вагона“ кто только не швырял у меня немецких, генеральнаго штаба, денег! И Гриша Зиновьев лыка не вязал! А Луначарский кренделя ногами выписывал! И Нахамкес, не заплатив, задним ходом удирал! И золотое сердце Феликса Дзержинскаго улыбками девочек утешалось! А однажды даже и самого Ленина… разумейте, языцы, и покоряйтеся: Ленина!!! — замертво вынесли! Понимаете теперь, каков я есмь большевик. Относительно последняго пункта я мог бы даже лично свидетельствовать в пользу г. Роде, так как вез сие бездыханное тело с Виллы Роде во дворец Кшесинской мой собственный бывший шоффер, впоследствии не без гордости о том повествовавший».
Александр Амфитеатров. «Записная книжка» (1924)

[еремей зонов]

 

 

Еще немного для анри:

Не понял, к чему здесь этот пост?

Впрочем, как и предыдущий.

[еремей зонов]

Ога, смотрю, и тов. Колодный решил написать про вождя мирового пролетариата, чей 146 д.р. нынче отмечает "все прогрессивное человечество."    Надо будет купить.

 

Сегодня мы публикуем отрывок из новой книги обозревателя нашей газеты Льва Колодного "Ленин без грима"

 

 

Супруги Ульяновы покидали маленькую Женеву с радостью. Она казалась им «мертвой и пустой», они называли ее в сердцах «проклятой». И Париж, куда переехали на постоянное место жительства, также заслужил у них злые эпитеты, особенно доставалось столице французов от Владимира Ильича. За что?

По случаю столетия со дня рождения Ленина мне посчастливилось с группой журналистов путешествовать маршрутом «Интуриста» по «ленинским местам Швейцарии и Франции», оказаться в Женеве и Париже, куда мы попали как раз зимой. Тогда Женева выглядела и без снега привлекательной, уютной: ярко зеленела трава, вечнозеленые кустарники и деревья, высились на горизонте горы, синела гладь озера, ставшие частью городского пейзажа. Улицы, как горы, не изменились со времен Ильича в городе, где не сносили, как в Москве, старинные переулки, храмы, не строили дома - коробки.

В «проклятой Женеве» Владимир Ильич жил, ни в чем не нуждаясь, хотя был лидером партии, потерпевшей в революцию 1905 года жестокое поражение. Как всегда, днем работал в библиотеке, вечером ходил в кино и театр, прогуливался на набережной у Женевского озера, ездил на Капри к Максиму Горькому, в горы, Бернские Альпы. Постоянно на велосипеде катался к подножию горы Салев, той самой, что высится над городом, откуда просматривается великий Монблан.

Итак, пожив в этом сравнительно небольшом городе Европы год, Ленин с соратниками переехал в самый большой город на континенте – Париж. Каким показался ему центр мировой цивилизации? – И какой черт понес нас в Париж! – не раз восклицал Ильич, обосновавшись в столице Франции. Почему Париж показался Владимиру Ильичу хуже «проклятой Женевы», его жена в воспоминаниях, откуда я беру эти характеристики, не объясняет. В Париже Ленин, как всегда, вел идейную борьбу с оппонентами внутри партии, в данном случае с «отзовистами», теми, кто требовал отозвать членов партии из Думы и других легальных организаций, где они выступали от ее имени. Но подобная жесткая борьба являлась нормой партийной жизни, когда не находилось «отзовистов», появлялись обязательно другие враги: меньшевики, «ликвидаторы» и т. д., хорошо известные всем, кто в СССР изучал историю партии…

На Лионском вокзале в Париже прибывших Владимира Ильича и его жену встретила Мария Ильинична, она привела их в отель на бульварах… В написанной французским коммунистом Жаном Фревилем книге «Ленин в Париже» дается соответствующая ленинскому восприятию картина города в день его прибытия, а таковым оказалось 15 декабря 1908 года: «Накрапывал мелкий холодный дождик, в молочном тумане тонули огни газовых рожков, крыши ближайших домов еле проступали в сгущавшихся сумерках. Продрогшие прохожие, спрятав лица от непогоды в поднятые воротники пальто, спешили спуститься в метро, некоторые суетились вокруг омнибусов, окликали проезжавшие фиакры… Кучера, взгромоздившись на высокие сиденья, бранились, щелкали бичами. Гулкие клаксоны редких автомобилей заставляли прохожих пугливо расступаться. Работа в городе заканчивалась, люди спешили домой. Где-то вдали раздавались металлические трели трамвайных сигналов, они напоминали звон колоколов судна, терпящего бедствие в открытом море…»

Это ли город, где праздник всегда с теми, кто в нем живет? По ком звонят колокола? Кто терпит бедствие в зимний парижский вечер на вечно шумной и живой площади Лионского вокзала, не знающей сна, всегда бодрствующей, живой? Никто, конечно, не заметил в многоликом Париже в тот вечер, что в нем появились еще два эмигранта, Владимир Ульянов и его жена. Как всегда, горели огни бесчисленных кафе, у театральных подъездов толпилась публика перед началом представления, к «чреву Парижа» спешили возы с мясом, рыбой, овощами, магазины ломились изысканными товарами: винами, парфюмерией, одеждой, самой модной.

Никаких трудностей с размещением в парижской гостинице не появилось. Не возникло у Владимира Ильича и его жены проблем с пропиской, жильем, когда они через несколько дней подобрали на улице Бонье у парка Монсури просторную квартиру, где каждому члену семьи пришлось по комнате. Переехав по новому адресу, Ленин сообщал старшей сестре о ценах за жилье: «840 франков + налог около 60 франков + консьержке тоже около того в год. По-московски – дешево (4 комнаты + кухня + чуланы, вода, газ), по-здешнему – дорого… Квартира на самом почти краю Парижа, на юге, около парка Монсури. Тихо, как в провинции. От центра очень далеко, но скоро в двух шагах от нас проводят метро – подземную электричку, да пути сообщения, вообще, имеются. Парижем пока довольны».

Как видим, в этом письме Ильич еще не печалится, что перебрался в Париж, не называет его проклятым. Квартира в новом доме оказалась со всеми мыслимыми тогда удобствами, каминами и зеркалами, на их фоне не смотрелась привезенная из Женевы вместе с велосипедами простая мебель, заставившая было хозяина дома усомниться в кредитоспособности русского постояльца и поначалу даже отказать ему в поручительстве за него в библиотеку…

Возникали неожиданно другие проблемы, каких не знали и маленькой Женеве. Чтобы подключить к квартире газ, потребовалось Надежде Константиновне три раза съездить в некую контору, чтобы получить нужную справку, и только после этого газифицироваться.

– Бюрократизм во Франции чудовищный! – писала Крупская в мемуарах, сочинявшихся в советское время. И это утверждала дама, чей супруг превратил страну в невиданный в истории бюрократический лабиринт, по которому суждено нам ходить по сей день.

Сама Надежда Константиновна в советской Москве возглавляла один из таких невиданных прежде в Европе бюрократических монстров под названием Главполитпросвет, надзиравший из столицы за всеми издательствами, школами, библиотеками, средними и высшими учебными заведениями. Этот «просвет» внедрял марксистско-ленинскую идеологию в умы, вколачивал ее в сознание народа через школы для взрослых, «избы-читальни», клубы, «коммунистические академии», «совпартшколы». По всей стране главный комитет рассылал циркуляры, предписывавшие изъять с книжных полок не только Библию, Коран и другие подобные книги, но и сочинения ученых, философов, писателей, где цензоры находили намек на религиозность, труды всех ученых-идеалистов, всех мыслящих не так, как Надежда Константиновна и ее муж, члены их партии.

Итак, в декабре 1908 года обосновались супруги Ульяновы в Париже.

«Как-то в феврале, помнится, – пишет Н. К., – приехал из своего путешествия по Японии Марк Тимофеевич, муж Анны Ильиничны, обедал у нас. Посмотрел, как мы хлопочем около кухни, как по очереди с Марией Ильиничной моем посуду, и говорит: лучше бы вы “машу” какую завели. Но мы тогда жили на партийное жалованье, поэтому экономили каждую копейку, а кроме того – французские “маши” не мирились с русской эмигрантской сутолокой».

Будущий незадачливый нарком путей сообщения, посильно разваливший транспорт, зять Ильича, до революции числился скромным служащим на казенной железной дороге. И вот, представьте себе, мог позволить путешествие по Японии, а потом и по всему миру, оказавшись в Париже.

Спустя два месяца после прибытия в Париж, глава семьи, уставший от переезда, отправляется поправить пошатнувшиеся нервы на Лазурный берег дней так на десять, «между 13 (26) февраля и 23 февраля (8 марта)», как указывается в «Биохронике». Останавливается в известном отеле «Оазис», где брал номер, став знаменитым и состоятельным, Антон Чехов в последний приезд в Ниццу. «Я сижу на отдыхе в Ницце, – писал Ильич сестре Анне. – Роскошно здесь: солнце, тепло, сухо, море южное». Но как вынужденный «экономить каждую копейку» он умудрялся отдыхать на дорогом курорте и в первоклассном отеле среди зимы? Отдыхал и в разгар лета всей семьей, с женой, тещей, сестрой дней так сорок в пансионе в пятидесяти километрах от Парижа…

Хоть сравнительно дешевый был тот пансион, но ведь не бесплатный. «Были здесь мелкие служащие, продавщица с мужем и дочерью, камердинер какого-то графа; все они хотели походить на больших господ. Не очень щедрые на расходы, они требовали, чтобы кормили сытно, и чтобы все было удобно… Владимир Ильич и Надежда Константиновна слушали неумолчную болтовню и пересуды этого обывательского сборища забавных бахвалов; утомленные пустопорожней и вычурной болтовней, они садились на велосипеды и отправлялись на просторы природы»! – пишет Жан Фревиль в наполненной подробностями подобострастной книге «Ленин в Париже». Очевидно, что вместе с этими «бахвалами» столь же сытно питались наши эмигранты, пользовались теми же удобствами…

Итак, разыскиваемый безуспешно русской полицией вождь живет во Франции, занимается партийной работой, пишет статьи, участвует в разных заседаниях. В это время в России под наблюдением сестры Анны выходит «Материализм и эмпириокритицизм». Никакая цензура, никакой комитет, вроде Главполитпросвета, не препятствует публикации новой книги государственного преступника, числящегося в списке лиц, подлежащих аресту…

Осенью, после отъезда Марии Ильиничны, Ульяновы решили сменить большую квартиру и перебрались в меньшую, на улицу Мари-Роз, где французская коммунистическая партия спустя много лет открыла музей в жилом доме, куда спешили все советские туристы. Так что и я мог своими глазами лестницу, застеленную ковром, и парижскую квартиру, где без особого труда поместилась вся наша группа из двадцати человек.

Надежда Константиновна характеризует эту квартиру так: «Две комнаты и кухня, окна выходили в какой-то сад. “Приемной” нашей теперь была кухня, где и велись все задушевные разговоры». Как всегда, стремясь приуменьшить свой достаток, Крупская и здесь допускает неточность. Кроме указанных ею двух комнат, имелась третья, где посетители могли увидеть две стоящие рядом кровати. Это – спальня. Надежда Константиновна не взяла ее в расчет потому, что комната не имела окон, находилась в глубине квартиры, соединяясь застекленной дверью со смежной комнатой, что служила кабинетом.

Отсюда, как прежде, на велосипеде Ленин отправлялся в библиотеку. Один раз попал под автомобиль, изломав велосипед. В другой раз велосипед, который оставлялся на лестничной площадке дома соседнего с библиотекой, украли. Платил Ильич консьержке по десять сантимов, но она не уберегла его транспортное средство. На упреки вождя эта французская «кухарка» гордо ответила, что за его сантимы она только разрешала оставлять велосипед на лестнице, но не нанималась его стеречь… Не из общения ли с ней Ленин сделал вывод относительно кухарок, способных после курса обучения управлять государством? Заказанные в библиотеке книги поступали не сразу – на второй, третий день. В общем, и здесь угнетала «бюрократическая канитель», как пишет Крупская, что вызывало бурный протест абонента.

«Ильич на чем свет ругал Национальную библиотеку, а попутно и Париж», – пишет Надежда Константиновна. За что, отче? По-видимому, за кражу велосипеда, за задержку с книгами, за плохую погоду… Вторя Крупской, Жан Фревиль, упомянув о квартире на улице Мари-Роз, пишет: «В этом скромном жилище Владимир Ильич провел самые тяжелые годы эмиграции». Почему тяжелы были парижские годы?

Парижская эмиграция длилась с конца 1908 года по 1912 год. Как раз в этот период вождь произвел радикальную смену караула, разорвал отношения со всеми былыми соратниками, с которыми жил, играл в подкидного на даче «Ваза», вершил тайком революцию 1905 года. Сблизился с публицистами Львом Каменевым, Григорием Зиновьевым, будущими губернаторами Москвы и Питера, провел известную Пражскую конференцию, организовал свою партию под названием РСДРП(б), то есть партию нового типа – большевистскую, готовую пролить моря крови ради достижения цели. В состав Центрального комитета ввел Иосифа Сталина, и в его членах последний пребывал по март 1953 года, до смерти в Волынском.

Крупская утверждает, что в кругу соратников Ильича «личной близости у него почти ни с кем не было. Были простые, близкие товарищеские отношения, и только. Всякие разрывы отношений с товарищами по работе переживал крайне тяжело». Таких разрывов в Париже произошло очень много. Возможно, этим объясняется нелюбовь к городу. Приходилось с «товарищами» спорить так, что даже язык чернел, как пишет Крупская. В кафе, где встречались и спорили, порой дело доходило до драк с так называемыми «отзовистами», причину их, из описаний Крупской, понять сегодня трудно.

«Алексинский (лидер «отзовистов», глава группы «Вперед». – Л. К.) с нахальным видом уселся за стол и стал требовать слова, и когда ему было отказано, свистнул. Пришедшие с ним «впередовцы» бросились на наших. Члены нашей группы Абрам Сковно и Исаак Кривой ринулись было в бой, но Николай Васильевич Сапожков (Кузнецов), страшный силач, схватил Абрама под одну мышку, Исаака под другую, а опытный по части драк хозяин потушил огонь. Драка не состоялась. Но долго после этого, чуть не всю ночь, бродил Ильич по улицам Парижа, а вернувшись домой, не мог заснуть до утра».

В Париже, который так охаивался Лениным, случилось важное событие в личной жизни Владимира Ильича: знакомство с Инессой Теодоровной Арманд. Француженка, дочь актеров, она выросла в России, вышла замуж за московского фабриканта Арманда, родила ему четырех детей. Но, влюбившись, ушла от него к его родному младшему брату, после чего стала матерью пятерых детей. Любви, материнства ей было мало. После смерти второго мужа училась в Сорбонне. Примыкала к социалистам-революционерам. Познакомившись с Лениным, стала верным большевиком, его ученицей.

 

 

http://www.mk.ru/culture/2016/04/21/i-kakoy-chert-pones-nas-v-parizh.html

Изменено 22 апреля, 2016 пользователем еремей зонов

[Игорь]

 

 

Надо будет купить.

Юра,это же худлит.Не уподобляйся "всему прогрессивному человечеству".

ЗЫ ДР Ленина,естественно, помню - 22 апреля 1970 г. 

ЗЗЫ Но ассоциации начинаются с 20 апреля.В это день (не помню какого года) родился Шикльгрубер.Потом через 2 дня Ленин.24 апреля - Анатолич.А 25 моя дочь

[еремей зонов]

 

 

Юра,это же худлит.Не уподобляйся "всему прогрессивному человечеству".

Ээ, Игорь, "ты не прав!" Хороший худлит про Ильича - большая редкость. А уж про него, как человека, просто человека - еще большая.

[еремей зонов]

Предыдущее письмо писал с дороги. Теперь уже устроился на месте, — думаю, впрочем, что не надолго и что скоро опять поеду куда-нибудь.

Природа здесь роскошная. Я любуюсь ею все время. Тотчас же за той немецкой станцией, с которой я писал тебе, начались Альпы, пошли озера, так что нельзя было оторваться от окна вагона; если бы знать тамошние условия и цены (не может быть, чтобы в деревнях нельзя было устроиться недорого), то туда, вероятно, можно бы съездить на дачу. Проезд недорог, а природа роскошная.

 Оказывается, — очень дорога здесь прислуга: 25—30 frs. в месяц на всем готовом, а кормить-де тоже надо здесь очень хорошо.

Май 1895.

 

В Париже я только еще начинаю мало-мало осматриваться: город громадный, изрядно раскинутый, так что окраины (на которых чаще бываешь) не дают представления о центре. Впечатление производит очень приятное — широкие, светлые улицы, очень часто бульвары, много зелени; публика держит себя совершенно непринужденно, — так что даже несколько удивляешься сначала, привыкнув к петербургской чинности и строгости.

 

Чтобы посмотреть как следует, придется провести несколько недель.

Здесь очень дешевы квартиры: например, 30—35 frs. за 2 комнаты с кухней в месяц; 6—10 frs. в неделю за меблированную комнату — так что я надеюсь устроиться недорого.

июнь 1895.

 

 

 

 

 

Я писал последнее письмо, если не ошибаюсь, восьмого. С того времени я многонько пошлялся и попал теперь... в один швейцарский курорт: решил воспользоваться случаем, чтобы вплотную приняться за надоевшую болезнь (желудка), тем более, что врача-специалиста, который содержит этот курорт, мне очень рекомендовали как знатока своего дела. Живу я в этом курорте уже несколько дней и чувствую себя недурно, пансион прекрасный и лечение видимо дельное, так что надеюсь дня через 4—5 выбраться отсюда. Жизнь здесь обойдется, по всем видимостям, очень дорого; лечениееще дороже, так что я уже вышел из своего бюджета и не надеюсь теперь обойтись своими ресурсами. Если можно, пошли мне еще рублей сто ...

Июль 1895.

 

 

Живу я по-прежнему, и Берлином пока доволен. Чувствую себя совсем хорошо, — должно быть, правильный образ жизни (переезды с места на место мне очень надоели, и притом при этих переездах не удавалось правильно и порядочно кормиться), купанье и все прочее, в связи с наблюдением докторских предписаний, оказывает свое действие. Занимаюсь по-прежнему в Königliche Bibliothek*, а по вечерам обыкновенно шляюсь по разным местам, изучая берлинские нравы и прислушиваясь к немецкой речи. Теперь уже немножко освоился и понимаю несколько лучше, хотя все-таки очень и очень еще плохо.

Берлинские Sehenswürdigkeiten** посещаю очень лениво: я вообще к ним довольно равнодушен и большей частью попадаю случайно. Да мне вообще шлянье по разным народным вечерам и увеселениям нравится больше, чем посещение музеев, театров, пассажей и т. п.

Насчет того, чтобы надолго остаться здесь, — я не думаю: «в гостях хорошо, а дома лучше». Но пока еще поживу тут, и, к великому моему ужасу, вижу, что с финансами опять у меня «затруднения»: «соблазн» на покупку книг и т. п. так велик, что деньги уходят черт их знает куда. Приходится опять обратиться за «вспомоществованием»: если можно, пришли мне рублей 50—100.

Август 1895.

 

Все-таки письма больше говорят о человеке, чем воспоминания

 

Это письма Ильича маменьке. Напомню, 1895 год - Володеньке 25 годков.

 

ЗЫ. Емнип, за один франк давали 25 копеек.

Изменено 25 апреля, 2016 пользователем еремей зонов

[Игорь]

 

 

Все-таки письма больше говорят о человеке, чем воспоминания

люди взрослеют,брат казнён,маменька шлёт денег.По большому счёту,основоположники марксизма (Маркс и Энгельс) тоже не голодали.Революционные идеи бесплатно вырождаются в бунт. Типа воспетого Энгельсом восстания Спартака.