Борьба красной и белой идеологий

[eugend]

То, что крестьянство (ранее радостно встречавшее белых) провожало их выстрелами, отмечали и Шульгин, и врангелевский начштаба Шатилов, и кутеповский начштаба Доставалов. Это именно сравнение населением на своей шкуре той и другой власти. В принципе то же самое отмечали и британцы, перечислявшие в январе 1920 года среди причин поражений В.С.Ю.Р. завоевание Красной армией симпатий населения в прифронтовой полосе в противовес грабежам и насилиям деникинских войск. В принципе и спустя несколько месяцев после разгрома Деникина и утверждения власти большевиков ситуация оставалась схожей. Вот что например написал в своем дневнике 2 июня 1920 года А.А.Валентинов, офицер полевой ставки ген. Врангеля:

 

«Утром слушал показания наших офицеров-перебежчиков и агентов разведки, бывших у красных. Впечатление самое безотрадное. Говорят, никаких восстаний на юге сейчас нет (а наши газеты-то, а "Вел.Россия" пекут их, что твои блины!). Об особенных насилиях над простым населением тоже ничего не слышно. О нашей армии население сохранило везде определенно скверные воспоминания и называют ее не Добрармией, а "грабьармией". На Кубани и в Новороссийске сдалось в общей сложности 10.000 офицеров. Почти все якобы живы. Советская власть будто бы прилагает все усилия, чтобы привлечь их на свою сторону. Многие уже служат в красных армиях. Ведущих, впрочем, агитацию против большевиков беспощадно расстреливают.»

 

 

Карпенко впрочем пишет про недовольство населения красными и успехи врангелевской пропаганды, развернувшей свои усилия с целью обеспечения поддержку населения, постарался изменить политику в отношении крестьянства:

 

Хорошо осведомленный, благодаря разведке, о настроениях крестьян, Врангель рассчитал точно. Весной 1920 г. среди зажиточного крестьянства юга России и Украины кратковременное облегчение по случаю изгнания "Грабь-армии" довольно быстро сменилось недовольством большевистской продразверсткой, реквизициями и повинностями в пользу Красной армии. В Северной Таврии, уездах Херсонской и Екатеринославской губерний массовый характер приняли отказ сдавать хлеб по продразверстке и выполнять повинности, частыми стали случаи порчи железных дорог и линий телеграфно-телефонной связи, активизировалось повстанческое движение. Семена, искусно посеянные в эту почву врангелевской пропагандой, быстро дали всходы: среди крестьян широко распространились слухи, что в Крыму генерал Врангель "заводит хорошие порядки". Крестьяне были довольны положением закона, что захваченная помещичья земля остается за ними, говоря: "Наконец-то белые и о нас вспомнили". Во время выхода Русской армии из Крыма лишь большевистски настроенная беднота встретила "освободителей" хмуро, некоторые ушли с красными. Основная же масса крестьян отнеслась к белым хоть и настороженно, но в целом доброжелательно, рассчитывая с их приходом избавиться от ненавистной продразверстки и получить долгожданную свободу торговли хлебом

 

Однако пропаганда в любом случае должна быть подкреплена реальными делами, а вот здесь успехи у Врангеля увы не сильно отличались от деникинских. Не буду приводить отрывок про провал реальной, а не декларативной аграрной политики Врангеля и Кривошеина – у Карпенко об этом сказано очень много, приведу лишь его же описание ситуации с гражданской администрацией и установлением законности на подвластных Врангелю территориях:

 

Для "ограждения населения от насилий" Врангель в середине апреля учредил должности военных комендантов селений. Назначаемые, как правило, из офицеров, они фактически вставали во главе сельской администрации. И уже месяц спустя главком констатировал в своем приказе: коменданты "сами нарушают порядок".

 

В Северной Таврии уездная, волостная и сельская администрация после краткого советского правления была совершенно парализована Едва восстановившись в прежнем виде после прихода Русской армии, она оказалась подмятой под военными комендантами и начальниками войсковых частей, проходящих через населенный пункт или стоящих в нем Их самоуправству она совершенно не могла противостоять.

 

В мае после восстановления местной администрации и налаживания ее работы Совет при главкоме одобрил проект создания при командирах корпусов должности заместителя по гражданской части. Этот проект предложил и горячо отстаивал Слащов, убежденный в том, что иначе не освободить командиров от гражданских дел, а местные власти  от пагубного вмешательства военных в их деятельность. Согласно утвержденному главкомом 11 мая Положению о начальниках гражданской части при командирах корпусов, "начграчи", как их стали именовать, наделялись правами губернатора и подчинялись начальнику Гражданского управления. В состав гражданских частей вводились представители всех гражданских ведомств. Их главной задачей было формирование местного административного аппарата на только что занятой войсками территории (управлений начальников уездов, городской и сельской стражи), чтобы как можно скорее передавать ее под управление гражданских ведомств и тем положить предел произволу военного начальства, которое рассматривало ближайший тыл как свою вотчину.

Однако уже в середине июля гражданские части были расформированы, ибо создавали "двойственность властей", проще говоря  вносили путаницу в управление. А главное  вызывали сильнейшее недовольство военачальников, поскольку пытались упорядочить реквизиции, препятствовали "самоснабжению" войск.

 

Чтобы пресечь практику "самоснабжения", поднять в войсках дисциплину и тем переломить враждебное отношение крестьян к армии, Врангель в мае приказал образовать военно-судные комиссии при начальниках гарнизонов, штабах корпусов, дивизий и отдельных бригад. В их компетенцию входило расследование и вынесение приговоров по делам о грабежах, разбоях и самовольных реквизициях, совершаемых чинами армии. А в июле были образованы уездные военно-судные комиссии.

 

Учреждение их сразу породило неразбериху в судебном ведомстве: пока дела лежали без движения, между Военной прокуратурой, Управлением юстиции, окружной судебной палатой и окружным судом шли бесконечные споры о том, кто должен их рассматривать, поскольку все старались спихнуть их вновь образованным комиссиям Но военно-судные комиссии, которые крестьяне Таврии осаждали с жалобами на грабежи, оказались совершенно недееспособны. Прежде всего потому, что состояли не из опытных юристов, а из бывших строевых офицеров, которые не желали "цацкаться с мужиком" и строго наказывать своих однополчан. К тому же командиры частей всячески третировали комиссии, не отвечая на их запросы и укрывая привлеченных к ответственности офицеров, казаков и солдат. Наконец, большинство осужденных были помилованы самим же Врангелем ввиду их "боевых заслуг".

 

К осени военно-судные комиссии превратились либо в бюрократические учреждения, безуспешно "штурмующие" штабы и командование с целью вытребовать на допрос обвиняемых, либо в хозяйственные органы, которые расплачивались с крестьянами за уведенных лошадей, отобранный хлеб и прочее имущество, и на этой почве сами погрязли в вымогательстве и казнокрадстве. И несмотря на все грозные приказы Врангеля, тыловая жизнь таврического села шла своим чередом.

 

"Надзиратели, стражники пьянствуют, дебоширят, бьют морду крестьянам, берут взятки, обещая за это освобождение от мобилизации и освобождение от ареста,  писал полковник С.К. Бородин в рапорте командиру Донского корпуса генералу Абрамову.  Под арест же сажаются крестьяне не только без достаточных к тому поводов, но и с целью вымогательств. Пристава смотрят сквозь пальцы на преступные деяния низших органов административной власти, сами участвуя и в их попойках, и в сокрытии преступлений. Пристава, надзиратели, стражники, волостные старшины и старосты бездействуют и пристрастно относятся к зажиточным крестьянам, от которых можно кое-что получить детишкам на молочишко". Это вызывает у крестьян в лучшем случае безразличие, в худшем  ярко враждебное отношение вообще к власти генерала Врангеля". Вдобавок, избивая крестьян шомполами за неповиновение, надзиратели и стражники ссылались на "секретные приказы Врангеля", чем возбуждали еще большую враждебность к диктатору и его властям.

 

Уже после завершения "крымской эпопеи" чины военно-судебного ведомства признали свое бессилие перед "офицерским правом". "Население местностей, занятых частями крымской армии,  писали они,  рассматривалось как завоеванное в неприятельской стране. Приказы о пресечении грабежей были пустым звуком. При наблюдении того, что творилось по деревням и как власть реагировала на это, можно было вынести только одно заключение, что требование о прекращении грабежей было основано на желании кого-то убедить, что все благополучно. В действительности население буквально стонало от произвола комендантов, администрации, от полной беззащитности, от распущенной, ничем и никем не сдерживаемой офицерской и солдатской вольницы. Защиты у деревни не было никакой. Крестьянин был абсолютно бесправным существом, находился, можно сказать, "вне закона"".

 

Как видим, ситуация один в один с ситуацией при А.И. Деникине – с закономерным результатом:

 

Уже в июле войсковая и агентурная разведка Красной армии зафиксировала: вблизи позиций, в только что занятой белыми прифронтовой полосе преобладает равнодушно-дружелюбное отношение крестьян к врангелевцам, а в тылу, где крестьяне на своей шкуре опробовали новую власть и установленные ею порядки, быстро растут недовольство и враждебность.

 

За август и сентябрь в политических настроениях основной массы крестьян Таврии произошел перелом в пользу советской власти.

[eugend]

Про белый террор

 

Один полковник генерального штаба рассказывал мне, что еще во время так называемого 2-го Кубанского похода командир конного полка той дивизии, где он был начальником штаба, показывал ему в своей записной книжке цифру 172. Цифра указывала число собственноручно им расстрелянных большевиков к этому моменту. Он надеялся, что скоро дойдет до 200. А сколько было расстреляно не собственноручно, а по приказанию? А сколько каждый из его подчиненных расстрелял невинных людей без приказания? Я пробовал как-то заняться приблизительным подсчетом расстрелянных и повешенных одними белыми армиями Юга и бросил  можно сойти с ума.

 

Однажды генерал Витковский в Харькове докладывал Кутепову, что он сделал замечание генералу Туркулу, который после хорошего обеда вместе с приближенными офицерами уж слишком поусердствовал над только что взятой партией пленных. Так и сказал  "поусердствовал". Усердием называлась излишняя трата патронов для стрельбы в цель по пленным красноармейцам. Генерал Егоров (бывший после меня начальником штаба 1-го корпуса) рассказывал мне в Салониках, что ему известен факт, когда генерал Туркул приказал повесить одного пойманного комиссара за ногу к потолку. Комиссар висел так очень долго, потом его убили. Подвешивание как вид наказания вообще было у нас очень распространено.

 

Полковник Падчин рассказывал мне, что однажды, когда он был у генерала Туркула, последнему доложили, что пойман комиссар. Туркул приказал его ввести. Мягким голосом, очень любезно Туркул пригласил комиссара сесть, предложил ему чаю с вареньем и велел позвать свою собаку. "Я почувствовал,  говорил Падчин,  что сейчас произойдет что-то скверное, и вышел. Действительно, через некоторое время из комнаты послышались отчаянные вопли, а затем вывели всего окровавленного комиссара и расстреляли. Оказывается, Туркул затравил его своей собакой, которая была приучена бросаться на людей при слове "комиссар". Собака эта впоследствии была убита случайным осколком бомбы с красного аэроплана.

 

Офицеры-дроздовцы говорили мне, что еще более жесток генерал Манштейн. Ветеринарный врач Бердичевский рассказывал, что он был свидетелем, как однажды в Крыму около колонии Гейдельберг среди взятых в плен красноармейцев оказался мальчик, бывший кадет симбирского кадетского корпуса. Когда мальчик заявил, что он кадет, генерал Манштейн лично зарубил его и еще долго рубил шашкой мертвого до неузнаваемости.

 

Бывший офицер штаба генерала Дроздовского рассказывал, что однажды в бою под Кореновской к наблюдательному пункту, где находился генерал Дроздовский, привели взятых в плен 200 большевиков и спрашивали, куда их отправить. Были ли это большевики или мобилизованные, как они заявляли, вчера большевиками крестьяне, проверено не было, но генерал Дроздовский, не отрываясь от бинокля, коротко бросил: "В расход!"  и тогда их принял под свое покровительство начальник конвоя генерала Дроздовского.

 

Тут же у подножья холма началась расправа над пленными. Начальник конвоя приказал им выстроиться в одну шеренгу и скомандовал: "Ложись!" Затем долго ровнял их, чтобы головы всех расстреливаемых были на одной линии, и по очереди выстрелом в затылок из винтовки убивал лежащего. На соседа еще живого брызгали кровь и мозги, но начальник конвоя штыком заставлял его подползать к убитому, выравнивал его голову, убивал и переходил к следующему. Забава эта продолжалась два часа. Расстрелянные лежали ровно, как на последнем параде. Этот господин мог сразу вписать в свою книжку цифру 200.

 

Впрочем, сам Дроздовский в недавно изданном его дневнике пишет (цитирую по дневнику): "Сердце, молчи и закаляйся, воля, ибо этими дикими, разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: око за око. А я скажу: два ока за око, все зубы за зуб" (стр. 53). "Внутри все заныло от желания мести и злобы. Уже рисовались в воображении пожары этих деревень, поголовные расстрелы и столбы на месте кары с надписью, за что. Потом немного улеглось: постараемся, конечно, разобраться, но расправа должна быть беспощадной: два ока за око" (стр. 64). Эта расправа вылилась в следующее: "После казни пожгли дома виновных, перепороли всех мужчин моложе 45 лет, причем их пороли старики (что потом было с этими стариками, когда ушел Дроздовский?), затем жителям было приказано свести даром весь лучший скот, свиней, птицу, фураж и хлеб на весь отряд. Истреблено было 24 человека" (стр. 68). "А в общем страшная вещь Гражданская война: какое озверение вносит в нравы, какою смертельной злобой и местью пропитывает сердца: жутки наши жестокие расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим добровольцам" (стр. 71). "При занятии противоположного берега прикончили одного заспавшегося красногвардейца. В городе добили 15 вооруженных, замешкавшихся или проспавших, да по мелочам в Любимовке  немцы еще пощадят, а от нас нет пощады" (стр. 87). "К вечеру были передопрошены все пленные и ликвидированы. Всего этот день стоил бандитам 130 жизней" (стр. 93). "Уничтожение их продолжалось, в плен не брали, раненых не оставалось. Было зарублено до 80 человек" (стр. 99). "Два ока за око... австрийский комендант просил комиссаров, еще не казненных, передать ему. Дружески поговорили и... все, кого нужно было казнить, были уже на том свете..." (стр. 118). "Попа-красногвардейца выдрали. Только ради священства не расстреляли" (стр. 130).

Но это было только начало деятельности генерала Дроздовского и его помощников на походе в Добровольческую армию. Это была, так сказать, проба пера, когда "сердце приучалось к молчанию" и "закалялась воля".

 

«Потом на Кубани и до Орла, а в особенности в Крыму, работы его преемников были чище, глубже как по изобретательности, так и по числу жертв. "Два ока за око, все зубы за зуб". Этот призыв вошел в плоть и кровь, сделался мечтой всех считающих себя обиженными, группирующихся теперь в Сербии около Врангеля. Невозможно представить себе тех ужасов, того моря крови, которым снова была бы залита Россия, если бы этим отуманенным местью людям удалось хотя бы на короткое время снова стать у власти в России. Только враг своего народа мог бы желать этого»

 

Бесчисленное количество расстрелянных и повешенных падает на генералов Постовского и Шкуро. Оба они, будучи пьяницами и грабителями по натуре, наводили ужас на население завоеванных местностей. Однако по общему признанию в армии наибольшей кровожадностью и жестокостью отличался убитый в Болгарии генерал Покровский.

 

Кутепов... Трудно говорить о своем начальнике, с которым провел вместе два года, но справедливость требует сказать, что и он не отличался в отношении жестокости от других. В нем было два человека.

 

Один носил в себе все необходимое для военного вождя  ясный ум, быстроту и правильность решений, умение быстро схватывать и оценивать обстановку, храбрость, полное спокойствие в тяжелых обстоятельствах, безусловную честность и бескорыстность. В общем малообразованный, он много читал и всегда горячо интересовался военными науками. Я всегда с удовольствием исполнял его боевые и организационные распоряжения, которым могли бы позавидовать многие из наших офицеров генерального штаба.

 

За восемь лет пребывания на должностях начальника различных штабов я много видел начальников и должен признаться, что в смысле разумности, твердости, спокойствия и ясности указаний это был один из лучших моих начальников. Я ехал принимать штаб 1-го корпуса, напутствуемый совершенно определенными отрицательными указаниями ставки Деникина о личности генерала Кутепова, моего нового начальника. И скоро убедился, что все, что говорилось о нем, ложь. Он всегда живо интересовался всем, что было нового в военной науке, и, не будучи в академии, сам прошел весь курс военных наук академии, посещая лекции вольнослушателем. Он никогда не стеснялся брать на себя ответственность за отдаваемые распоряжения  качество, которое не очень часто встречается среди начальников.

 

Но в нем был и другой человек, второй Кутепов, странно уживавшийся с первым,  самовлюбленный, карьерист, склонный к интригам, жертвующий всем ради своего благополучия, жаждущий власти и рекламы, могущий предать каждого в любую минуту, когда ему будет полезно для карьеры, как предал он генерала Деникина, генерала Сидорина и других, жестокий и равнодушный к страданиям и убийствам, совершенно не ценящий человеческую жизнь. Он чрезвычайно жестоко карал подчиненных за самые даже маленькие упущения по службе, когда он не боялся никаких последствий, и смотрел сквозь пальцы на часто тяжелые преступления старых добровольцев, боясь потерять свою популярность у этой вольницы. Впрочем, как будет видно дальше, последнее зло было следствием нездоровой организации армии вообще, и, будучи не в силах изменить эту организацию, Кутепов не боролся со злом. …  Путь его, так же как других генералов Добровольческой армии, проходил по тенистой аллее повешенных. Жутко вспомнить, какие ничтожные причины иногда вызывали его приказание "расстрелять", и оно сейчас же приводилось в исполнение.

 

…

 

 

Вспоминаю в Крыму его обходы проходящих мимо корпуса партий пленных. Медленно обходил он выстроенные ряды красноармейцев и вглядывался в их лица, выражение глаз, одежду. Иногда он задавал вопросы. Малейший неудачный ответ, особый штрих в костюме определял судьбу пленного. "В сторону",  коротко говорил Кутепов, и тотчас же конвой отводил обреченного в сторону, а вечером всех обреченных расстреливали. Эти люди погибали буквально за покрой костюма, фасон фуражки ("вся власть советам", выражение лица, в которых Кутепову казались признаки комиссарства или большевизма. Просьбы о помиловании приводили его в ярость. Много таких фильтров проходили пленные по пути, и неудивительно, что эти люди попадали наконец в запасные батальоны нашими врагами.

 

Плоть от плоти Добровольческой армии, "старейший доброволец", он в подчиненных ценил выше всего твердость воли и характер, другими словами  жестокость и беспощадность. Это он считал выражением преданности идее. Он ненавидел людей с мягким характером, поэтому при нем так вольготно жилось всем профессиональным убийцам.

 

…

 

Пропуская массу других таких же потерявших человеческий облик начальников, выдвинутых на верхи Добровольческой армии, не могу не указать на безусловно ненормального человека, дегенерата и садиста генерала Шпаковского, явившегося к нам с рекомендацией Лукомского и занимавшего высокий пост начальника тыла Добровольческого корпуса. Он был вершителем судеб населения обширного тыла Добровольческого корпуса.

 

Шпаковский приехал в штаб корпуса в Белгороде и должен был возглавлять административную власть там, где еще не сконструировалась власть губернаторская. Бледный, с массой бриллиантов на пальцах, с расширенными зрачками больных глаз, он производил неприятное впечатление. Первый разговор его с Кутеповым произошел при мне. Шпаковский начал прямо: "Чтобы был порядок, надо вешать. Вы, Ваше Превосходительство, как смотрите на это? Вешать или не вешать?" Кутепов, который всегда был на стороне вешающего, а не вешаемого, ответил: "Конечно, вешать". И после короткого разговора бесправное население было передано в полную власть зверя. Шпаковский привез свою контрразведку, которая деятельно принялась за работу.

 

В этот период все были словно помешанные. Огромные и сложные функции тыла, дающего жизнь и силу армии, требовали от тыловых администраторов исключительных способностей. Считалось, что всеми этими качествами обладает тот, кто вешает. Шпаковский буквально не мог спокойно заснуть, если в течение дня он никого не повесит. Скоро среди населения начались вопли, это заставило его еще более усилить террор.

 

Приговоренных к смертной казни Шпаковский водил лично на место казни, и зимой их водили в одном белье и босиком. Однажды посланный в управление начальника тыла за справкой мой адъютант прибежал взволнованный и доложил мне, что приказания исполнить не мог, так как, придя в управление, он застал такую картину  передаю дальше словами его рапорта: "Еще при входе я услышал какие-то стоны и крики, несшиеся из комнаты адъютантов Шпаковского. Войдя в нее, я увидел компанию офицеров, совершенно пьяных, в числе которых были адъютанты и контрразведчики Шпаковского.

 

Они сидели за столом, уставленным бутылками. Перед ними стоял голый человек, один из смертников, предназначенных в ближайшую ночь к расстрелу. Все лицо, голова и грудь его были в крови, и кровь стекала по телу. Руки были связаны на спине. Пьяные офицеры царапали тело смертника вилками и столовыми ножами, тушили зажженные папиросы о его тело и забавлялись его криками. Зрелище было так отвратительно, что я не мог исполнить Вашего приказания и ушел. Но справку получить все равно нельзя, так как они все пьяны". Мой доклад Кутепову об этом результатов не имел, и Шпаковский остался на своем месте.

 

Офицеры телеграфной роты, командированные от штаба корпуса обслуживать связь в городе, где действовал Шпаковский, рассказывали мне о невероятных зверствах, чинимых этим генералом в городе Изюме и других местечках, где он был. Когда начался наш отход от города Орла и дальше, Шпаковский обычно задерживался после ухода штаба корпуса в месте стоянки еще на несколько часов или на день и, оставшись один, предавался дикой страсти, избивая остающееся беззащитное население. Недаром обозы наших частей и отдельные отставшие группы людей из отходивших полков подвергались жителями поголовному истреблению. Ненависть к нам населения в районе Славянска, Изюма и на всем пути до Ростова была такая же, как в Крыму.

 

Офицер телеграфной роты поручик Мальцев, командированный для исправления связи в пункт, где находился генерал Шпаковский, увидел, что на контрольном телеграфном столбе на вокзале висело три трупа. Поручик Мальцев обратился к генералу Шпаковскому за разрешением снять тела, так как они мешали работе по исправлению проводов. Генерал Шпаковский приказал ему исправить провода, не снимая повешенных, при этом Шпаковский лично наблюдал за смущением и отвращением офицера (юрист, окончивший университет), производившего необходимую работу между тремя качающимися и все время задевающими его мертвецами.

 

Когда мы, отходя от Орла, остановились снова в Белгороде, произошел случай, который, кажется, подействовал и на генерала Кутепова. Во всяком случае, скрыть его было нельзя. Дело в том, что озверевшие и пьяные сотрудники Шпаковского, ведя ночью нескольких осужденных на казнь, не выдержали и изрубили их прямо на базаре. Утром жители нашли свежую кровь и части тела одного из казненных, забытые на базарной площади. Одну руку принесли в полицейское управление, и ночное происшествие раскрылось.

 

При эвакуации Харькова произошел инцидент: Шпаковский зашел на вокзал, где заметил одного выпившего молодого офицера-кавказца. Он арестовал его и потребовал, чтобы тот отдал ему оружие. Офицер был доброволец, плохо говоривший по-русски, горец. У него была отличная старинная дедовская шашка, которой он очень дорожил и, видимо, гордился. Отдать оружие было для него страшным оскорблением, и он, положив руку на эфес шашки, сказал, что отдаст оружие только командиру корпуса.  Горца повели к Кутепову. Шпаковский, приведя его в оперативный вагон, настаивал перед Кутеповым на предании офицера смертной казни, так как действия его подрывают дисциплину и что, положив руку на эфес, горец, так сказать, угрожал ему применить против него оружие.  Молодой офицер клялся, что у него никаких дурных намерений не было, что он хотел явиться только к самому командиру корпуса, которому одному он отдаст свое оружие, что он и его брат поступили добровольцами в армию еще при жизни Корнилова, что он четыре раза ранен. Но все было напрасно. Кутепов приказал его расстрелять.  Ко мне подошел наблюдавший эту сцену полковник генерального штаба Александрович и сказал: "Ваше Превосходительство, мы все просим Вас спасти этого офицера. Разве Вы не видите, что он не виноват, и если мы будем казнить за это офицеров, кто будет с нами воевать? А этот,  он указал на Шпаковского,  я все время наблюдал за ним, он наслаждался, видя, как волнуется и томится обреченный офицер". Мне удалось уговорить Кутепова отменить свое приказание и предать офицера суду. Полевой суд, собравшийся на следующий день, свидетельскими показаниями установил полную невиновность офицера в покушении на Шпаковского и оправдал его. Офицера отпустили на свободу.  После суда Шпаковский зашел ко мне и укоризненно сказал: "Напрасно Вы настояли на полевом суде. Человек он молодой и горячий, теперь он будет мне мстить. Надо было его расстрелять". У нас произошел короткий и неприятный для Шпаковского разговор. Вскоре он получил другое назначение и ушел из корпуса. Я не знаю, где после этого проявлял он свою деятельность, но знаю, что на всем пути от Орла до Харькова своими действиями он способствовал укоренению той страшной ненависти к белым, которую мы, уходя, оставляли в населении.

 

…

 

Так началась карьера нового начальника кутеповской контрразведки подпоручика Муравьева. Бывший, по его словам, товарищем прокурора уже пожилой человек и карьерист, он сразу понял, чего хотел Кутепов, и работа началась. Муравьев прославился тем, что по требованию начальства мог кого угодно и в чем угодно обвинить и предоставить какие угодно доказательства. Впрочем, времена и люди были такие, что сделать это было нетрудно. Впоследствии в Галлиполи Муравьев, уже произведенный Врангелем за отличную контрразведывательную работу в поручики, сам раскрыл мне секрет своих успехов. "Лучшее средство для получения необходимых данных, Ваше Превосходительство, это порка. Я, сознаюсь, грешен и упорствующих в признании своей вины  порю. Держу и порю, пока не сознается и не скажет, что нужно, и не выдаст сообщников".

 

Легко себе представить, каково это было вечно фигурировавшее в кутеповском полевом суде "искреннее сознание" подсудимых. Они ошибались. Ни одного из них "искреннее сознание" не спасло от расстрела. Нужно заметить, что для поставки большевиков существовали специалисты, поставлявшие в нужный момент большевиков, когда они иссякали и не находились. В Салоникском русском беженском лагере проживал некий бывший полицейский чиновник Тилинин. Он также специализировался в Крыму по части сыска и поставлял большевиков в наши полевые суды и в контрразведки в Крыму. Он попал в Салониках в мою партию топографических рабочих и сразу же начал доносить на своих товарищей всякие гадости. Этот полуинтеллигентный тип, вспоминая однажды первые шаги своей карьеры, рассказывал, что у него долго не было "фарту" и он не находил преступников, но нужда заставила, и он нашел способ. Он завел себе собаку, которую приучил бросаться на человека и лаять, когда он делал рукой один малозаметный, но знакомый собаке жест.

 

"После этого мои дела пошли в гору, а в Крыму я даже сделал карьеру. Когда донесут о каком-либо происшествии в участке, я приезжаю и спрашиваю старосту: ну, кто тут у вас есть такой, от которого надо отделаться? Подозрительные и нежелательные были всегда. Я приходил на место происшествия, куда вели и мою собаку-сыщика, а затем вместе с понятым шел и арестовывал "подозрительных". Когда собака подходила к наиболее подозрительным или нежелательным, я делал ей знак, она лаяла, и все видели, что преступник найден, часто даже удавалось уговорить обвиняемого сознаться для облегчения участи, потому что указаниям собаки все верили безусловно. Если свидетелей не было, то после собаки находились и свидетели. Таким образом, найти в деревне большевика ничего не стоило в любой момент. Начальство меня очень ценило".

 

Через месяц после начала работы Муравьева на улицах Симферополя закачались на столбах первые повешенные. Среди них было несколько несовершеннолетних мальчиков-евреев и одна женщина в костюме сестры милосердия. Напрасно обращались к Кутепову различные делегации от города и земства с просьбой о помиловании несовершеннолетних, Кутепов был неумолим и искренне возмущался просьбой членов Городской Думы не производить публичной казни в городе, так как это зрелище тяжело отражается на психике детей и подрастающей молодежи. Конечно, просьбу эту Кутепов отклонил, и вскоре за первой партией последовали вторая, третья и так далее.

 

Чтобы судить о приемах действий агентов контрразведки, укажу следующие факты. Однажды, будучи уже начальником штаба 1-й армии, я услышал из окна своего кабинета (штаб помещался в Мелитополе) крики и плач. Взглянув в окно, я увидел молодую женщину, хорошо одетую, которую тащили какие-то два субъекта. Она плакала и просила отвести ее в штаб армии. Увидев ее, я узнал в ней жену одного гвардейского офицера, бывшего на фронте со своей частью, старого добровольца. Когда по моему приказанию всех их привели в штаб, выяснилось, что дама эта была на вокзале и имела несчастье понравиться двум дежурившим там агентам контрразведки. Один из них пытался ухаживать за ней, но она его резко оборвала, тогда они стали ее преследовать. Проходя мимо штаба, дама остановилась, чтобы завязать распустившийся шнурок на ботинке. Этого было достаточно, чтобы схватить ее и потащить в контрразведывательное отделение, откуда она бы уже не вышла. На мой вопрос, какие основания были у агентов для ареста дамы, они ответили, что завязывание шнурка на ботинке есть обычный условный знак большевистских шпионов, а значит, и эта дама кому-то подавала знак. Дело разъяснили. Установили ее личность и служебное положение мужа, и несчастную женщину отпустили. Сколько, думал я, женщин ежедневно на улицах крымских городов поправляют развязавшийся ботинок и сколько случаев, чтобы обвинить в шпионаже и большевизме тех из них, которые понравятся агенту.

 

Мне известны несколько случаев сумасшествия в застенках крымской контрразведки. Вспоминаю одну такую жертву: мать, сидевшая вместе с дочерью, не могла перенести ужасных издевательств, которым подвергалась там дочь, и когда последнюю повесили, то мать была выпущена на свободу уже сумасшедшей. Потом еще долго она ходила в мой штаб и по секрету рассказывала всем, что ведь дочь-то была невинна. Вид ее производил жуткое впечатление. Но то, что известно мне, не составляет и тысячной доли тех ужасов, которые творили в Крыму над беззащитным населением хорошо оплачиваемые и откармливаемые палачи врангелевской контрразведки.

 

Агенты контрразведки никого не боялись и действовали нагло. Помню, в штаб армии приехал генерал, начальник кавказской туземной бригады. Он рассказывал, что начальник контрразведки, находившейся в месте расположения его штаба, стал ухаживать за девушкой, сельской учительницей, и когда ему не удалось от нее ничего добиться, обвинил ее в большевизме и арестовал. Генерал приказал ее освободить и отправить к родным в Севастополь. Через некоторое время, однако, от этого агента пришло донесение, в котором он уже обвинял самого генерала в симпатиях к большевизму. В Симферополе во время нашего пребывания повесилась некая Зверева, молодая красивая женщина. Расследование этого самоубийства выяснило, что она была арестована контрразведкой и систематически подвергалась пыткам. Угрозами смерти ее заставили наговорить на мужа то, чего он никогда не делал, после чего мужа судили и повесили. Несчастная не выдержала угрызений совести и покончила с собой.

 

Спустя год после эвакуации один офицер, служивший в Феодосии, рассказывал мне, что дочь его домохозяина, гимназистка Лисовская, жившая с родителями и братом в Феодосии, по какому-то глупому подозрению была схвачена контрразведкой. Главная причина была та, что она понравилась агенту. В течение двух недель ежедневно начальник контрразведки совершал над несчастной девушкой насилие, а затем она была передана агентам. Через месяц ее, зараженную венерической болезнью, выпустили на свободу. Она тоже стала ненормальной, а брат ее после этой истории исчез. Он ушел к зеленым. Преступление контрразведки, как всегда, осталось безнаказанным.

 

Бороться с контрразведкой, покровительствуемой правительством и Врангелем, никому не было под силу. Впрочем, бороться было можно, но для этого нужны были большие деньги. Однако чаще всего деньги тоже служили обстоятельством причастности к большевизму или спекуляции. Обыкновенно тех, у кого находили большие суммы денег, обвиняли в спекуляции, а лица, у которых были драгоценные вещи или бриллианты, не оправдывались никогда. Стоило агенту контрразведки увидеть бриллиантовый перстень на руке подозреваемого и судьба его была бесповоротно решена. Такие живыми никогда не уходили. Многие контрразведчики составляли себе таким образом большие состояния и теперь хорошо живут за границей.

 

Так был собран богатейший золотой фонд, переданный Врангелю в Константинополе. После того как ящик с драгоценностями взял на хранение в свою каюту генерал Шатилов, большая часть их пропала. Но дело было замято Врангелем. Когда, наконец, за вопиющие преступления, несмотря на упорную защиту его Слащевым, предали суду за вымогательство и расстреляли начальника слащевской контрразведки, у него в чемодане нашли около двадцати золотых портсигаров и много других драгоценностей, отобранных им у расстрелянных и повешенных жертв.

 

Помощник начальника ялтинского контрразведывательного отделения капитан Калюжный в Салониках рассказывал мне в присутствии еще двух офицеров, как однажды контрразведка в Ялте арестовала одного видного большевика. От этого арестованного ждали важных разъяснений, и Калюжный приказал его усиленно сторожить. Но утром его разбудил офицер, бывший в карауле, и сказал, что при обыске у арестованного нашли 500 000 рублей и потому они его на рассвете вывели в расход. Офицер этот принес деньги, приходившиеся на долю Калюжного. Пришлось донести, что при попытке к бегству преступник убит. Такие донесения были обычны. Расследований почти никогда не производилось. Это воспоминания русских. Такие же воспоминания остались и у иностранцев, посещавших белую Россию.

 

…

 

Часто, выводя в расход, просто сводили старые счеты. "Однажды мне донесли,  рассказывал капитан Калюжный,  что в Ялту приехал некий Нератов. Он был, по моим сведениям, большевик, но кроме того я знал, что он ругал меня, моего брата и нашу семью. Я немедленно арестовал его. К несчастью, был получен приказ о препровождении его в тюрьму для предания суду. Это могло затянуться надолго и неизвестно чем кончиться. Ночью, отправляя его в тюрьму, я назначил надежных людей и пошел сам с ними. Нератов, должно быть чувствуя что-то, все время жался ко мне. Но когда мы зашли в глухой переулок, я отпустил его на один шаг вперед и в упор выстрелил ему в затылок. Донес, конечно, о попытке к бегству". Калюжный с удовольствием вспоминал этот случай, рассказывая все детали, как предчувствовал свою смерть Нератов, как он хрипел, умирая, как его били уже мертвого он сам и чины его конвоя.

 

Тот же Калюжный в присутствии еще двух русских инженеров Осипова и Голушкина рассказывал мне, что в Ялте была группа интеллигентных светских молодых людей  палачей-добровольцев. Они убивали каждую ночь из любви к искусству. Обыкновенно днем кто-нибудь из них заходил в отделение и спрашивал, будет ли ночью работа. Почти всегда среди арестованных были люди, которых спокойно и без последствий можно было вывести в расход. Если работа была, в полночь к определенному месту берега подходила шлюпка, в которую молодые люди принимали одного или нескольких арестованных с их узелками и чемоданами. Им объясняли, что их везут на пароход для отправки в Севастополь. Затем лодка отчаливала, выходя на глубину и стараясь не попадать в луч прожектора английского миноносца. Затем один из тех, кто сидел ближе к арестованному, бил его железным болтом по голове, а иногда и просто тяжелым камнем. Слышалось только хрипение или легкий стон добиваемых людей на дне лодки. Тотчас привязывали убитому камни на шею и на ноги и вместе с вещами спускали в море. Иногда до утра отмывали кровяные пятна на лодке, но часто, несмотря на все старания, это не удавалось. Так изо дня в день приличные, воспитанные и хорошо одетые люди из ялтинского общества проделывали по ночам свою страшную работу. Не они ли, эти молодые люди, творят теперь террористические акты в Европе над неугодными им эмигрантами все по той же указке и под тем же высоким покровительством?

 

О том же, но не с такими подробностями, рассказывал мне бывший начальник гарнизона Ялты генерал-лейтенант Зыков во время своего приезда в Галлиполи. Генерал Зыков утверждал, что некоторых из этих палачей он видел в Константинополе. Они собирались продолжать свою работу за границей, а пока работали в константинопольской союзной контрразведке. Так работала контрразведка в центрах и на глазах у всех. А то, что пришлось мне видеть и слышать по местечкам и деревням Крыма, далеко превосходит описанное. Население воистину начало задыхаться. Жуткий, животный ужас постепенно охватывал беззащитных жителей крымских деревень. И с каждым днем невыносимей становилась жизнь в "образцовой ферме".

 

…

 

Нужно отдать справедливость, что хотя контрразведчиков и боялись все, но все их и единодушно презирали. Почти все офицеры относились к ним брезгливо. Это была действительно самая гнусная и темная профессия, которую я когда-либо видел, и она усиленно культивировалась Врангелем и его приспешниками+ Ни одна власть, конечно, не может обойтись без мер самосохранения, но в Крыму контрразведка из орудия охранения власти от тайного натиска врагов ее превратилась в орудие сведения личных счетов, мести, грабежей и угнетения, и она была возведена Врангелем в культ. И это несмотря на то, что он неоднократно получал предостережения о гнусной работе контрразведки. Результатом этой работы было то, что население Крыма провожало в Симферополе и других городах наши уходящие войска выстрелами и проклятиями. … Контрразведка особенно пышно расцвела в Крыму, ибо новый Главнокомандующий нуждался в укреплении своей власти, и, избрав своими ближайшими советниками Кривошеина, епископа Евлогия и специалиста сыска жандарма Климовича, он, в противоположность Деникину, начавшему в конце концов борьбу со злодениями контрразведчиков, ей особенно покровительствовал.

 

…

 

В Симферополе  местопребывании штаба Кутепова  был сформирован отборный полевой суд. Во главе его был поставлен полковник Литвиненко, впоследствии за свою особо ревностную службу в должности председателя военного полевого суда произведенный Врангелем в генералы. Прошлое его было таково: незадолго до революции, во время русско-германской войны он на занятии в резервном полку убил ударом кулака солдата-еврея, не исполнившего по слабости здоровья какого-то ружейного приема. Преданный за это суду, он бежал на фронт, где его выручил командир полка, ответивший на запрос, где поручик Литвиненко, донесением, что последний убит в одном из боев. Тем дело и кончилось. Дальше помогли революция и общая неразбериха. Человек с такими понятиями о правосудии был для Кутепова находкой, и он назначил его председателем военно-полевого суда в Симферополе. Членами суда назначались по выбору Кутепова офицеры наиболее твердого характера, но иногда Литвиненко ходатайствовал о замене, когда кандидат все же проявлял относительную мягкость. Уже после эвакуации из Крыма Литвиненко рассказывал мне, что приговоры по делу составлялись обычно до суда, а самый суд являлся простой формальностью. Вопрос о том, кого вешать, решался заранее.

 

В Салониках в присутствии еще одного генерала генерал Литвиненко рассказывал мне об одном таком процессе. "Я поселился,  говорил он,  в Симферополе в доме, где жила моя теперешняя жена. Я сразу в нее влюбился, но целый месяц ухаживал безуспешно. Мешал мне один штатский, который также ухаживал за ней и который, видимо, ей нравился. Однажды, сидя в театре, я увидел, что в соседнюю ложу вошла моя жена с этим господином. Это так взволновало меня, что чаша моего терпения переполнилась. Я едва досидел до конца акта, а затем, выйдя в фойе, позвал всегда дежуривших в театре агентов и приказал этого господина взять. Разговор с ним был короткий. Он был обвинен в большевизме и через четыре дня повешен. Приговор суда, конечно, Кутепов утвердил. Устранив это препятствие, я скоро после этого женился. Жена, пораженная произошедшим, уже более не сопротивлялась".

 

Так совершалось правосудие в Крыму. Симферопольский военно-полевой суд, составленный из лиц, подобных Литвиненко, осудил на смертную казнь, повесил и расстрелял множество людей, иногда зеленую молодежь, почти детей, из которых, я глубоко уверен, три четверти были совершенно невинны. Никакие заявления, никакие просьбы и мольбы отдельных лиц и общественных организаций в расчет не принимались. Все смертные приговоры утверждались немедленно, а Врангель благодарил Кутепова за твердость. Смешно и грустно поэтому слышать и читать жалкий лепет бывшего главного прокурора врангелевской армии, сидящего теперь на пайке в Сербии, старика Ронжина об образцовом правосудии в Крыму. Примеров, подобных рассказанным мною, множество. Стоявшие наверху их отлично знают.

 

Напоследок приведу еще одну цитату оттуда же:

 

«когда страшной работой контрразведок мы заливали кровью несчастного населения города и села Крыма и лицемерно кричали об ужасах красного чека, жгучая боль и отчаяние охватывали сердце» – это слова белого генерала, имевшего возможность сравнить результаты деятельности ЧК и белых контрразведок на освобожденных во время похода на Москву территориях.

 

 

 

Выше взяты цитаты из воспоминаний генерал-лейтенанта Генштаба Доставалова – безусловно, их можно подвергнуть сомнению на основании того факта, что впоследствии Доставалов разошелся с Врангелем и вернулся в Советскую Россию. Хотя не подобные ли факты отвернули его от Белого дела? Потому как он именно с горечью пишет: «На военном совете в поезде Деникина в Новороссийске, перед эвакуацией армии, я был один из тех, кто стоял за продолжение борьбы с большевиками в Крыму. Когда мы покидали Новороссийск, нам казалось, что белая мечта не погибла, что тяжелые ошибки недавнего прошлого поправимы, что на последнем клочке нашей земли, где численное превосходство противника парализуется естественной силой позиции на узких крымских перешейках, мы создадим новую русскую армию, свободную от прежних недостатков, и русскую государственность, основанную на праве и справедливости. На долю Врангеля, этого беспринципного авантюриста и честолюбца, выпала задача ценою тысячей жизней … окончательно на полях Северной Таврии и в болотах Перекопа похоронить нашу белую мечту.»

[eugend]

Впрочем, Доставалову вторят и другие участники Белого движения:

 

 

К нам иногда заходил член военно-полевого суда, офицер-петербуржец … Этот даже с известной гордостью повествовал о своих подвигах: когда выносили у него в суде смертный приговор, потирал от удовольствия свои выхоленные руки. Раз, когда приговорил к петле женщину, он прибежал ко мне, пьяный от радости.

- Наследство получили?

- Какое там! Первую. Вы понимаете, первую сегодня!.. Ночью вешать в тюрьме будут.

 

Помню его рассказ об интеллегенте-зеленом. Среди них попадались доктора, учителя, инженеры.

- Застукали его на слове "товарищ". Это он, милашка, мне говорит, когда пришли к нему с обыском. Товарищ, говорит, вам что тут надо? Добились, что он - организатор ихних шаек. Самый опасный тип. Правда, чтобы получить сознание, пришлось его слегка пожарить на вольном духу, как выражался когда-то мой повар. Сначала молчал: только скулы ворочаются; ну, потом, само собой сознался, когда пятки у него подрумянились на мангале... Удивительный аппарат этот самый мангал! Распорядились с ним после этого по историческому образцу, по системе английских кавалеров. Посреди станицы врыли столб; привязали его повыше; обвили вокруг черепа веревку, сквозь веревку просунули кол и - кругообразное вращение! Долго пришлось крутить. Сначала он не понимал, что с ним делают; но скоро догадался и вырваться пробовал. Не тут-то было. А толпа, - я приказал всю станицу согнать, для назидания, - смотрит и не понимает, то же самое. Однако и эти раскусили было - в бега, их в нагайки, остановили. Под конец солдаты отказались крутить; господа офицеры взялись. И вдруг слышим: кряк! - черепная коробка хряснула, и повис он, как тряпка. Зрелище поучительное"

 

…

 

"то, что творилось застенках контрразведки Новороссийска, напоминало самые мрачные времена средневековья. Попасть в это страшное место, а оттуда в могилу, было как нельзя более легко. Стоило только какому-нибудь агенту обнаружить у счастливого обывателя района Добровольческой армии достаточную, по его, агента, понятию, сумму денег, и он мог учредить за ним охоту по всем правилам контрразведывательного искусcтва. Мог просто пристрелить его в укромном местечке, сунуть компрометирующий документ, грубейшую фальсификацию, - и дело было сделано. Грабитель-агент, согласно законам, на сей предмет изданным, получал что-то около 80 процентов из суммы, найденной при арестованном или убитом "комиссаре"

 

 

При желании можно найти и примеры массовых акций, сравнимых например с крымским террором красных – как например расстрел летом под Мелитополем 4000 пленных махновцев со стыдливым замечанием непосредственного участника – офицера личного конвоя Шкуро "о четырех тысячах не пишите. Еще Бог знает, что про нас говорить станут". Или вот пример из воспоминаний Келина:

 

Н. А. Келин. Казачья исповедь. М.: Воениздат, 1996. Стр. 61.

 

«Наш артиллерийский дивизион в этой операции не участвовал, а части прорвавшегося к Провалью корпуса накрошили там месиво тел и захватили в плен мало подготовленную к боям дивизию -- что-то около 4000 человек. Это был последний прыжок умирающего барса. Уже никогда позже деморализованные остатки Донской армии не проявляли ни такой инициативы, ни оперативности. Разве только вот в белом Крыму так называемая 2-я Донская дивизия по приказам Врангеля моталась на выдохшихся конях по Северной Таврии -- от Мариуполя до Каховки и дальше -- до нынешнего Запорожья, тогда захудалого городишки Александровска.

 

Помню ясный, морозный день. Дело было в Сочельник. Части одна за другой шли по звонкой дороге переменным аллюром -- то шагом, то переходя в легкую, облегченную рысь. Командование спешило, так как красная кавалерия сидела уж на хвосте наших арьергардов. Военнопленные, еще не успевшие надеть на себя форму регулярных частей Красной Армии -- кто босиком, кто в чулках, многие без картузов, -- бежали трусцой. Ведь на дворе стоял крещенский мороз. Новоиспеченный генерал Р., осклабясь переговаривался с бегущими рядом пленными. Над обреченной колонной -- клубы пара. И вот вижу, генерал протягивает руку к своему вестовому, тот молча подает ему карабин. Мгновение - раздается выстрел в затылок бегущему, и все повторяется сначала...

 

Так продолжалось версты две-три. Мальчишки с простреленными головами падали, как снопы, а колонна все бежала и бежала дальше. Но вот по рядам, как молния, пролетел слушок, что красная кавалерия совсем близко, а наши части не могут ее сдержать. Нужно ускорить аллюр, и становится ясным, что бегущую рядом у дороги бесконечную колонну пленных придется бросить. Но как бросить? Завтра же они пойдут на пополнение Красной Армии и будут бить нас. А посему принимается решение уничтожить на месте почти четыре тысячи русских парней... Это поистине страшно, чудовищно.

 

Но вот появляются дровни с пулеметом. На них два или три казака. Сани сопровождает отряд всадников с усатым, насупленным вахмистром. У него в руках плеть. Казаки, чуя неладное, начинают роптать:

- Да неужто, прости Господи, решатся... да под такой праздник?..

 

Однако кто-то, несмотря на Сочельник, уже решил судьбу этих парней. Один из казаков устанавливает поудобнее в задке дровней пулемет и укрепляет его. Второй, стоя рядом на коленях, зло кричит:

- Не буду стрелять! Не бу-у-уду!..

- Да ты что, очумел? Не мы их, так они нас завтра, в твою душу!..

 

И вот тогда третий казак, ударив шапкой о землю, бросается к пулемету и, крестясь, с захлебом кричит:

- Давай! Господи, благослови! Давай... мать твою!..

 

Слышатся исступленные крики:

- Да, братцы, да чего же вы! Пощадите!.. Мы же мобилизованные... Да мы же с ва-а-ами!..

- Начинай! -- орет вахмистр, и пулемет, приседая и дрожа, начинает рвать пулями живые тела.

 

Многие, как подкошенные, падают навзничь в снег, кричат, обезумев, пытаются метнуться в сторону, но пулемет беспощаден -- он достает всюду... Потом вахмистр и его казаки зорко осматривают недобитых, стонущих в конвульсиях людей и в упор добивают их из наганов на месте. И так партия за партией. Я не выдерживаю этой бессмысленной бойни и гоню упирающегося коня куда-то в сторону, чтобы уйти от этого ужаса...»

 

Безусловно, в последнем случае число жертв скорее всего заметно преувеличено, что типично для свидетельств очевидцев, часто настолько пораженных подобными зрелищами и пережитым, что они многократно преувеличивают жертвы (также как выросло потом число крымских жертв до фантастических 70-80 и даже до 150 тыс. человек). Тем не менее пример точно также характерен.

 

Но что самое главное – выше приведены примеры исключительно очевидцев с Белой стороны. И выдержки – про развал белого тыла» - из работы «белого» историка Карпенко.

[eugend]

Все вышеприведенные цитаты я разместил здесь не с целью оправдать красных, и я отнюдь не утверждаю, что красные были ангелами, и у них нельзя найти подобных примеров. Просто в последнее время имеет место излишняя идеализация Белого движения – между тем речь идет о Гражданской войне, где белых и пушистых, чистых и красивых не бывает, не бывает на одной стороне благородных эльфов, а на другой – злых и кровожадных гоблинов. И там и там есть и такие (вторых больше), а часто они парадоксальным образом уживаются внутри одних и тех же людей.

 

Что касается сравнения красного и белого террора – то они более чем сравнимы и по жестокости и по масштабам - возьмите репрессии на Севере России, когда на территории с с населением в 400 тыс. человек через тюрьмы прошли 38 тыс. человек, 8000 было расстреляно, а более тысячи умерли в тюрьмах, или в Пермском крае, где после захвата его колчаковскими войсками, в Кизеловском районе (куда для расправы свозили арестованных из чердынской, соликамской и пермской тюрем) было расстреляно более 8 тысяч красноармейцев и сочувствующих советской власти, или слова Гревса, американского генерала, который писал следующее: "В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами". Про мелитопольский расстрел я писал выше. Все это вполне сравнимо с большевицкими крымским террором и рассказачиванием, стихийными убийствами флотских офицеров в 1917 году на Балтлоте и в 1918 году на Черном море, и с террором различных националистов - украинских, от руки которых погибло при занятии Киева едва ли не больше русских офицеров, чем при большевиках, я уже молчу о еврейских погромах, или например финских – где репрессии против местных красных в процентном отношении к населению страны за месяц превзошли масштабы сталинских репрессий 1937-38 года. Впрочем в Финляндии террор имел не только антибольшевистскую, но национальную направленность – не зря тот же Юденич впоследствии говорил, что душой во время событий в Финляндии он был на стороне большевиков. Белый террор точно также поощрялся сверху ("В плен не брать. Чем больше террора, тем больше победы", ген. Л.Г. Корнилов или упоминавшийся уже закон ОСО от 24 ноября 1919 года), точно также мог иметь классовую подоплеку ("Рабочих арестовывать запрещаю, а приказываю расстреливать или вешать"; "Приказываю всех арестованных рабочих повесить на главной улице и не снимать три дня", из приказов красновского есаула коменданта Макеевского района от 10 ноября 1918 г»)

 

Так что повторюсь – террор и красный и белый был сравним и по масштабам и по жестокости – главное отличие наверное заключалось в следующем. Красные сумели поставить террор под контроль и таким образом уменьшить его масштабы, но главное – навести порядок. Они не чурались беспощадно расстреливать своих бандитов и мародеров, расформировывать целые дивизии и наводить порядок, а у белых именно с этим были проблемы. Они, красные, действительно репрессировали отдельные группы населения по классовому признаку, но основная часть населения почувствовала порядок и не чувствовала особых репрессий - об этом прямо пишет со слов агентов белой разведки тот же Валентинов. О том, что население – сравнив и власть и красных и белых – сделало выводы не в пользу последних – говорили и цитированные выше и Шульгин, и Шатилов, и Доставалов. В этом основное отличие белого террора от красного – красный был жесток, но понятен и объясним, и касался все-таки относительно небольшой части населения, белый же был иррационален, часто зависел от частных прихотей и настроения, и был направлен на более широкие массы (безусловно, были исключения – и красный террор мог быть направлен против восставших крестьян, и белый – против обеспеченного человека – просто чтобы отнять у него собственность в чьих то частных интересах).

[анри]

2eugend

То, что крестьянство (ранее радостно встречавшее белых) провожало их выстрелами

2eugend

То, что крестьянство (ранее радостно встречавшее белых) провожало их выстрелами

а в тылу, где крестьяне на своей шкуре опробовали новую власть и установленные ею порядки, быстро растут недовольство и враждебность.

 

Возвращаясь к теме данной ветки хочу процетировать Деникина. Печатаю сам дословно с книги "Белогвардейские спецслужбы в Гр.войне 1918-1922гг". Автор Н.С.Кирмель.

 

"Ни одно из правительств (антибольшевистских)...не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать,действовать и заставлятьдругих действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать."(ц)

 

Собственно не знаю прав или нет но 1-ое на что обращаю внимание выходит что крестьянство в целом и идеологически все таки не поддерживало Сов. власть а сделало сию минутный выбор без прицела на будущее и 2-ое данная цитата на мой взгляд прямо указывает на неорганизованость белого террора в отличае от террора красного.

Тот же Кирмель пишет :

 

"Отнюдь не тяготея к большевистской идеологии, деревня выбрала советскую власть ... " (ц).

 

Далее Кирмель приводит слова историка В.П. Слободина :

 

"Слабость идеологии Белого движения в большей степени состояла в недоступности ее для понимания простыми людьми." (ц)

 

Другими словами как не крути можно константировать белые проиграли идеологически! При этом вопрос насколько сильна была красная пропаганда остается открытым а вот отсутствие вразумительного идеологического обоснования своих действий у Белых вроде как на лицо.

 

Касательно террора. Еще одна цитата от Кирмеля со ссылкой на В. В. Галина :

 

"Деникинские добровольцы,ворвавшись в деревню, принимались за экзекуцию оставшихся там крестьян, не делая разницы между мужчинами и женщинами, между взрослыми и детьми.Экзекуция состоялав порке шомполами, после чего карательный отряд удалялся из деревни, реквезировав скот, запасы хлеба и фуража". (ц)

 

Не слова о расстрелах повешаниях и массовых казнях. Может где-то впереди но пока увы.

[eugend]

Возвращаясь к теме данной ветки хочу процетировать Деникина. Печатаю сам дословно с книги "Белогвардейские спецслужбы в Гр.войне 1918-1922гг". Автор Н.С.Кирмель.

 

"Ни одно из правительств (антибольшевистских)...не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать,действовать и заставлятьдругих действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать."(ц)

 

Только Кирмель ошибся, это не Деникин, а из письма Н.Астрова В.Пепеляеву, написанного в Новороссийске 16/29 января 1920 года. Тогда же британцы в своем отчете, уже цитированном здесь, среди причин победы большевиков указывали их “исключительную энергию и организационные способности”.

 

Собственно не знаю прав или нет но 1-ое на что обращаю внимание выходит что крестьянство в целом и идеологически все таки не поддерживало Сов. власть а сделало сию минутный выбор без прицела на будущее и 2-ое данная цитата на мой взгляд прямо указывает на неорганизованость белого террора в отличае от террора красного.

 

Так что здесь речь несколько об ином - не столько об организованности или неорганизованности террора, сколько об организационных и административных способностях большевиков, их энергичности и активности в противовес вялости белых администраций и органов власти.

 

И второе – то, что Вы пишете про «крестьянство, в целом и идеологически не поддерживавшее Советскую власть», несколько противоречит Вашим же словам далее про то, что белые проиграли идеологически.

 

Тем не менее – кое в чем соглашусь с Вами, но как мне кажется вопрос требует чуть более подробного объяснения.

 

Тот же Кирмель пишет :

 

"Отнюдь не тяготея к большевистской идеологии, деревня выбрала советскую власть ... " (ц).

 

Далее Кирмель приводит слова историка В.П. Слободина :

 

"Слабость идеологии Белого движения в большей степени состояла в недоступности ее для понимания простыми людьми." (ц)

 

Другими словами как не крути можно константировать белые проиграли идеологически! При этом вопрос насколько сильна была красная пропаганда остается открытым а вот отсутствие вразумительного идеологического обоснования своих действий у Белых вроде как на лицо.

 

Вопрос на самом деле – как мне кажется – в следующем. Красные, как пишет Деникин, действительно не захватили народной души (и деревня также «отнюдь не тяготела к большевистской идеологии») – о тем не менее это никак не противоречит утверждениям, что они выиграли ГВ в том числе и идеологически и обеспечили в отличие от белых более сильную поддержку населения. Этот парадокс нашел себе отражение еще в то время в лозунге «За Советы против коммунистов».

 

Захватить народную душу на тот момент было нереально никакой власти, поскольку за 1917-18 гг. крестьянство, почувствовав вкус безвластия, и чувствуя себя при этом хозяином положения (просто в силу того, что из-за развала страны, экономики, инфраструктуры, имея доступ к базовой – сельскохозяйственной – продукции, оно оказалось гораздо более обеспеченным чем городское население) – так вот, крестьянство было настроено против ЛЮБОЙ власти, что красной, что белой. При этом любая централизованная власть, желавшая сохранить государство как таковое, и удержать (а точнее даже вытащить его) из пучины анархии, вынуждено было сильно ограничить крестьянство в полученных им за время фактического безвластия правах.

 

Здесь вопрос в первую очередь шел в обосновании необходимости жестких мер и как раз здесь красные белых переиграли. Красные сумели донести до населения – не вдаваясь в подробности, насколько это соответствовало действительности – что при белых им будет хуже, умело воспользовавшись ошибками белых, что белые несут с собой возвращение старых порядков, помещиков, бесправное положение крестьянства, сумели наглядно показать, что при красных какой-никакой порядок, а при белых бардак, что за белыми стоят иностранные государства, что белые лишь их ставленники и наемники (повторюсь, я не вдаюсь сейчас в то, насколько это соответствует действительности, те же Деникин и Колчак старались отстаивать нац. интересы, другой вопрос, насколько им это удавалось, но большевики активно и умело использовали и раздували сами факты военной помощи и поставок британцами, американцами и т.д.), при этом красные отстаивают национальные интересы. Посмотрите, с каким удивлением тот же Шульгин отмечал, что как оказалось, на защите национальных интересов России стоит именно интернационалист Ленин.

 

Вот еще про национальные интересы слова крупного ученого-востоковеда, офицера Генерального штаба и военного разведчика, в годы гражданской войны - нелегального резидента разведки Добрармии в Закавказье. "Арестованный после провала "белого дела", он, всю жизнь служивший России, отстаивающий ее интересы в геополитической борьбе за влияние в этом регионе мира, принял решение сложить оружие и стать на сторону новой России, доказавшей свою субъектность в схватке мировых сил за "место под солнцем". Его руководители, чекисты-контрразведчики, в конце двадцатых в письме Артузову давали ему такую высокую характеристику: "Образованный русский офицер, политик и ученый... в отношении с нами он честен, опасность измены исключена". Весьма показательна сохранившаяся в секретном архиве запись объяснения этого человека причин его "примирения с большевиками":

 

"Идея монархизма, - писал бывший царский разведчик в середине двадцатых, - для России утеряна навсегда. Потуги эмигрантов-монархистов считаю беспочвенными и лишенными всякой реальной перспективы. Я воспитан и жил в такой атмосфере, которая не позволяет мне иметь левые убеждения. Однако Советский режим принимаю, так как вижу, что идея "единой и неделимой России" большевиками разрешена, хотя и на свой особый манер. Кроме того, Советский Союз ведет большую работу в смысле проникновения на Восток, что импонирует мне как человеку, посвятившему всю свою жизнь разрешению той же задачи в условиях старого режима. Все это мирит меня с большевиками"."

 

 

Как раз про те самые "Советы без коммунистов" писали и британцы: [i[“Коммуна должна пасть, но советская система власти останется, поскольку народ очень позитивно относится к ней. Ее сила заключается в том факте, что хотя она не демократична, но сочетает в себе в определенной мере исторические идеи монархизма и централизации, еще не изжитые народом. Независимо от того, какой будет в итоге конституция России, она сможет существовать только в том случае, если ее фундаментальной идеей будет "Земля народу". Любая попытка помещичьей реакции не приведет ни к чему хорошему, а лучшей помощью, которую получили Советы, оказались помещики, присоединившиеся к добровольческой армии. Народ настолько чувствителен к этому вопросу, что он недоволен Советами, поскольку отдельные крупные поместья и экспериментальные хозяйства остались под контролем государства. Также должна быть признана законодательная власть рабочих. Реституция предприятий частной формы собственности - это факт.”[/i]

 

То есть красные, «не захватив народной души», сумели донести до населения, что они лучшая перспектива, чем белые. И активно использовали при этом те наглядные примеры, которые предоставляло им описанное выше разложение белых войск. Пропаганда пропагандой, но если она не подкрепляется реальными делами, то толку от нее немного – а если пропагандируемые вещи еще и противоречат наблюдаемой действительности , то эффект получается более чем отрицательный. Соответственно население во многом само проголосовало за красных, на себе сравнив и ту и другую власть (при отступлении «нельзя оставаться одному. убьют», (с) Шульгин, «Население… провожало нас выстрелами» (с) Шатилов, «население сохранило о нас недобрые воспоминания… восстаний у красных в тылу практически нет… особое насилие в отношении простого населения отсутствует» (с) Валентинов, и т.д.)

 

 

Касательно террора. Еще одна цитата от Кирмеля со ссылкой на В. В. Галина :

 

"Деникинские добровольцы,ворвавшись в деревню, принимались за экзекуцию оставшихся там крестьян, не делая разницы между мужчинами и женщинами, между взрослыми и детьми.Экзекуция состоялав порке шомполами, после чего карательный отряд удалялся из деревни, реквезировав скот, запасы хлеба и фуража". (ц)

 

Не слова о расстрелах повешаниях и массовых казнях. Может где-то впереди но пока увы.

 

У Галина кстати компилятивная, но очень неплохая и объемная работа, содержащая собранное вместе огромное количество описаний, цитат, цифр и фактов. Могу из него же привести цитаты ЕМНИП из того же Шульгина, про то как перед обычной реквизицией по обычной деревне белые просто так выпустили 70 снарядов, есть у него и про расстрелы и повешенных – это весьма объемный двухтомник, содержащий большое количество информации. Про повешенных и расстрелянных я приводил примеры выше. Цитату вообще можно подобрать любую – вот такую например (не из Галина):

 

 

Я остановился на тротуаре, неподалеку от бывшей городской думы   теперь Ногайский городской Совет.

    У здания толпился народ. Как я понял из разговоров, это были родные членов Совета, которые все до единого собрались в зале заседаний в ожидании прихода дроздовцев, чтобы передать управление городом в руки военных властей. Городской Совет Ногайска, как и подавляющее большинство Советов первого избрания, был образован из числа наиболее уважаемых, интеллигентных, преимущественно зажиточных, а в селах хозяйственных людей. Для них важнее всего был твердый порядок, и потому они не хотели оставить город без власти, даже на короткое время. Входившие в состав Советов двое фронтовиков до хрипоты убеждали своих коллег разойтись и скрыться на некоторое время. Они говорили: "Офицерье нас перестреляет". На это им отвечали: "За что? Ведь мы же власть не захватывали. Нас народ попросил. Офицеры   интеллигентные люди. Ну, в тюрьме подержат для острастки несколько дней. А расстрелять..."

    Я стоял, слушая рассказы об этих разговорах в Совете, и тоже не понимал, как это можно застрелить человека за то, что народ избрал его в Совет.

    Вдруг где-то на окраине города, за собором, грянул духовой оркестр. Многие побежали в направлении музыки. Я тоже было двинулся туда, но через несколько десятков шагов остановился, а потом возвратился на прежнее место. Из-за собора, сверкая солнечными отблесками, выходил, как я теперь понимаю, полк, развернутый в линию ротных колонн (в шеренгах, примерно по пятьдесят человек). Через некоторое время, обходя полк справа, показалась небольшая офицерская колонна, которая быстрым шагом направлялась к зданию Совета. Когда колонна была уже в нескольких шагах от этого здания, я со своего места увидел, как с задней стороны его открылось огромное окно, через него выпрыгнули двое солдат в расстегнутых шинелях и бросились через сад к железной ограде, окружающей территорию Совета.

    Они явно хотели убежать, и план их был мне ясен: преодолеть железную ограду Совета, перебежать прилегающий переулок и скрыться за зданием реального училища. Далее через городской сад добраться до ближайшего оврага   и "ищи ветра в поле". Но беглецов заметили и те, что подходили к Совету. Четверо отделились от колонны и бросились к переулку. На ходу они стреляли. Один из беглецов был подстрелен. Будучи уже на верху ограды, он свалился внутрь территории Совета. К нему бросились двое из колонны. Второй успел перемахнуть через ограду и, прихрамывая (по-видимому, был ранен), бежал к зданию реального училища. Оставалось всего несколько шагов до заветного укрытия. Вдруг что-то темное метнулось солдату под ноги, и он упал. "Что-то темное", оказавшееся мальчиком в форме реалиста, выскочило из-под ног солдата, и в это время к нему подбежали преследователи. Они начали с ходу наносить по беззащитному телу удары штыками.

    В это время конвой, вошедший в здание, начал выводить членов Совета на площадь. Некоторые из них, видя своих родных и пытаясь их подбодрить, кричали: "Не волнуйтесь, мы скоро встретимся!"   "В аду",   "шутили" господа офицеры из конвоя. В это время я услышал хорошо знакомый мне, но звучащий теперь подобострастно голос: "Господин офицер, не забудьте, пожалуйста, это я его подвалил. Я ему под ноги бросился". Я оглянулся: Павка Сластенов, то и дело забегая вперед, чтобы угодливо заглянуть в глаза офицеру, продолжал напоминать о своем. И офицер милостиво отвечал: "Да, да, я доложу о вашем патриотическом поступке".

    Меня затошнило. Отвращение и ненависть к этому моему бывшему кумиру родились во мне. И слово "патриотический" с тех пор легло в тот отсек души, где хранится все, напоминающее неприятное. Когда говорят "патриотический", я невольно вспоминаю неподвижное и беззащитное тело, поражаемое штыками четырех здоровых людей. Никто его не допрашивал, никто не судил, никто даже не спросил, кто он,   просто убили, как дичь на охоте.

    Членов Совета конвой погнал в сторону моста через реку Обиточную и далее, по направлению к селу Денисовка. За арестованными двигалась колонна пустых повозок. Родственников арестованных и других гражданских лиц через мост не пропускали. Некоторое время спустя враздробь затрещали выстрелы со стороны Бановской рощи. Немного погодя треск повторился. Еще через некоторое время со стороны Денисовки подъехал офицер и прокричал: "Кто здесь родственники советских прислужников? Можете забирать их!"   "Где? Где?"   зашумели люди. Им показывали в сторону Бановской рощи. Вскоре плачущие родственники пошли назад. В повозках, за которыми шли они, лежали их мертвые родные. Так вот для чего за арестованными следовали повозки!

    Люди, ошеломленные происшедшим, присоединялись к скорбной процессии, к своим друзьям и родным, со страхом оглядываясь, расходились по домам. Но немало оставалось и тех, кто продолжал растерянно топтаться на месте. Среди них был и я. Видеть Симу желания не было. Домой тоже не хотелось. В училище   незачем. И вдруг я увидел учителя истории Новицкого. В парадной форме капитана русской армии, с четырьмя "Георгиями" на груди (полный георгиевский кавалер), он, четко чеканя шаг, шел к зданию Совета. Я был потрясен, у меня не было никакого сомнения, что он был среди тех, кого повели на расстрел. Я сам видел его. И вдруг снова он.

    Он вошел в здание Совета. Через несколько мгновений оттуда послышалась отборнейшая площадная брань. Слышались слова: "Ты еще учить нас будешь, большевистская подстилка! Права требовать! Я тебе покажу права!" На крыльцо вылетел выброшенный сильным толчком Новицкий. Погоны у него сорваны. Георгиевские кресты тоже. Китель разорван. За капитаном на крыльцо выскочил офицер с белой повязкой на рукаве, надпись на повязке: "Комендант". Держа револьвер у затылка Новицкого, он орал ему: "Вперед! Вперед!" Только Новицкий шагнул с последней ступеньки думского крыльца, прозвучал выстрел, и тело капитана мешком осело на тротуаре. До сих пор я был как в трансе. Невообразимая жестокость, бесчеловечность ошеломили меня, лишили сил и воли. Я все время простоял почти на одном и том же месте, глядя широко раскрытыми глазами на происходящее. Убийство Новицкого вывело меня из транса. Я закричал и бросился бежать. Меня огнем пронзила мысль: "Дядя же Александр председатель борисовского Совета! Значит, его тоже могут расстрелять!"

 

…

 

Но что же произошло с Новицким? Был ли он среди тех, кого расстреливали в Бановской роще? Да, был. Опытный фронтовик, человек большой воли и собранности, он сумел упасть за мгновение до того, как до него дошла предназначенная ему пуля. Когда среди трупов расстрелянных появились родственники, он поднялся и пошел домой. Дома он надел парадную форму, чтобы идти обжаловать беззаконный террор. Родные на коленях умоляли его не ходить: "Это же варвары,   говорили они,   тебя непременно убьют".   "Нет,   говорил он,   я не могу не идти. Ведь если никто их не остановит, они же пол-России перестреляют. Нет, надо командованию об этом рассказать"

 

Повторюсь, цитату можно подобрать любую – что про белых, что про красных, никто не отличался особой мягкостью, время и жизнь были такие. Вопрос в том, что по всей видимости, придя в среднестатистическую деревню – и красные и белые изымали продовольствие (у одних это продразверстка, у других реквизиции), расстреливали и вешали (в среднестатистической деревне) наверное мало и те и другие, но вот белые проводили порки, а красные нет, красные наводили порядок и с преступностью, и в отношении своих же бандитов и мародеров, а белые нет, при красных ты знал, чего ждать, а при белых нет. Соответственно, население – не любившее красных, в первую очередь из-за их продразверсток – и радостно поначалу встречавшее белых, после определенного периода их власти оказывалось настроено к ним более чем негативно. Ситуация повторялась из раза в раз и в Сибири («и красные грабят, и белые грабят, но белые хуже»), и на Юге России, и при Деникине и при Врангеле.

 

 

Я еще раз повторюсь – я не видел пока что полноценного и нормального исследования ни белого ни красного террора, отдельные факты свидетельствуют о том, что по масштабам и жестокости террор был вполне сравним, но вот красная власть населением переносилась легче, о чем свидетельствует их отношении и к тем и к другим.

 

Со своей стороны могу предположить, что раскрученность темы красного террора объясняется отчасти тем, что этот террор в большей степени высших, а соответственно образованных слоев, имеющих возможность разнести информацию в своих воспоминаниях, мемуарах и т.д, красиво живописать эти ужасы. Белый же террор коснулся в большей части низших слоев населения, тех слоев, чьи информационные возможности много ниже – ну сожгли деревню в Сибири, кто об этом будет особо писать? Тем более что таких деревень далеко не одна была. Примерно подобную же вещь отмечал ЕМНИП Кожинов в отношении репрессий 1937-38 года – эти репрессии получили известность, поскольку коснулись в значительной степени правящей верхушки (не только ее, разумеется, но именно ее они проредили в немалой степени) – при этом куда как более массовые высылки населения во время раскулачивания и колхозного строительства на рубеже 20-30-х годов получили куда как меньшую известность.

Изменено 14 мая, 2009 пользователем eugend

[eugend]

Вот еще небезынтересная цитата на закуску (из Шульгина):

 

«Против воли моей, против воли твоей» наши идеи перескочили через фронт... И это так было. Прежде всего, мы научили их, какая должна быть армия. Когда ничтожная горсточка Корнилова, Алексеева и Деникина била их орды, — била. потому, что она была организована на правильных началах — без «комитетов», без «сознательной дисциплины», то есть организована «по-белому», — они поняли...

 

Они поняли, что армия должна быть армией... И они восстановили армию... Это первое... Конечно, они думают, что они создали социалистическую армию, которая дерется «во имя Интернационала», — но это вздор. Им только так кажется. На самом деле, они [271] восстановили русскую армию... И это наша заслуга... Мы сыграли роль шведов... Ленин мог бы пить «здоровье учителей», эти учителя — мы... И это первая наша великая заслуга... Злые силы, разрушившие русскую армию в 1917 г., мы заставили со всей энергией, на которую они способны (а, ведь они самая волевая накипь нации), мы заставили работать по нашим предначертаниям на воссоздание нашей русской армии... Мы учили их не рассказом, а «показом»... Мы били их до тех пор, пока они не выучились драться... И к концу вообще всего революционного процесса, Россия, потерявшая в 1917 г. свою старую армию, будет иметь новую, столь же могущественную... Дальше... Наш главный, наш действенный лозунг — Единая Россия... Когда ушел Деникин, мы его не то, чтобы потеряли, но куда-то на время спрятали... мы свернули знамя... А кто поднял его, кто развернул знамя? Как это ни дико, но это так... Знамя Единой России фактически подняли большевики.

...

 

фактически Интернационал оказался орудием... расширения территории... для власти, сидящей в Москве... До границ... до границ, где начинается действительное сопротивление других государственных организмов, в достаточной степени крепких. Это и будут естественные границы будущей... Российской державы.

 

...

 

Ну, конечно... Социализм смоется, но границы останутся... Будут ли границы 1914 года или несколько иные, — это другой вопрос. Во всяком случае, нельзя не видеть, что русский язык во славу Интернационала опять занял шестую часть суши. Сила событий сильнее самой сильной воли... Ленин предполагает, а объективные  условия, созданные богом, как территория и душевный уклад народа, «располагают»... И теперь очевидно стало, что, то сидит в Москве, безразлично, кто это, будет ли это Ульянов или Романов (простите что гнусное сопоставление), принужден, «мусит», как говорят хохлы, делать дело Иоанна Калиты. «Мусит» собирать воедино русские земли. «Против воли моей, против воли твоей...». И это два... А третье, что они у нас взяли, — это принцип единоличной власти. Они твердили о диктатуре пролетариата на Большом Московском Совещании в августе 1917 года. А мы говорили: «Вздор... Управление выборным коллективом в условиях войны и революции — «вздор...». И вышло по-нашему... Обе половинки России — Северная и Южная — отвергли коллектив, и перешли — Южная — к единоличной диктаторе генералов... а Северная — к «двуличной» диктаторе двух дворян: одного симбирского, а другого иерусалимского... Чтобы не надоедать вам, я кончаю...

 

Резюме. «Против воли моей, против воли твоей» — большевики:

 

1) восстанавливают военное могущество России;

 

2) восстанавливают границы Российской державы до се естественных пределов;

 

3) подготовляют пришествие самодержца всероссийского.

 

... и в русской действительности героические решения может принимать только один человек...

 

— Это будет Ленин?... или Троцкий?...

 

Нет... ибо он не будет ни психопатом, ни мошенником, ни социалистом... На этих господах висят несбрасываемые гири... их багаж, их вериги... — социализм... они не могут отказаться от социализма... они ведь при помощи социализма перевернули старое и схватили власть Они должны нести этот мешок на спине до конца... и он их раздавит... Тогда придет Некто, кто возьмет от них их «декретность»... Их решимость — принимать на свою ответственность, принимать невероятные решения. Их жестокость — проведения однажды решенною. Это нужно — значит это возможно» — девиз Троцкого... Но он не возьмет от них их мешка. Он будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям. У него нижняя челюсть одинокого вепря... И «человеческие глаза». И лоб мыслителя... Комбинация трудная — я знаю... Я помню, Маклаков часто рассказывал про Ключевского, как он говорил:

 

«Конечно, абсолютная монархия есть самая совершенная форма правления... если бы... если бы не случайности рождения...». Да, это так... и все, что сейчас происходит, весь этот ужас, который сейчас навис над Россией, — это только страшные, трудные,, ужасно мучительные...

 

— Что? ..

 

— Роды...

 

— Роды?!

 

— Да, роды... Роды самодержца... Легко ли родить истинного самодержца и еще всероссийского!..

[Renown]

2eugend

Абсолютно согласен. Я довольно плотно изучал два эпизода ГВ - это Ижевск и Архангельск. То, что вам процитированно/описано - с полной уверенностью можно отнести и к этим регионам. У меня даже такое впечатление - что ко всем регионам.

 

В том же Ижевске, где был и красный террор, и белый террор - красный более понятен и объясним. Да, он конечно же с перегибами (рабочий укрыл раненного, осужден, расстрелян), но никому из красных не пришло в голову кидать гранаты в баржи с заключенными. Никому не пришло в голову расстрелять всю деревню исключительно из-за того, что она носит одну фамилию, а искать преступника просто лениво.

[Idot]

основное отличие белого террора от красного...

отличие в том что с точки зрения поменщика:

расстрелять взбунтовашихся крестьян - вполне есстесственное событие и как террор не воспринимается

я уже приводил ранее пример с самураем

с точки зрения которого вполне нормально зарубить крестьянина просто для проверки остроты меча

 

красный более понятен и объясним

приведу аналогию с тем же самым Самураем решившим убедиться в остроте своего меча:

- с точки зрения Крестьянина поступок Самурая тоже видится непонятным и необъяснимым

- а вот с точки зрения самого Самурая его поступок ещё как понятен и объясним

кстати если Крестьяне взбунтуются то

- их поступок с точки зрения Самурая будет непонятен и необъясним

- хотя с точки Крестьян их поступок будет и понятнен и объясним

 

PS кстати у меня сегодня День Рождения

Изменено 22 мая, 2009 пользователем Idot

[xcb]

2Idot

С днем рожденья.

 

- с точки зрения Крестьянина поступок Самурая тоже видится непонятным и необъяснимым

И понятен и объясним, и даже иногда - почетна такая смерть.

[Renown]

фон Раупах. Причины неудачи белого движения. - Что было бы, если бы победили белые.

 

Главнокомандующий генерал Деникин был и остался уверенным, что он ведет "освободительную войну" и спасает русский народ. От кого спасает? От него самого, ибо "большевики" было лишь удачно найденное слово, которым белые прикрывали, в сущности, всю народную массу.

 

Антибольшевизм с момента своего возникновения был и до конца остался движением классовым, реакционным и реставрационным...В белом стане не было... ни идейности, ни любви к родине, ни забот о будущем. Веками жившая в атмосфере, где всякая идейность являлась лишь объектом для насмешек, наша общественность превратилась в болото, удушливые испарения которого ее же и отравляли. Ей надо было жить, делать карьеру, устраивать свои дела, а там кому служить - это было безразлично. Отсутствие идейности и было первой причиной неудачи белых.

 

Вторая причина лежала в характере власти и недостатках системы.

 

Безмолвие и его неизменный спутник - страх перед правдой - создали то стремление принимать желаемое за сущее, которым характеризуется вся деятельность руководителей белого движения.

 

Профессор князь Трубецкой докладывал правому центру, что стоящие во главе Добровольческой армии лица считают весь большевизм выдумкой немцев... И эта оценка большевизма командным составом не есть просто недоброжелательная насмешка со стороны князя Трубецкого. Она вполне соответствует утверждению помощника Главнокомандующего генерала Лукомского в его "Воспоминаниях", что "немцы не в честном бою, а подлыми предательскими приемами погубили нашу армию и продали Россию в руки большевиков".

 

Чем, кроме "зараженного духа", кроме пагубной склонности к самоублажению можно было бы объяснить, что стоявшее на высших ступенях военной иерархии и призванное руководить сложнейшими событиями лицо дает этим событиям оценку, по наивной простоте своей присущую разве что ученику подготовительного класса.

 

Эта боязнь называть вещи своими именами исключала всякую возможность трезвой оценки событий и людей, то есть то качество власти, без которого она утрачивала свое значение.

 

Требовалась ни перед чем не останавливающаяся решимость и ни перед чем не преклоняющаяся железная воля, надо было повесить нескольких губернаторов и командующих войсками, а между тем этим и всякого рода другим хищникам, рвавшим все, что только им не попадалось, напоминали евангельские истины, и виновниками всех переживаемых огорчений считали не их, а немцев и большевиков.

 

Третья причина неудачи лежала в нашей общественности. Главнокомандующего генерала Деникина резко осуждали за неумение уберечь армию от развала и еще более за ужасающую разруху тыла. Но что мог бы сделать один человек, даже с железной волей и самой непреклонной решимостью, с беспринципным и безыдейным человеческим стадом, равнодушным ко всему, кроме собственного благополучия. Даже ветхозаветный пророк не сумел бы зажечь благородным и высоким порывом сердца людей, плативших по шесть тысяч рублей за бутылку шампанского и распивавших ее в обществе накрашенных девиц в те самые минуты, когда в предсмертной агонии умирало то святое дело, которое они же называли "освобождением опозоренной родины".

 

Вся белая Россия являла картину сплошного разврата, взяточничества и пьянства. "Глядя на эти сонмища негодяев, на этих разодетых барынь с бриллиантами, на этих вылощенных молодчиков, - пишет И. Наживин, - я чувствовал только одно: я молился: "Господи, пошли сюда большевиков, хоть на неделю, чтобы хотя среди ужасов чрезвычайки эти животные поняли, что они делают".

 

Мольба эта была услышана. В своем донесении о занятии красными Киева французский генерал Франше д'Эспере сообщал: "Город стал неузнаваем. Царившая там безумная вакханалия прекращена большевиками в 24 часа".

Чего хотели красные, когда они шли воевать?

 

Они хотели победить белых и, окрепнув на этой победе, создать из нее фундамент для арочного строительства своей коммунистической государственности.

 

Чего хотели белые?

 

Они хотели победить красных. А потом? Потом - ничего, ибо только государственные младенцы могли не понимать, что силы, поддерживавшие здание старой государственности, уничтожены до основания, и что возможностей восстановить эти силы не имелось никаких.

 

Победа для красных была средством, для белых - целью, и притом - единственной, а потому и можно совершенно безошибочно ответить на вопрос, что было бы, если бы они эту победу одержали.

 

В стране появились бы бесчисленные организации, борющиеся между собой за кандидатов на престол, за Советы без большевиков, за Учредительное собрание и демократический режим и еще за многое другое. Хозяйничали бы всякие разные батьки Махно, атаманы Семеновы, Петлюры и просто разбойничьи банды. Все это, прикрываясь высокими лозунгами, грабило бы население, разрушало бы города, сметало бы артиллерийским огнем целые деревни, насиловало бы женщин, распространяло бы сыпной тиф и внесло бы невероятную разруху.

 

И страна представляла бы небывалую по эффекту и ужасу картину смерти нации.

 

 

Плакальщикам о "России, которую мы потеряли" (тм) рекомендуется ознакомиться ab

http://a-koukheras.livejournal.com/19525.html

[Игорь]

2eugend

Отмечу лишь два момента – про гонения церкви – возможно эта мысль покажется Вам крамольной, но ИМХО гонения церкви в том ее состоянии были даже необходимы. Для очищения ее от мусора и шлака, которым она была полна к 1917 году – ЕМНИП года три назад издавался сборник документов по церкви времен Февральской революции буквально переполненный высказываниями церковных деятелей снизу доверху, от дьячка до высших иерархов, про «освободительную» силу революции, «свергнувшую ненавистный режим». Ей нужно было пройти через мучения и испытания (как на заре ее создания), чтобы окрепнуть и очиститься от лишнего балласта, чтобы ушло все наносное, и остались только реально верующие люди, а не те, кто в церковь ходит по привычке.

вы о какой церкви,уважаемый Евгений? Смею Вам напомнить,что в Российской империи,кроме Русской Православной (на которую Вы,видимо, намекаете) было много других конфессий - мусульманская,католическая,протестантская,буддистская и даже (!) иудаистская.

Все они,безусловно, провинились перед большевиками...Отношение к религии в явном виде прописано у Ленина в его теоретических трудах - в коммунизме религии нет места. Странно,что Вы этого не знали.Поэтому выводы о неких "грехах" священнослужителей перед народом не верны.

 

Второй момент – репрессии на самом деле угрожали гораздо большему слою населения

так точно.Крестьянам.Что с успехом и делали большевики,т.е. репрессировали,когда уговоры (пропаганда) не помогала. А пропаганда,что удивительно, большевикам очень часто не помогала.

Ещё момент.А кто Вам сказал,что белые "любили" социалистов ? К сожалению,только эсдэки успешно смогли попользоваться,как продажными девками, левыми эсэрами,меньшевиками и анархобалтийской матроснёй. Потом успешо этих же социалистов репрессировали - кого не успели в ГВ,то остальных успели позже.После победы.

«С виселицей и аграрным законом мы дойдем до Москвы» (с) Кутепов.

Кутепов настоящий офицер.Я с ним полностью согласен.

 

Там конкретно есть выкладки, подготовленные для Высшего военного совета, Наркомвоенмора, Полевого штаба РВСР на основании разведывательных данных. То есть документы, где уже обработаны и проанализированы разведсводки.

до середины 19 года все донесения попадали к Вацетису в том числе.Сами же ,как Вы выразились, "обработанные" документы разведсводок нигде не опубликованы. Не так ли? А было бы очень интересно почитать и проанализировать самому.Когда речь идёт о серьёзных исторических разногласиях (например,о численности сторон) ,то верить заинтересованным анализаторам можно,но...Лучше перепроверить. Между прочим,именно так всегда поступают серьёзные неангажированные исследователи по любой исторической теме.

 

Ганин действительно историк – и если посмотреть его публикации, то там более чем конкретно и однозначно проглядываются именно симпатии лишь к одной стороне – почти все его публикации кас. ГВ посвящены именно Белому движению

разве это является преступлением? Вот у Вас симпатии целиком на стороне красных. И что? Любите и дальше на здоровье. Никто не запрещает.

Он не учился истории Гражданской войны у Кавтарадзе – хотя и посещал его лекции и очень уважительно относится к нему.

Более,чем уважительно.

[Игорь]

Памяти Александра Георгиевича Кавтарадзе

22 сентября 2008 года в Москве на 87 году жизни скончался выдающийся отечественный военный историк, кандидат военных наук, полковник в отставке Александр Георгиевич Кавтарадзе.

Кавтарадзе родился 19 января 1922 г. в городе Клинцы Брянской области в семье Георгия Константиновича Кавтарадзе – потомственного военного, дворянина, бывшего артиллерийского штабс-капитана, мобилизованного осенью 1918 г. в РККА. Интерес к армии и военной истории у него возник с детства. По рассказам самого Александра Георгиевича, в старой армии служило несколько его родственников, дядя служил у белых, но об этом чреватом в советское время последствиями родстве вплоть до конца 1980-х годов он свободно говорить не мог. Этих имен нет и в вышедшей в 1988 году замечательной книге Кавтарадзе «Военные специалисты на службе Республики Советов», хотя некоторые из них по праву должны были войти в нее.

Всю свою жизнь Александр Георгиевич посвятил Вооруженным силам, первоначально как слушатель 16-й Одесской специальной артиллерийской школы, затем как курсант Одесского артиллерийского училища им. М. В. Фрунзе, из которого он был выпущен в 1941-м, наконец, как боевой офицер, прошедший на фронте путь от командира взвода до командира разведроты и получивший ранение в 1944 г. при освобождении Белоруссии. В 1948 году Кавтарадзе окончил Артиллерийскую академию им. Ф. Э. Дзержинского, в 1953 году защитил диссертацию на тему «Артиллерия в Корсунь-Шевченковской операции в январе-феврале 1944 г.». Четверть века Кавтарадзе прослужил в Советской армии, в ракетных и артиллерийских частях, в том числе расположенных в отдаленных районах страны (например, на Камчатке). Впоследствии на конференциях или вечерах в доме ученых, если публика слишком шумела, он любил тихим, спокойным голосом сказать, что знает как добиться, чтобы его слушали, так как в свое время командовал полком, после чего в зале сразу же воцарялась тишина.

После увольнения в запас в 1965 году Кавтарадзе работал научным редактором военно-исторической редакции издательства «Советская Энциклопедия» (1966-1978), затем (с 1978) – старшим научным сотрудником Института истории СССР. Был заместителем председателя секции историков Центрального московского дома ученых. В 1990-е годы являлся членом бюро ассоциации историков Первой мировой войны и сотрудником научно-исследовательского отдела Академии Генерального штаба. Отметим, что это лишь сухие строки официального послужного списка, не отражающие подлинной работы Кавтарадзе.

Уйдя в запас, Александр Георгиевич приступил к сбору архивных материалов о русском дореволюционном офицерстве и о службе бывших офицеров в качестве военных специалистов в Красной армии. Именно эта деятельность и составляла главный смысл его жизни на протяжении последних сорока лет. Исследовательская работа Александра Георгиевича пришлась на непростой для отечественной военно-исторической науки период. Полностью свободно изучать избранную тему он не мог, как не мог и не изучать то, что любил всей душой. До самого конца остался верен своему увлечению. Вплоть до начала 2000-х годов, до тех пор, пока позволяло здоровье, он продолжал ходить в архив как на работу, выполняя долг перед самим собой. Свыше 35 лет Александр Георгиевич посвятил сбору архивных материалов по истории русской и советской армии. Колоссальной, невосполнимой потерей для науки является то, что по разным причинам (в советское время – идеологические ограничения, в постсоветское – финансовые трудности и преклонный возраст) лишь незначительную часть собранного материала удалось опубликовать.

Сфера интересов Кавтарадзе была удивительно широка. Он тщательно изучал не только историю Гражданской войны и судьбы русских офицеров, но и более отдаленное время – эпоху XVIII-XIX веков, события начала ХХ века. Несколько книг посвятил деятельности А. В. Суворова. Среди них такие работы, как «Итальянский и Швейцарский походы А. В. Суворова в 1799 г.» и «А. В. Суворов в отечественной историографии» (1980). Между прочим, Кавтарадзе на протяжении трех лет с 1989 года по приглашению австрийской Академии наук довелось работать с суворовскими документами в военно-историческом архиве Вены. Из этих командировок он привез копии нескольких сотен уникальных документов. Александром Георгиевичем подготовлена и биография генерала А. П. Ермолова (1977). Перу Кавтарадзе принадлежат десятки интереснейших статей, посвященных системе органов военного управления России, военно-учебным заведениям, событиям Первой мировой и Гражданской войн, биографиям видных военных деятелей России и СССР.

Уже не имея возможности свободно передвигаться, Александр Георгиевич живо интересовался перезахоронением в Москве праха генералов А. И. Деникина и В. О. Каппеля и тяжело переживал в связи с некоторыми издержками в ходе этих мероприятий.

Особым направлением деятельности Кавтарадзе была археографическая работа. На самом высоком научном уровне им подготовлены воспоминания генералов Я.А. Слащова (1990) и Н. А. Епанчина (1996), первые два тома академического репринтного издания «Очерков русской смуты» А. И. Деникина (1991). Лишь несколько лет назад «Очерки» Деникина были, наконец, переизданы в России в полном объеме, но в отличие от публикации, начатой Кавтарадзе, они, к сожалению, не содержат комментариев. Приостановка проекта была связана с распадом СССР, когда в одночасье фундаментальная наука оказалась не востребованной государством.

Но, конечно, подлинную известность и репутацию живого классика принесла Кавтарадзе его монография «Военные специалисты на службе Республики Советов» (1988). Именно эта работа является главным трудом его жизни. В рамках советской историографии это был настоящий прорыв. Автору книги удалось показать, что победу большевикам принесли, прежде всего, десятки тысяч добросовестно служивших в Красной армии и создавших ее бывших офицеров. Современным исследователям могут показаться удивительными доводы Кавтарадзе в пользу издания книги, которую тогда издавать не хотели, не считая это целесообразным. Александр Георгиевич сказал своим цензорам, что книга посвящена малоизвестным людям, некоторые из которых лишь упоминались в знаменитых сборниках документов «Директивы Главного командования Красной армии» и «Директивы командования фронтов», а также в энциклопедии «Гражданская война в СССР». Эти доводы тогда подействовали, и книга увидела свет. Чтобы историку добиваться результата при тех условиях, необходимо было играть по существовавшим правилам. Между тем, вопрос о положительной роли военспецов в РККА напрямую вел к реабилитации идейного вдохновителя политики по их привлечению на службу – Л. Д. Троцкого, а это уже противоречило сложившейся в СССР партийной историографии.

Кавтарадзе не вписывался в стройные ряды советских историков, менявших взгляды в соответствии с изменениями партийного курса, за что многие «официальные» военные историки его не любили. Он не был карьерным историком, что выгодно отличало его от титулованных псевдо-ученых, ничего не давших науке, несмотря на множество регалий и внешнюю атрибутику. Александра Георгиевича лишь искренне и бескорыстно интересовало изучение прошлого русской армии, ставшее главным делом его жизни. Его работы предельно насыщены фактами, а неизбежные идеологические отступления сведены к минимуму.

Александр Георгиевич прекрасно понимал братоубийственную сущность Гражданской войны, для него не существовало хороших красных и плохих белых. Понимал он и то, что армия всегда являлась заложником политики. Не имея возможности обо всем сказать в печати, в частных беседах он в равной степени уважительно отзывался как о красных военспецах, так и о белых офицерах. В свою картотеку он включал сведения о тех и других без какого-либо разделения. Меня поразило, с какой любовью и тщательностью это делалось. Сужу об этом по отдельным фактам, свидетелем которых был. Например, в период, когда Александр Георгиевич работал над рецензией на мою книгу о генерале А. С. Бакиче, к сожалению, оказавшейся, видимо, его последней публикацией, он показал мне карточку со сведениями о службе Бакича, к которой была прикреплена вырезка из старой статьи «Военно-исторического журнала» о последнем. И это при том, что Кавтарадзе никогда специально не занимался Бакичем или связанными с ним сюжетами! Думается, что такая же скрупулезность проявлялась им и в отношении других офицеров. Все это ставит вопрос о судьбе научного архива и обширной специализированной научной библиотеки Александра Георгиевича. Кроме отдельных упоминаний и слухов мне мало что известно об этом, но есть все основания полагать, что этот архив имеет огромную ценность, и вопрос о его сохранении, например, в РГВИА или РГВА, где ученый многие годы работал в качестве исследователя, должен решаться на государственном уровне.

Кавтарадзе был мужественным человеком. Возможно, это было неизбежным следствием долгих лет службы в армии и, конечно же, участия в войне, на которую он пошел еще девятнадцатилетним мальчишкой. В его главной книге многое было сказано впервые в советской историографии, местами осторожно, но все же сказано. В «Военных специалистах», например, впервые увидели свет списки офицеров белых армий, было показано, что в Гражданской войне противник РККА являлся вовсе не обезличенной массой, а вожди белых – отнюдь не кучкой помещиков и капиталистов. В условиях идейной несвободы подано это было весьма искусно, в завуалированной форме – Кавтарадзе составил в качестве приложения к своей книге список из более чем семидесяти офицеров и генералов Добровольческой армии, в котором среди прочего была графа об имуществе. На основе послужных списков в таблице было показано, что практически никто из белых вождей не имел никакого имущества.

Кавтарадзе был очень скромным человеком, причем настолько, что это бросалось в глаза – он никогда не хвастался своими достижениями, наоборот, даже стеснялся своих старых публикаций. Например, так было с биографическими приложениями к мемуарам генерала Слащова. Умалчивая о том, что это была первая, причем еще в СССР, публикация подобного материала, Александр Георгиевич переживал, поскольку в постсоветское время появилось множество новых материалов, серьезно дополнявших эти данные. Между прочим, значительная часть этих материалов сохраняет свою справочную значимость и сегодня.

Наконец, Александр Георгиевич был блестящим знатоком военной истории России, выдающимся специалистом и настоящим профессионалом своего дела. И хотя многое в его работах сейчас пересматривается, появляются новые исследования, открываются прежде неизвестные факты, труды Александра Георгиевича сохраняют и будут сохранять свое научное значение, задают высочайшую планку для новых поколений военных историков и поддерживают стремление жить и работать, продолжая начатое им дело.

Вообще Александр Георгиевич, на публичных лекциях которого в Доме ученых мне посчастливилось бывать с начала 1990-х годов и быть лично знакомым в последнее десятилетие его жизни, безо всякого преувеличения производил впечатление человека другой, давно ушедшей от нас эпохи, той, которую он изучал на протяжении половины своей жизни. По благородной внешности, манере общения, выправке, неизменной куртке защитного цвета он больше всего напоминал офицера Генерального штаба дореволюционной русской армии. И я думаю, что его имя по справедливости должно занять место в ряду лучших отечественных военных историков ХХ века, после имен тех самых военных специалистов, изучению которых он посвятил свою жизнь.

При некоторой внешней строгости Кавтарадзе на самом деле был очень добрым и общительным человеком, с большой любовью и заботой относился к новым поколениям военных историков, пытался передать им собственный опыт и знания, буквально заряжал своим энтузиазмом и увлеченностью, охотно дарил книги из своей богатейшей библиотеки, помогал советами, готов был уделить столько времени, сколько было необходимо для пользы дела, а его маленькая квартира в Сокольниках всегда была открыта для гостей.

В последние годы жизни Кавтарадзе занимался восстановлением исторической справедливости в отношении училища, которое он окончил в грозном 41-м, изучал историю академии Генерального штаба в годы Первой мировой и Гражданской, в том числе после перехода академии к белым, и собирался написать работу на эту тему. К сожалению, осуществить задуманное не удалось. Последствия тяжелого инсульта не позволили Александру Георгиевичу работать и практически исключили даже возможность общения с друзьями и знакомыми на протяжении двух трагических последних лет его жизни. Но в нашей памяти он навсегда останется тем подтянутым и жизнерадостным человеком, каким он приходил в военно-исторический архив на Бауманской.

Жизненный путь Александра Георгиевича Кавтарадзе является без преувеличения примером подлинного патриотизма и жертвенного служения своей стране, ведь любовь к родине он выразил всей своей нелегкой службой сначала в рядах Вооруженных сил, а затем в качестве военного историка. После себя Александр Георгиевич оставил свои прекрасные книги и статьи – образцы редкого в наши дни добросовестного научного исследования. Тем же, кому выпало счастье быть лично с ним знакомым, он оставил незабываемые и самые светлые воспоминания.

Вечная память!

Андрей Ганин

 

Продолжение спора с Вами,Евгений, следует...

[Damian]

2Игорь

так точно.Крестьянам.Что с успехом и делали большевики,т.е. репрессировали

И что же, их "врагами народа" записывали после гражданки? Отвечая - читай хоть внимательнее, чем аргументировалось Ведь уже приведённый Евгением нижеследующий список, фактически, пречисляет "врагов народа" с другой стороны

 

Согласно закону все, кто был виновен в подготовке захвата власти Советами, кто осуществлял задачи этой власти либо содействовал осуществлению этих задач, а также те, кто участвовал "в сообществе, именующимся партией коммунистов (большевиков), или ином обществе, установившем власть Советов раб., сол. и кр. депутатов", подвергаются "лишению всех прав состояния и смертной казни". Смертная казнь угрожала не только всем членам компартии, которых насчитывалось более 300 тысяч человек, но и всем рабочим, которые участвовали в национализации фабрик и заводов или содействовали ей, входили в состав профсоюзных организаций и т. п. всем крестьянам, которые участвовали в разделе помещичьих земель и их обработке, всем, кто служил в советских организациях, воевал в составе Красной армии и т.п., т. е. большинству населения Советской России. Пять членов Особого совещания выступили против казни за один только факт членства в коммунистической партии. Выразивший их мнение Трубецкой не возражал против казни без суда и следствия коммунистов во время, которое непосредственно следует "за боевыми действиями". Но принимать такой закон об использовании таких мер в мирное время он считал политически недальновидным <...> Этот закон, подчеркнул Трубецкой, с неизбежностью станет актом "не столько правосудия, сколько террора".

 

Сопоставимо?

[Игорь]

2eugend

По номерам дивизий можете не уточнять, 6-й корпус ген. Сукина – это 11-я и 12-я Уральские стрелковые дивизии – как раз тот самый 41-й стрелковый полк и украинцы, и примкнувшие к ним еще несколько полков двух дивизий.

спасибо за напоминание.

 

Версия про украинцев получила особое распространение как раз после фильма Адмирал, поскольку в реале они хотя и сыграли свою роль в развале дивизии, но не главную – распропагандировали их именно этим фильмом. Возможно Вы прочитали где-то что-то, написанное именно в результате волны, поднятой после просмотра фильма.

это не так.Фильм Адмирал не смотрел.Это раз.А про Курень давно читал у Клавинга.Это два.Который написал свою книгу задолго.Впрочем,вы её знаете - она на Милитере в открытом доступе.

 

А Вы много читали именно отчетов британских офицеров на русском языке? Я ранее кроме отдельных цитат из воспоминаний отдельных британцев типа Нокса и Черчилля – ничего не встречал

только их и читал.Что касается британских архивов,то было бы всем интересно почитать их,желательно на русском языке.

А большевики, как ни странно, Колчака судили отнюдь не за разворовывание британской помощи )).

как ни странно,но Вы ,возможно, не в курсе суда над Колчаком. Следствие над ним проводила ЧСК эсеров и меньшевиков.Кроме того,нигде не видел помощь Антанты белым в исследованиях,заслуживающих доверия.Если у Вас таковые есть,буду благодарен.

 

”Однако никто никогда не занимался историей создания этого исследования.

Про Мельгунова. В своих книгах он часто упоминает Гучкова.Это факт.Даже если книгу "Красный террор" ему "заказал" Гучков,это ещё не свидетельствует о том,что Мельгунов лгал.Источники,на которые он опирался, возможно и можно трактовать,как слабо задокументированные. В его книге нет обобщающих выводов и статистического анализа. Конкретные цифры можно найти только в наших российских архивах.

 

Ну насчет Карпенко, можете называть это по-разному – впрочем вряд ли Вы назовете радостными его размышления по поводу влияния разложения армии на поражение Белого дела на Юге России. А что касается Будберга – так это он не мой любимый, а Ваш НЕлюбимый – поскольку с иными критиками ситуации в Сибири (и не только) из числа участников Белого же движения Вы попросту не знакомы.

что же Вы,Евгений, так презрительно относитесь к оппонентам,не согласным с вашей доктриной...Конечно,как профан, не обладаю столь мощными познаниями в истории ГВ.Однако,скромно замечу,что знаком и с другими критиками белых среди белых.Например, с Щепихиным или Филатьевым.

 

(продолжение следует)

[Игорь]

2Renown

Плакальщикам о "России, которую мы потеряли" (тм) рекомендуется ознакомиться ab

т.к. мой вопрос проигнорировали Ваши сторонники,то задам его Вам.

Кто такой капитан Кухерас ?

[Renown]

Человек, интересующийся историей. А что?

Слова это не его. Могу вам привести всю подборку цитат.

 

http://www.snowball.ru/forums/?board=histo...=20090331192900

 

""Почему проиграли белые: взгляд побежденных"

 

П. Врангель - Н. Чебышеву, 5 января 1924 года:

Конец нашей борьбы наступил в тот день, когда истекавшая кровью армия осталась вновь одинокой в борьбе... Единственной причиной нашего поражения являются причины военного характера - неравенство сил, истощение нашей живой силы, наших технических и боевых средств.

 

Н. Львов. "Белое движение". Белград, 1924 год:

Белое движение не завершилось победой потому, что не сложилась белая диктатура. А помешали ей сложиться центробежные силы, вздутые революцией, и все элементы, связанные с революцией и не порвавшие с ней... Против красной диктатуры нужна была белая "концентрация власти...". Белое движение... является движением монархическим и консервативным, но оно прежде всего национальное движение... Партиям служить мы не хотели. Мы боролись и будем бороться против партийного посягательства, будь то Высший монархический совет или левые. Не понять этого значит ничего не понять в белом движении.

 

А. Лампе. Из "Дневника":

Итак, надо придти к выводу: наше дело проиграно. Неужели же России нужен большевизм, неужели идея национализма побеждена идеей интернационализма только потому, что вся примешенная к нам грязь и накипь превратили нас в защитников интересов класса помещиков против большевиков, выдающих себя за защитников интересов рабочих и крестьян... До слез обидно. Мы проиграли только потому, что скверно играли и только. Мы торопились, мы не выказали никакой государственной зрелости и сгубили чистую идею.

 

В. Шульгин. "1919 год. Киев под добровольцами":

Контрреволюция не выдвинула ни единого нового имени. Колчак, Алексеев, Деникин, Корнилов и др. - все они были отмечены уже старым режимом... Еще в большей степени это касается невоенных... В этом и была наша трагедия. Ведь революция произошла именно потому, что stoff, составлявший тогда государственную ткань, не выдержал и лопнул. И вот теперь из этих клочков, из лоскутков не выдержавшего материала приходилось отстраивать заново Российское государство. Если бы еще была уверенность, что клочки stoffa за время революции улучшились в смысле добротности. Так ведь нет. В массе они скорее ухудшились: хотя и поумнели политически, но нравственно еще более разболтались.

 

Н. Чайковский. "Грехи белого режима":

Борьбу с большевиками превратили в борьбу с революцией, прежде чем революция окончилась в умах народа... Войну с большевиками вели как войну с внешним врагом, а не как гражданскую войну, опираясь на силу оружия, а не сочувствие народных масс... Деятелей революции с широкой популярностью устраняли и преследовали. На ответственные посты назначали людей старого режима... Предоставили полный простор и свободу черной прессе Шульгина и Суворина, а левую серьезную печать преследовали. Тем самым подготовляли господство черного шовинизма и грабеж народа... Проводили реакционные меры по землевладению и национальному вопросу... и тем давали оружие для большевистской агитации и местных самостийников.

 

Н. Астров. Некоторые замечания на рукопись П. Милюкова "При свете двух революций":

Вы не можете представить себе, какая глубокая печаль охватывает меня, когда я вижу, что еще до сих пор серьезно говорят, что какой-то "левый курс" мог бы спасти положение тогда. Левого пути тогда не было. Тогда была революция или сопротивление этой стихии... Трагедия белой борьбы была в том, что она не могла не быть, и в то же время она была обречена. Обвинять же в том, что политика была недостаточно левая, что лозунг "единая и неделимая" погубил дело - это значит упрощать чрезмерно всю иррациональность положения того времени... Среди стихии царила демагогия. Большевизм, вышедший из стихии революции, пожинал жатву.

 

П. Милюков. Доклад о белом движении. Газета "Последние новости" (Париж), 6 августа 1924 года:

В широком смысле белое движение - это все антибольшевики: социалисты, демократы, либералы, консерваторы и даже реакционеры. В более тесном смысле - эto только защитники старых начал монархии и национализма. Белое движение начинается в первом смысле и кончается во втором, постепенно сужаясь и переходя к идеалам монархической реставрации... Сразу укажу на три причины неудачи белого движения: 1) недостаточная и несвоевременная, руководимая узкокорыстными соображениями помощь союзников, 2) постепенное усиление реакционных элементов в составе движения и 3) как следствие второй, разочарование народных масс в белом движении...

 

А. Деникин. Речь памяти генерала С. Маркова. Газета "Русское время" (Париж), 2 июля 1925 года:

Прежде всего, белое движение не создавалось отдельными людьми. Оно выросло стихийно, непредотвратимо, как горячий протест против разрушения русской государственности, против поруганья святынь... Смысл и значение белого движения не ограничивается российским масштабом. Недаром один из реальных политиков Запада Черчилль в парламенте Англии в 1919 году говорил своим соотечественникам: "Не колеблющемуся, трескающемуся по швам оплоту западных лимитрофов, а борьбе востока и юга России Европа обязана тем обстоятельством, что волна большевистской анархии не захлестнула ее..."

Почему же наш корабль потерпел крушение? Люди исказили идею и пятнали знамя. Да, это было. Мы хорошо знали свои грехи... Добровольчество не смогло сохранить свои белые ризы. Наряду с исповедниками, героями, мучениками белой идеи были стяжатели и душегубы... Добровольчество есть плоть от плоти, кровь от крови русского народа.

 

Н. Астров - В. Пепеляеву. Новороссийск, 16/29 января 1920 года:

Ни одно из правительств (антибольшевистских. - Г.И.)... не сумело создать гибкий и сильный аппарат власти, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологи ей, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними...

 

Докладная записка на имя великого князя Николая Николаевича. 1925 год:

В основе всего их поведения (белых. - Г.И.) лежит абсолютная для этих людей невозможность признать, что сотни тысяч людей были обречены на оставление Родины в тот самый день и час, когда Новочеркасскими решениями 1918 года (речь вдет о создании Добровольчес кой армии. - Г.И.) были предрешены только чисто военные пути, по коим пошла борьба, а не революционные. Только в полном помрачении рассудка могли мы все кощунственно уповать на помощь Всевышнего и на победу нашу в той безумной гражданской войне, где погибли с обеих сторон миллионы ни в чем не повинных русских людей...

 

А. Лампе. Из "Дневника". 30 апреля - 1 мая 1920 года:

...Нами поставлена громадная кровососная банка больной России... Переход власти из советских рук в наши руки не спас бы Россию. Надо что-то новое, что-то до сих пор неосознанное - тогда можно надеяться на медленное возрождение. А ни большевикам, ни нам у власти не быть, и это даже лучше! Во всяком случае гражданская война умирает, подыхает и Советская власть, уходим со сцены и мы...

 

 

бонус:

 

фон Раупах. Причины неудачи белого движения. - Что было бы, если бы победили белые.

 

Достоевский в "Дневнике писателя"(1877 год) говорит, что ошибки ума излечиваются неотразимой логикой событий живой действительности и исчезают без следа. Не то с ошибками сердца. Это зараженный дух, несущий с собой такую слепоту, которая не излечивается никакими фактами, сколько бы они не указывали на прямую дорогу.

 

Этой именно слепотою страдало всё, что участвовало в белом движении.

 

Главнокомандующий генерал Деникин был и остался уверенным, что он ведет "освободительную войну" и спасает русский народ. От кого спасает? От него самого, ибо "большевики" было лишь удачно найденное слово, которым белые прикрывали, в сущности, всю народную массу.

 

Антибольшевизм с момента своего возникновения был и до конца остался движением классовым, реакционным и реставрационным. Все его участники отрицали революцию начисто и не желали видеть в ней того исторического барьера, за которым начиналась новая эпоха жизни русского народа. И потому белые знамена несли в себе одно голое отрицание. Но ради ненависти и мести люди не отдают своей жизни. Кто умирает, тому нужен положительный пароль, новое слово, ставящее себе национально-государственную задачу, тому нужен такой лозунг, который способен зажигать сердца. Но этот прекрасный цветок вырастает только на долго и тщательно удобренной почве. Ее в белом стане не было. Там не было ни идейности, ни любви к родине, ни забот о будущем. Веками жившая в атмосфере, где всякая идейность являлась лишь объектом для насмешек, наша общественность превратилась в болото, удушливые испарения которого ее же и отравляли. Ей надо было жить, делать карьеру, устраивать свои дела, а там кому служить - это было безразлично. Отсутствие идейности и было первой причиной неудачи белых.

 

Вторая причина лежала в характере власти и недостатках системы.

 

"Понятие тыла, - пишет Главнокомандующий генерал Деникин, - обнимало все невоюющее население и всю общественность. Приписывать развал тыла недостаткам системы - значит не понимать, что явление это вытекало из исконных черт нации и являлось такой преградой, одолнть которую не могла бы ни одна "система"... Это была давняя традиция".

 

В этом объяснении, конечно, много справедливого, и видеть в системе единственную причину неудачи было бы ошибочно, но одной из них она несомненно являлась.

 

Безмолвие и его неизменный спутник - страх перед правдой - создали то стремление принимать желаемое за сущее, которым характеризуется вся деятельность руководителей белого движения.

 

Профессор князь Трубецкой докладывал правому центру, что стоящие во главе Добровольческой армии лица считают весь большевизм выдумкой немцев и находят, что "немец был враг, и притом нечестный враг, придумавший удушливые газы, а потом и самих большевиков". И эта оценка большевизма командным составом не есть просто недоброжелательная насмешка со стороны князя Трубецкого. Она вполне соответствует утверждению помощника Главнокомандующего генерала Лукомского в его "Воспоминаниях", что "немцы не в честном бою, а подлыми предательскими приемами погубили нашу армию и продали Россию в руки большевиков".

 

Чем, кроме "зараженного духа", кроме пагубной склонности к самоублажению можно было бы объяснить, что стоявшее на высших ступенях военной иерархии и призванное руководить сложнейшими событиями лицо дает этим событиям оценку, по наивной простоте своей присущую разве что ученику подготовительного класса.

 

Эта боязнь называть вещи своими именами исключала всякую возможность трезвой оценки событий и людей, то есть то качество власти, без которого она утрачивала свое значение.

 

Требовалась ни перед чем не останавливающаяся решимость и ни перед чем не преклоняющаяся железная воля, надо было повесить нескольких губернаторов и командующих войсками, а между тем этим и всякого рода другим хищникам, рвавшим все, что только им не попадалось, напоминали евангельские истины, и виновниками всех переживаемых огорчений считали не их, а немцев и большевиков.

 

Мудрый совет Лассаля честно смотреть в глаза "тому, что есть", из жизненной программы белого движения был исключен.

 

Третья причина неудачи лежала в нашей общественности. Главнокомандующего генерала Деникина резко осуждали за неумение уберечь армию от развала и еще более за ужасающую разруху тыла. Говорили, что он слаб, что его надо сменить. Но что мог бы сделать один человек, даже с железной волей и самой непреклонной решимостью, с беспринципным и безыдейным человеческим стадом, равнодушным ко всему, кроме собственного благополучия. Даже ветхозаветный пророк не сумел бы зажечь благородным и высоким порывом сердца людей, плативших по шесть тысяч рублей за бутылку шампанского и распивавших ее в обществе накрашенных девиц в те самые минуты, когда в предсмертной агонии умирало то святое дело, которое они же называли "освобождением опозоренной родины".

 

Вся белая Россия являла картину сплошного разврата, взяточничества и пьянства. "Глядя на эти сонмища негодяев, на этих разодетых барынь с бриллиантами, на этих вылощенных молодчиков, - пишет И. Наживин, - я чувствовал только одно: я молился: "Господи, пошли сюда большевиков, хоть на неделю, чтобы хотя среди ужасов чрезвычайки эти животные поняли, что они делают".

 

Мольба эта была услышана. В своем донесении о занятии красными Киева французский генерал Франше д'Эспере сообщал: "Город стал неузнаваем. Царившая там безумная вакханалия прекращена большевиками в 24 часа".

 

В 5-м томе очерков генерала Деникина помещен снимок: двор большого каменного здания. На земле в два длинных ряда сложены обнаженные трупы. Под снимком подпись: "Жертвы киевской чрезвычайки".

 

Неужели прав Ницше, утверждавший, что изучение ужасных явлений неизменно приводит к вопросу, не представляют ли собой нечто ужасное те люди, которым эти являния приходитсфя переживать?

 

Чего хотели красные, когда они шли воевать?

 

Они хотели победить белых и, окрепнув на этой победе, создать из нее фундамент для арочного строительства своей коммунистической государственности.

 

Чего хотели белые?

 

Они хотели победить красных. А потом? Потом - ничего, ибо только государственные младенцы могли не понимать, что силы, поддерживавшие здание старой государственности, уничтожены до основания, и что возможностей восстановить эти сиды не имелось никаких.

 

Победа для красных была средством, для белых - целью, и притом - единственной, а потому и можно совершенно безошибочно ответить на вопрос, что было бы, если бы они эту победу одержали.

 

В стране появились бы бесчисленные организации, борющиеся между собой за кандидатов на престол, за Советы без большевиков, за Учредительное собрание и демократический режим и еще за многое другое. Хозяйничали бы всякие разные батьки Махно, атаманы Семеновы, Петлюры и просто разбойничьи банды. Все это, прикрываясь высокими лозунгами, грабило бы население, разрушало бы города, сметало бы артиллерийским огнем целые деревни, насиловало бы женщин, распространяло бы сыпной тиф и внесло бы невероятную разруху.

 

И страна представляла бы небывалую по эффекту и ужасу картину смерти нации. "

[Renown]

Можете зайти так же на ЖЖ Андрея Ганина. Там есть очень интересные разборы. Тем более - я так предполагаю, что он участвует в деятельности этого форума..))

 

http://eugend.livejournal.com/12619.html#cutid1

 

ЗЫ: кстати, стенограмма допроса Колчака есть на Милитере.

Изменено 26 мая, 2009 пользователем Renown

[Игорь]

2Renown

Человек, интересующийся историей.

ничего особенного,в принципе...Людей,интересующихся историей, довольно много.Однако никому и в голову не приходит в исторических темах цитировать самого себя с бог знает каких ресурсов.Если есть точка зрения,то надо излагать её напрямую.Пусть анонимно,но от себя.А не со ссылкой на некие "авторитетные" ЖЖ. Серьёзные жж-сты всегда имеют своё историческое лицо и не скрывают его.А ссылки на жж господина Пупкина, извините,не внушают доверия.Невзирая на красивые тексты.

Могу вам привести всю подборку цитат.

не стоит.

По сабжу - ваша подборка цитат полностью опровергает тезис Дамиана,Кирилла и Евгения о первичности идеологии большевиков в деле их победы в ГВ над белыми.

 

Можете зайти так же на ЖЖ Андрея Ганина. Там есть очень интересные разборы.

спасибо.Посещаю частенько.Вот только ссылку вы дали на ЖЖ камрада Евгения. Евгений и Андрей Ганин это одно и то же лицо?

ЗЫ: кстати, стенограмма допроса Колчака есть на Милитере.

ЗЫ кстати,стенограмма допроса Колчака есть не только на милитере.И ,кстати,расстрелян он был не по суду,а по решению ревкома за подписью Смирнова.Спешно и тайно.По причине подхода к Иркутску каппелевцев.К этому времени Каппель уже давно умер,а большевики почему-то испугались его усохшего и измождённого войска. Почему же?

[еремей зонов]

2Игорь

По сабжу - ваша подборка цитат полностью опровергает тезис Дамиана,Кирилла и Евгения о первичности идеологии большевиков в деле их победы в ГВ над белыми. 

 

Сорри, что опять влезаю в вашу дискуссию.

Но, как мне кажется, перечисленные Вами камрады не говорили о "первичности идеологии большевиков в деле их победы".

Емнип, речь шла о роли идеологии, пропаганды и агитации, как таковых, и о том, что большевики в орагнизации идеологической составляющей преуспели, что и дает право утверждать, что эта составляющая была одной из основных причин победы большевиков в ГВ.

 

Для иллюстрации этого тезиса очень интересна цитата, приведенная камрадом Renown постом выше:

"Антибольшевизм с момента своего возникновения был и до конца остался движением классовым, реакционным и реставрационным. Все его участники отрицали революцию начисто и не желали видеть в ней того исторического барьера, за которым начиналась новая эпоха жизни русского народа. И потому белые знамена несли в себе одно голое отрицание. Но ради ненависти и мести люди не отдают своей жизни. Кто умирает, тому нужен положительный пароль, новое слово, ставящее себе национально-государственную задачу, тому нужен такой лозунг, который способен зажигать сердца. Но этот прекрасный цветок вырастает только на долго и тщательно удобренной почве. Ее в белом стане не было. Там не было ни идейности, ни любви к родине, ни забот о будущем. Веками жившая в атмосфере, где всякая идейность являлась лишь объектом для насмешек, наша общественность превратилась в болото, удушливые испарения которого ее же и отравляли. Ей надо было жить, делать карьеру, устраивать свои дела, а там кому служить - это было безразлично. Отсутствие идейности и было первой причиной неудачи белых."

[Renown]

Однако никому и в голову не приходит в исторических темах цитировать самого себя с бог знает каких ресурсов.Если есть точка зрения,то надо излагать её напрямую.Пусть анонимно,но от себя.

Так кто ж виноват, если вы не читаете внимательно? Там же прямо написано

фон Раупах. Причины неудачи белого движения. - Что было бы, если бы победили белые.

А ссылки на жж господина Пупкина, извините,не внушают доверия.

Угу. С учетом того, что данный текст написан в 1920 году.

  2Renown Цитата Человек, интересующийся историей.

 

ничего особенного,в принципе...Людей,интересующихся историей, довольно много.Однако никому и в голову не приходит в исторических темах цитировать самого себя с бог знает каких ресурсов.Если есть точка зрения,то надо излагать её напрямую.Пусть анонимно,но от себя.А не со ссылкой на некие "авторитетные" ЖЖ. Серьёзные жж-сты всегда имеют своё историческое лицо и не скрывают его.А ссылки на жж господина Пупкина, извините,не внушают доверия.Невзирая на красивые тексты. Цитата Могу вам привести всю подборку цитат.

 

не стоит. По сабжу - ваша подборка цитат полностью опровергает тезис Дамиана,Кирилла и Евгения о первичности идеологии большевиков в деле их победы в ГВ над белыми.

Ну дык. На мой взгляд как раз подтверждает.

[Игорь]

2eugend

Какой? Вы о чем? Я чем дальше, тем больше укрепляюсь в подозрении о том, что Вы не знаете того эпизода, на который я сослался.

я просто не могу понять,о каком эпизоде Вы ведёте речь? Если про его книгу "Опыт вождения полка...",то у него много офицеров было.Кратко их охарактеризовывал.В том числе Папу-Триандафиллова.Просто не могу вспомнить,кто из лучших офицеров его полка до вступления Свечиным в ряды КА был из унтеров? Наверное он упоминает об "эпизоде" в одной из двух Автобиографий? Вот с ними не знаком. Если эпизод там - поделитесь. Свечина читал всего три книги (уж не ругайте меня профана) - "Эволюцию" два тома,"Вождение полка" и "Стратегию".

А вообще, порочная логика – точнее полное отсутствие таковой.

соглашусь.Но только с тем,что неудачный пассаж выдал.А с тем,что у меня полностью отсутствует логика - никогда.Потому что стараюсь придерживаться основного сабжа,который называется "Борьба красной и белой идеологий". Против подстрочного пояснения - "Кому больше верил народ" - собственно и зашёл сюда. А Вы принялись агитировать меня "за советскую власть". Ей богу не стоит.

 

 

А вообще Вы в очередной раз увели обсуждение в сторону – зачем? Это у Вас такой полемический прием?

нет у меня такого полемического приёма.См. предыдущую строку.

Зачем так подробно цитировать Карпенко? Дайте просто ссылку на Милитеру - камрады поймут и прочитают.

[Damian]

2еремей зонов

Но, как мне кажется, перечисленные Вами камрады не говорили о "первичности идеологии большевиков в деле их победы".

Не обращайте внимания - обыкновенный софизм

Конечно не говорили. Уже неоднократно было предложено процитировать, откуда такое взялось, но в ответ появляются только голословные уверения, что мы, дескать опровергнуты

 

А вся дискуссия с Евгением свелась не к прямому опровержению тезиса, а к попыткам придраться к отдельным словам и фразам, увести тему в сторону, затронуть иные аспекты - и между строк лишний раз поповторять свои личные убеждения. Чистый софизм.

Изменено 29 мая, 2009 пользователем Damian

[Игорь]

2eugend

Все вышеприведенные цитаты я разместил здесь не с целью оправдать красных, и я отнюдь не утверждаю, что красные были ангелами, и у них нельзя найти подобных примеров. Просто в последнее время имеет место излишняя идеализация Белого движения – между тем речь идет о Гражданской войне, где белых и пушистых, чистых и красивых не бывает, не бывает на одной стороне благородных эльфов, а на другой – злых и кровожадных гоблинов. И там и там есть и такие (вторых больше), а часто они парадоксальным образом уживаются внутри одних и тех же людей.

уважаемый Евгений.Имхо,именно с этой целью Вы и разместили цитаты,которые оправдывают красных.Вы же не привели ни одной с противоположной (про красных) стороны. Налицо ангажированный подход. Более того,это Вам так кажется и Вы всех мало-мальско знакомых с историей ГВ уверяете,что "идеализация Белого движения" превалирует над красной составляющей.Наоборот - тенденциозные подборки в пользу последних превалируют.Фальсификаций в основном нет,но есть умолчание и подборки.А это уже искажение.

Что касается террора Красного (опять я ухожу от темы).

Отчего Вы не привели воспоминания Краснова о Ставрополе,Розенберга о Крыме,Лапина о Севере,Черносвитова о Чернигове и деятельности Белы Куна с Землячкой в Крыму же?

[Игорь]

2Damian

Чистый софизм.

Смех да и только.

Спасибо за внимание.

Ещё раз убедился,что тема неконструктивна по сути постановки вопроса.

2еремей зонов

о том, что большевики в орагнизации идеологической составляющей преуспели, что и дает право утверждать, что эта составляющая была одной из основных причин победы большевиков в ГВ.

назовите тогда другие (по пунктам) основные причины победы большевиков.

Заметте,что в пространных постах Евгения и воспоминаниях белых очень мало говорится собственно о преимуществе идеологии большевиков.Всё что угодно - от террора до раздолбайства и т.д. Но где идеология-то? Вот в чём цимес...Без спецотрядов ЧК,анархоразнузданных матросов с Балтики,продотрядов никакая идеология бы не помогла. Аппарат насилия был у большевиков эффективней.