Летописи Сумеречного Восхода.

18 августа, 2019

Здравствуйте дорогие господа. Решил зайти на этот форум снова, и на этот раз не без "конфеток к чаю". В плане творчества заметно разросся, пошёл в публицистику, нашёл работу в этой сфере и получил кучу новых друзей и яростных врагов, считающих меня за "подлую белогвардейскую контру" (см. мои рецензии на Дзене). Не знаю, как я ещё цел, ввиду моих смелых высказываний.

Не забываю я и про свой собственный фэнтези-сеттинг, который я заметно расширил. На данном этапе хочу представить целую серию своих произведений, имеющих название "Сумеречный Восход". Пишу я в Летописном стиле, пытаюсь подражать монаху Нестору из "Повести Временных лет". Конечно выходит иногда комично и нелепо, но всё же хочется довести дело до идеала. До Гомера мне как до Проксима Центавры на 13 троллейбусе - но по крайней мере стараюсь делать и доводить всё до конца, а не бросать на полпути и не жаловаться, виня во всём этот "безумный-безумный" мир.

О чём, собственно, произведение "Летописи Сумеречного Восхода"? Типичный Средневековый мир, планета Наргон. То есть, перешёл я, проще говоря, на банальную средневековщину без всяких эльфов, орков и гнорблинов. В произведении представлен самый обыденный средневековый мир с самыми обыденными средневековыми людьми. Магия - здесь в основном понятие относительное, хотя есть и действительно настоящие адепты (обычно они живут отдельно и не входят в контакты с остальными людишками, иначе ... церковники придираться начнут). Государства опять же похожи на земные. Есть силы Добра, подразумевающие собой религию Светлых Богов и Азисианство (поклонение одному падишаху, посчитавшегося за воплощение бога, фэнтезийное растаманство). Есть и Великое Извечное Зло в виде тёмного бога Сибада, жаждущего поработить вселенную и окутать всё Мраком Изначальным. Есть на этой средневековой планете много древних храмов неизвестного происхождения, явно говорящие о присутствии более высокоразвитых рас. Одним словом, всё это можно назвать моим личным "Вестеросом" (хотя, как известно, плагиатом я не занимался и не занимаюсь).

Под спойлерами содержатся 4 части Летописей. Произведение ещё полностью не готово, а в процессе. Да и я не особо спешу. В конце концов, у меня есть немало времени, чтобы закончить его и сформировать в форме новой книженции. Правда редактить тут придётся ой-ой, т.к. ещё Маяковский сказал, что работа над слогом и стилем - такая же работа как на заводе металлургом.

Спойлер

Сумеречный Восход.

(продолжение "Гиперборейского периода" моей фэнтези-вселенной)

"Многие полагают, что после войны с Орликом и ухода великих героев в Иномирье, на Наргоне же продолжалась тихая и размеренная жизнь. Ошибочны те предположения, что говорят о великом мире и спокойствии. Мир, разумеется, настал, но лишь кратковременный, а о том, что случилось после того, как царь Василий отошёл за пределы нашей вселенной, и вовсе предпочитают умалчивать. Но мы не станем более молчать. Настало время поведать правду. Сказать всем истину, которая, казалось бы, утрачена. Я думаю, многим уже поведана история о могучих войных с Цербером Изначальным и Безупречной войне, охватившей почти все звёздные просторы. Все знают и про то, как Орлик Змеелорд с огромной армией осаждал Землю, прародину людей. И про Гиперборею знают многие, особенно про то, как силы жуткие пытались обрушить её миры и покончить навеки с великой державой. Но а что же Наргон? Полагаете, он так и оставался в захолустье? Нет.... То, что произошло уже после войны, знают лишь избранные. Но какой ныне от этого прок? Избранные уходят, а живые остаются, и посему если найдут они эту летопись, пусть знают, что обрушилось тогда на Наргон, на светлый и чистый мир наш, на нашу горячо любимую и необъятную родину. Пусть знают и помнят..... Ибо подобное не может быть забыто и растёрто по песку.
Одни говорят, что Николай Крашич и брат его по оружию, Варфоломей, ушли вместе с героями Гипербореи к Отцу-Создателю. Другие молвят, что они погибли в битвах за Гиперборею или даже обратились к инородцам, приняв их удел. Но правда такова... Они вернулись на Наргон и более не служили Гиперборее. Николай Крашич и друг его верный пришли ко дворцу царя Москана, что был и оставался их владыкою всегда. А царём тогда в Москане был Василий, что Грозным звался. Правда Грозным его звали не из-за буйного нрава, а из-за того, что бивал врагов своих самолично и всегда порядок поддерживал. При нём восстаний и бунтов не случалось, а коли холопы какие осмелятся вилы поднять на царских ставленников, то тут же стрельцы и драгуньи полки в том селении появлялись и стреляли всех супостатов из ружей и самострелов. Крашича царь Василий высоко ценил и поставил он его армейским генералом, воеводой всех воевод в могучем царстве. Варфоломей же уже не был сержантом, и должность новую ему пожаловали. Стал верный друг Николая полковником гусарским и титул ближнего боярина получил. Крашич же Николай и так был боярином знатным, но должность новая возвысила его настолько, что богатства текли к нему рекой отовсюду. Правда Николай был не любителем тщеславия и гордыни, и большую часть богатства свою отдавал своим соратникам и крестьянам. Вот как продвинулись по службе герои наши могучие. И по заслугам получили они дары царские! Ведь Василий царь умел ценить своих подданных и за дружбу благодарил весьма прещедро.
Вот только недолго в злате купались герои наши, и недолго в мире и спокойствия земля Москанская жила. Старые союзы уже отжили. Гиперборейцы же не появлялись на Наргоне с тех пор, как Крашич и Варфоломей смогли помочь им в победе над Орликом. Наргонская империя, Азисова прародина, торговлю вела с Москаном, но и с врагами их ордынцами. Гераклианцы же всё больше отдалялись, и дружба былая между царствами канула в лету. Ордынцы же степные продолжали жить в своей обители, и хоть и не совались во владения Москанские, но злобу держали лютую на всех. Москан всё меньше и меньше нуждался в союзниках. Его армия и без того была крепка, а плодородных земель имелось столько много, что товары на рынках и ярмарках и вовсе не кончались. Царство Москанское достигло пика своего расцвета.... Но вечным не было то время.
Всё началось с того кровавого пиршества во дворце Москана. Пригласил тогда в один из летних деньков царь Василий всех бояр своих и дворян ближних. Решили с царицею Марфой они отпраздновать День Памяти Войны Великой. Слуги царские стол накрыли едва ли не на версту, а приглашённых было столь много, что порою казалось, будто б царь созывает войско. А уж сколько роскошных яств присутствовало на столе! Кто б увидел бы сие изобилие, невольно б облизнулся от восхищения. Молвил тогда Василий всем приглашённым гостям с чарочкой наполненной. "Братья мои и сестры!" - слышался голос его по всему дворцу необъятному, "Сегодня День Победы нашей, День Славы и День Памяти! Пьём мы сегодня за всех наших павших и ныне живущих героев! Героев, что Цербера проклятого и демонов его в ад отправили! Слава павшим и слава живым!". "Слава!" - раздавались громкие крики бояр по всему залу, "Слава павших и слава живым!". Особенно больше всех ликовал Иван Буйный, один из лучших военачальником Москана, выделявшийся густой бородищей. Он постоянно скрещивал бокалы с верным товарищем Волконским, и многие называли двоих воевод едва ли не такими же "братьями" как Николай и полковник Варфоломей. Крашич же и друг его сидели неподалёку от царя. В роскошных кафтанах представали они пред правителем и вельможами его. И сабли на боках их покоились позолоченные. Крашич с супругой своей сидел, одетой словно ангел небесный. Варфоломей же так и не обзавёлся подругою, но хоть и сидел он без любимой, не горевал, а напротив, предавался веселью и пиршеству. Больше трёх часов пировали герои наши с царём Василием и вельможами. Вот только не заметили они, какие злобные глаза имелись у одного из гвардейских стрельцов.
"Ну что, Колька!" - слышался раззадоренный голос царя Василия. Обращался он к своему верному прислужнику, Николаю Крашичу. "А помнишь, как ты ещё в капитанах у меня ходил?". И по залу всему снова прокатилась волна громогласного хохота. "Помню, государь!" - ответ послышался со стороны верховного воеводы, "Ещё как помню! Помню, как мы под Шацком ордынцев бивали! А моя сотня так ударила степнякам в тыл, что те и разбежались! У них даже пушек годных не было. Одни сырые бомбарды да камнемёты!". "А камнемёты эти небось помётом коровьим стреляли!" - расхохотался ещё больше царь Василий, "Что они там могут эти степные болваны. У них и науки-то никакой не имеется. И до сих пор меня гложет тайна, откуда они вообще раздобыли пушки?!". "Небось какие-нибудь наёмники подсунули", - послышался голос Варфоломея, полковника гусарского, "Эти степняки и про пистоли не знают! А вы говорите... пушки. Да я ж собственными глазами видел, как гераклианцы им пушечки заряжали. Небось в золоте купались, ироды!". "Или в коровьем помёте", - сызнова пошутил государь, "Неужто у них и золото имеется? Да что вы, господа! У них же в степях окромя лепёшек ничего не имеется. Они же голодранцы, быдло кочевое. Живут в юртах пахучих своих и грабежами маются. А золото... Золото для них, как для нас - сапфиры наргонские. Дай Бог, чтобы хоть одну монетку добыли!". И слышался по всему залу такой громыхающий смех, что стены дворца государева содрогались. Смеялись тогда герои наши громче чем пушки палят, и не подозревали они об опасности великой. А опасность, как вы знаете, приходит тогда, когда её и вовсе не ожидаешь. Беда она такая... Внезапная. И писем не напишет и в дверцу не позвонит. А коли придёт, так и не выйдет долго.
Один из стрельцов гвардейских, что Путятой звался, царя сторожил позади сидения его. Храбрым он считался среди товарищей своих. В своё время когда северные дикари задумали обозы торговые пограбить, Путята в одиночку вызвался сторожить их, а когда напали, то изрубил он северян самолично одним топорищем. Вот почему и взял его на службу царь Василий, а вскоре сделал и офицером гвардейским. В верности он давно поклялся Василию, но мало кто знал, что служил он двоим господам. А коли служишь сразу двоим, то выбирать невольно приходится, кто же из них главнее. И вот пока смеялись и шутили тогда на пиру дворяне с героями нашими, Путята на государя зарился косо и руку на эфесе сабли держал. Ждал он момента подходящего. Ждал, когда сможет свершить то, что приказано было другим господином его. Вот видит Путята, что государь расслабился. Выпил царь Василий много вина и браги, а затем солёными огурчиками закусил. Стоял же наш гвардеец смирно у самой стены, и в выжидании момента находился. И вскоре тот момент настал. Видел он, как соратники его из стражей стрелецких поникли взглядами. До того им хотелось на пиру побывать и откушать всего знатного, что они и про службу-то позабыли. Подумали гвардейцы, что уж сейчас-то при Николае Крашиче и при Варфоломее в зале, никто не сможет угрожать государю великому! И правда.. А кто ж бы позарился? Ведь знали все, что Крашич и Варфоломей - не просто герои москанские, а некогда известными гиперборейские воители, что одним взглядом своим любого сдаться могли заставить. Любого... Но только не Путяту. В миг обнажил свою саблю гвардеец треклятый. Никто и не взглянул на стрельца, будто б и не было его в зале. Все были заняты пиршеством и разговорами. Смех раздавался всё громче и громче. И занёс тогда Путята дерзкую руку свою над государем. Взмахнул клинком, и отделилась царёва голова от тела могучего. Пронеслась голова Василия по всему залу и рухнула в праздничный торт, испачкав его струйками крови и внутренностей. Растеклась тогда жидкость алая по столу с яствами роскошными. И ужас великий возник на лицах у гостей. Царица же от увиденного рухнула наземь и испустила дух. Не выдержало сердце её хрупкое подобного зрелища.
Тут же пришли в себя герои могучие, что храбростью своею славились. Выхватил саблю свою Николай Крашич и тотчас нашёл изменника. Путята стоял над обезглавленным телом царским с клинком обнажённым. "Убийца!" - послышались всюду крики отчаяния и ужаса, "Он убил государя! Мерзавец! Смерть ему!". "Уничтожить нечестивца!" - изо всех сил заорал Иван Буйный, пребывая в жутком отчаянии. Стражники стрелецкие мигом опомнились, и оглядели они очами яростными преступника и цареубийцу. Один из них выставил пред собою копьё и ринулся на Путята с кличем боевым. Но Путята ловко увернулся от удара и через мгновенье оказался позади соратника. Взмахнул он клинком кровавым и отсёк товарищу скальп вместе с меховою шапкой. Половина главы его улетела в сторону, а с обрубка ужасного брызнула кровь. Жидкость мозговая окропила лицо гвардейца могучего, и только осознав свою беспомощность и обречённость, рухнул стрелецкий стражник на мраморный пол. Здесь на Путяту ринулся и другой соратник. А затем и все другие, что стояли у стен. Дрался Путята яростно, словно берсерк северный. Первых двух товарищей своих разрубил он напополам. Троих же обезглавил за считанные мгновения. Ещё двоим он разрезал животы так, что всё содержимое их выбросило наружу. Сражался Путята до последнего... Ревел и рычал, будто бы не человек он был, а демон какой. В конце концов случилось неизбежное. Бросился на предателя тогда Николай Крашич с клинком обнажённым. Скрестились сабли их, и долго напирали они друг на друга, пытаясь сломать оборону. Вскоре же Николай сумел превозмочь Путяту и сделал на груди его глубокий порез. Рухнул тогда на колени изменник и глянул себе на открытую рану. Показались уж внутренности его из алого пореза, но жив ещё был Путята. "Зачем государя убил, пёс?" - в ярости дикой завопил Крашич, "Что он сделал тебе? Посмотри, что ты наделал! Посмотри! Ты не убил не только государя, но и царицу нашу! Зачем ты сотворил сей грех? Отвечай.... А после велю тебя схватить и под суд отдать!" . Взглянул тогда Путята на Николая и злобно улыбнулся. И улыбка эта была поистине тёмная, отдававшая наслаждением от сотворённого греха. "Ты ничего не знаешь, Николай", - раздался голос предателя поганого, "Не знаешь, какая сила приближается... Ты полагал, что победил её, но ты и представишь не можешь, что вскоре грядёт. Ты не герой... Ты всего лишь простой смертный!". Но договорить изменник так и не успел. От гнева лютого князь Волконский пистоль свой выхватил и выстрелил в нечестивца. Голова Путяты на тысячи частей разлетелась, а кровь нечистая забрызгала всё вокруг своими каплями. "Зачем ты стрелял?" - вне себя от изумления и ужаса прокричал Крашич, к князю могучему обращаясь, "Он ведь мог рассказать нам, кто его заставил пойти на убийство!". Волконский же был по виду ошеломлён, и не меньше Николая. "Простите...., ва...ше благородие", - послышался его дрожащий голос, "Я не в себе был... Не могу никак признать, что наш любимый государь умер от рук проклятого изменника!". Но не стал ругать соратника Николай и понял он слова его. И правда... Никто не мог признать, что царя Василия больше нет. Ведь умер он не в своей постели, окружённый любовью родных. Погиб он смертью не славной, а пал от рук предателя.... Исподтишка нанёс ему удар проклятый нечестивец. Так и убит был царь Василий Грозный. И царица его так же покинула этот мир.
На следующий же день Николай Крашич и Варфоломей лично возглавили расследование. Должны были они скорее выяснить, кто же подговорил стрельца на подлое убийство. Власть пока перешла в руки боярского совета. Новость об этом пока решили не распускать в народе, дабы не хотели они волнения и беспокойства. Ведь не только царь, но и царица испустили дух. Василий пал от рук преступника, а супруга его не выдержала зрелища, и сердце её разорвалось. Было велено доложить о смерти государя и государыни лишь близким родственникам правящей семьи. У царя Василия детей не случилось за жизнь, но имелся племянник Никанор, однако же был он далеко от Москана, в море великом плавал с купцами и с дикарями торговал. Если кто и занять должен был трон Москана, то только Никанор. Две седмицы продолжалось следствие, и Крашич возглавлял его. Варфоломей же был начальником допросов. В миг нашли они множество организаций всяких, что крамолу в царстве хотели сотворить. Но не были виновны эти люди в цареубийстве. Знахари и лекари дворцовые обследовали тело убитого Путяты, и обнаружили они, что на спине его знак таинственный имеется. Знак это пирамиду восточную напоминал с тремя углами. Приказал тогда Крашич искать по всей стране сборища преступников, что могут объяснить знак треугольника. К Варфоломею негодников тащили и заставляли их смотреть на символ. Но никто из отступников и государевых врагов так и не сумел распознать пирамиду. Никто из них и помыслить не мог, чтобы на государя покуситься. Поклялись они именем Богов, которых знали, что заговоры не готовили, и Путяту к себе не зазывали. Долгих две седмицы провозились Крашич и Варфоломей, но так и не отыскали нигде пирамиды треклятой. А совсем скоро один из холопов дворцовых нарушил слово о неразглашении народу об убийстве семьи царской. И прознали люди москанские, что государей их великих больше нет на свете.
Пришлось тогда несладко Николаю и соратнику его Варфоломею. Бунт в столице поднялся неслабый, ибо думали люди, что царя убили бояре. Пошли тогда горожане резать всех дворян по округе. И в селениях крестьянских вспыхнули волнения. Вначале пытались подавлять мятежи лишь словом и речами ораторскими. Но потом Варфоломей уже не мог убеждать бунтарей в их неправедности и невежестве. Послал он гусарский полк свой на подавление мятежей. И рубили тогда гусары саблями всех, кто попадался им под руку. А затем и стрельцов задействовали против толп разъярённых. Крашич же долго бранился на соратника своего, но Варфоломей был непреклонен. Объяснил он тогда Николаю, что иной силой не остановить разъярённых людей. Бунтари ведь многих бояр убили без суда и следствия, городовых истязали и купцов, а затем и всех тех, кто к государю был приближен. Думали люди, что заговор это боярский, и что теперь не будет никаких царей, а настанут тёмные времена. Заговорщики ходили по городам и зазывали всех на бунт, говоря о том, что думают бояре о захвате власти и повышении налогов. Этих заговорщиков поганых велел Варфоломей хватать и стрелять на месте. Ибо супостаты эти желали хаоса и мятежей по всему царству. Такие люди поистине заслуживают казни. И милосердие для них - лишь глупость.
Пока ехали гонцы из Москана до островов, где Никанор пребывал, распространилось по всему царству нашествие злобное. Не саранча, но иные шестиногие твари принялись осаждать города и сёла. Жаловались местные на обилие жуков адских, что внешностью своей напоминали помесь мокриц и таркантов степных. Залезали эти жуки во все труднодоступные места и смущали люд простой. Даже боярские усадьбы и то подвергались нападениям. Казалось бы, спокойно всё, сидишь и пируешь за столом, а между тем, на потолке твоём уже гнездо свито, и шестиногий царь готовится прийти к тебе с визитом, да подданных своих прихватить с холопьём. И до дворца царского, где теперь Временный Совет Боярский заседал, дошла эта невиданная напасть. Крашич и Варфоломей руководство давали всевозможные своим соратникам и наставления. Было в одну седмицу такое происшествие. Сидел Николай с боярами и беседовал о дальнейшей судьбе отчизны. А здесь с потолка посыпались букашки всякие и шестиногие гады, о которых было поведано ранее. Велел тогда Николай дворец очистить и вызвал всех холопов, что жили при владениях государевых. Но сколько холопы ни возились, букашечьему воинству не было конца. Однажды и Варфоломей зашёл в таверну после работы тяжёлой и решил отпить браги. И только испил он сладкого спирта из кружки гигантской, как на нос ему упал один из жуков, шмеля напоминавший. Взвыл тогда от страха Варфоломей, да расплескал всё добро на стол. Вот что творилось в те дни в царстве Москанском. А восстания.... Восстания между тем всё продолжались. Восстания холопов, беспорядки, преступления и жучьи армии повсюду.... Заволновались тогда жители Москана. В храмы стали ходить да молиться о спасении государства. Ибо чуяли они, что зло великое неподалёку.
Переехать был вынужден Крашич и Совет Боярский. Решили выбрать себе местечко под именем Кучково неподалёку от Москана. Находилось оно на холме, и ранее служило резиденцией царёвой. Не имелось здесь ни единого жука, и спокойно можно было вершить дела государственные. Прибыли совсем скоро гонцы из владений, близким к казацким станицам. Одного из них звали Осмомыслом, и был он преданным человеком и боярином ближним. В ноги кланялся он Крашичу как "полудержавному" властителю и объяснялся. "Слыхал ли ты, дорогой властелин, что казаки-то теперь нового атамана избрали?" - говорил он Николаю и боярам, сидящим вокруг. "А что случилось с прежним?" - вопрошал Крашич. Бояре так же желали узнать причину подобного. И когда услышали они правду, вынуждены были помолиться всем Богам, которых знают. "Сидел как-то атаман старый за столом и пировал со старшинами и полковниками", - докладывал Осмомысл, "Да вот досиделся. Один из сердюков его выхватил топорик и как полоснёт! И голова атаманова возьми да слети с плеч. Потом сердюка мятежного порубили. Но так и не узнали, что с ним. Только символ странный на теле нашли. Три точки... Три угла. Пирамида получается". Похолодел и обмер тогда Николай Крашич. И подумать он не мог, что в казацких землях повторится то же самое, что и в Москане. Бояре же и вовсе почти потеряли рассудок от услышанного. "А новый атаман?" - вскоре спросил Николай, "Что с ним?". "Берендеем его звать", - ответствовал боярин-посланник, "Он уже в Гераклианус отправился с войском большим. Сказал, что будет разорять их царство. Слышал я также, что он уже четыре города взял". "Как взял?" - рассвирепел тогда Крашич, "Но ведь казаки подчиняются царёвой власти! А пока царя на престоле нет, то Временный Совет - их хозяин". "А у них теперь хозяев-то и нет", - послышался ответ гонца, "Берендей так сказал. Отныне вы сами по себе, и они сами по себе. И никакому Москану они не служат. Меня послали сюда, чтобы передать... Казаки - теперь вольный народ, а от службы государевой отстраняются". Встал тогда со стула своего Крашич. Топнул ногой со всей силы и едва не схватился за саблю. Не ждал он от казаков подобного. Было дело, когда гиперборейцы и друзья Николая вместе с Юрием Эрналльцевым помирили казацкие станицы и гераклианцев. А теперь же казаки не только растёрли доброту ту, но и самовольно напали на чужую страну. Гераклианус был дружествен для москанцев. Они вполне могли помыслить, что москанцы лично послали казаков на их державу, дабы разграбить её и разорить, а селения сжечь до тла. Смута великая накалялась повсюду. А угроза вторжения силы злобной всё нарастала и нарастала....
Прошла ещё седмица, а посланники так и не возвращались назад с Никанором, царёвым племянником. Разрасталась по стране могучей смута. И совсем скоро пришли новые вестники к Крашичу и Варфоломею прямо в их дома. Говорили, что бояре собирают новый совет и требуют двоих героев. Крашич, будучи главой Совета, немедленно возглавил собрание, а Варфоломея же сделал своим первым заместителем. Прибыли они едва ли не ночью в Кучково, где уже собралось множество знатных вельмож. Увидели они ещё при входе в резиденцию, что лица их встревожены и напуганы чем-то. "Напасть... Напасть новая пришла", - тут же брякнуло в голове у Варфоломея, уже успевшего наслушаться всех этих ужасов. Все ближние бояре и воеводы собрались в бывшей царёвой резиденции. Многие из них даже нацепили доспехи, а уж это означало, что угроза близка. Первым заговорил Иван Буйный, виднейший из генералов царских. "Государи мои", - слышался по всему поместью его громоподобный глас, "Пришло известие с южных провинций. Восстания там дошли до того, что местные намерены отделиться от Москана". На юге всегда проживали люди, недовольные царём или боярами, но об отделении ещё ни разу не заговаривали. Сколько лет уже Москан владаеет южными землями и граничит с Наргонской империей и степняками. Сколько лет! И не сочтёшь за мгновенье. Но ещё никогда никто из местных даже не упоминал о независимости. Поначалу Крашич и соратник его Варфоломей подумали, чтто боярин шутит. Но Буйный был не из тех, кто решился бы на смешок в такое-то время для страны. "Во главе разбойничьих орд и мятежников встали двое бунтарских полководца, бывшие стрельцы", - раздался голос другого военачальника, Саши Волконского. "Стрелецкие части, рундаширные полки, помещики, холопы и податные люди, как один, поддержали супостатов. Мятежники сумели сбросить воеводу Курганского края, а уже к следующей седмице они намерены захватить Курганск. Если город будет захвачен, можно считать, что мы потеряли целый край. Губернатор местный осведомлён обо всём, да вот только по слухам у бунтарей целые легиона, а у посадников - не больше трёх тысяч. Надо войско созывать!". Услышали Варфоломей и Николай Крашич о массовых мятежах по всему югу. Услышали о многих зверствах, что творили бунтари с воеводами и дворянами. Иван Буйный и гонцов привёл к Крашичу, что лично видели ужасы. Они утверждали, что мятежники обезглавливают всех пособников Москана безо всякой жалости. По словам одного из посланцев было ясно, что они обзавелись оружием из всех острогов и крепостей. У них даже имелись пушки для противостояния тяжёлым войскам. И всё это лишь за считанные седмицы. Крашич сразу же осознал сердцем своим, что восстание это готовилось ещё до убиения царя. Кто-то всё устроил ещё задолго до подлого преступления. И было очевидно, что эти кошмары напрочь завязаны с цареубийством. Как бы враги государя ни стремились увильнуть от ответов, некто из них был явно осведомлён о таинственном знаке. Пирамида.... Тёмная пирамида зла.
"Двоих мятежников, что возглавляют бунт зовут Борода и Чёрный Глаз", - поведал Волконский в разговоре с Крашичем и соратниками его, "Кто они точно, мы и не ведаем. Но судя по деяниям их, готовили они мятеж ещё до убиения государя нашего. Войско надо созывать, да идти в Курганск. Губернатор Силков крестником царицы был, а значит сохранить его жизнь нам должно. А заодно и живьём захватить двоих разбойников. Может и узнаем, кто государя убил. И если узнаем имя нечестивца, ответственного за подобное зло, кожу живьём с него сдерём". Крашичу хоть и не любы были слова Волконского, он всё же позволил себе кивнуть головой. Кто бы ни устроил смуту, он должен за всё ответить и понести достойную кару. Варфоломей же вовсю поддерживал Волконского и бояр, считая, что все государевы враги достойны худшей из смертей. "Немедленно проводите сборы!" - скомандваол вскоре Николай, понимая, что поход на Курганск неизбежен. "Стрельцов поднимайте, драгун, пикинёров, поместную конницу и сокольников. Пушки велите выводить! Две седмицы я всего даю, а после - выступаем к Курганску. Пошли так же тридцать храбрых воинов царских, да пускай вытащат губернатора из западни. А город мы придём освобождать уже с армией великой". "Да помогут нам Боги!" - послышались голоса бояр вокруг, "Да хранят они нас и Москан!". На том и порешили. И велено было самим Крашичем немедленно собирать войска. Тут же разнеслись вестники по всем землям Москана, и призывали они каждого, кто оружие может держать, в поход идти против бунтарей. Не все же, однако, откликнулись на зов Крашича и бояр. Некоторые люди всё ещё полагали, что бояре виновны в цареубийстве, и посланцев этих забивали камнями. Но были же и те, кто откликнулся с радостью великой. Многие крестьяне и горожане поспешно прибыли в полковые команды, что находились по краям и губерниям. За две седмицы не уложились военачальники москанские, ибо срок это был слишком малым, но за три с половиной сумели собрать достойное войско. Уже на двадцатый день месяца они двинулись вперёд к южным землям, попутно добирая остальных ратников. К армии Крашича и Варфоломея присоединялись и наёмники разные, стремившиеся попытать счастья и заработать на славу. Больше тридцати тысяч удалось собрать москанским правителям. Больше тридцати тысяч храбрецов, что с радостью умрут за отечество и покарают неверующих глупцов...
В последний день месяца вступили они на земли Курганские. И здесь-то донёс один из посланцев Крашичу весть печальную. Как оказалось, Никанор, царёвый племянник, вовсе не прибудет в Москан для правления. Так и закончились кандидаты на престол великой страны. Ещё ранее, Николай почуял нутром, что неладное творится с Никанором, ибо запаздывали гонцы. Посланец же прибывший доложил, что племянник государя вместе с верными людьми, обезглавлен был во время пиршества. Говорил он, что дикари напали на Никанора и дружину его на одном из островов. Когда пили и ели они, ворвались смуглые супостаты в их лагерь и всех порубили. Никанора же голову отрезали и на пику водрузили. Нет у Москана теперь достойного претендента. Смута ещё большая грозит отныне.... Варфоломей так же слышал эту историю. Но понимал он, что негоже её знать боярам и воинам походным. Пригласил Варфоломей тогда посланцев этих выпить к себе в шатёр, а там и задуших их собственными руками. Порубал он их топором да тихо, дабы не услышал никто. Останки полковник наш сложил в мешки и приказал верным людям вынести их, а затем бросить в реку. Ибо если бы узнали воины про убийство ещё одно государева родственника, то мигом духом бы упали. Крашич долго корил и бранил Варфоломея за убийство посланников, но ничего он поделать не мог. С великим ужасом он понимал, что соратник его сделал правильно. Не было у гусарского полковника иного выхода, кроме как не дать этой жуткой вести распространиться.
Через пару дней маршировала армия москанская по Курганскому краю. В первые же дни следующего месяца сумели сокрушить они одну из крестьянских армий. Крестьяне те селение своё оборонять решили и выставили пехоту с косами да вилами. Варфоломей первым погнал гусар своих на супостатов. Почти полдня размахивали они саблями, обрушивая клинки на головы несчастных селян. Множество трупов тогда было. Не пощадили деревню воины гусарские. Женщин и детей не нашлось там, лишь только мужчины. Вот посему и приказал Варфоломей сжечь селение до тла, а оставшихся бунтарей обезглавить. "Будем тем же и отвечать", - кричал полковник, видя как гусары его головы сносят у мятежников, "Вы наших поубивали и мы вас тоже не станем жалеть". "Пощади, барин", - взвыл тогда один из селян, которого хотели лошадьми разрывать, "Нас ведь заставили злые силы". Но Варфоломей не стал его даже слушать. Он лишь презрительно плюнул в сторону бунтаря. "Если заставляли, могли бы и отказаться", - яростно рыкнул полковник, "А раз не отказались, значит, считайте, что добровольно поддались. Вот посему и резать будем вас, как хлебцы". Взвизгнул от боли затем селянин, когда его привязали к коням и раскололи на части. Две его половины ещё долго метались по окровавленной траве. Под конец уж думали, что селение освободили, но в самый момент последний выпрыгнул из сарая один здоровенный детина. Вооружён он был молотом кузнечным. Ринулся на гусар и двоих опрокинул с коней. Потом же пригвоздил их тела к земле, превратив их в подобие лепёшек коровьих. Пришлось разбираться с ним Варфоломею. Вскинул он пистоль и прострелил голову мужику. Упал детина здоровый на землю и молот выронил. "Вот вам и заставили злые силы!" - крикнул затем полковник, яростно оглядывая селение, что уже начинало гореть огнём, "Не будем им никакой пощады давать. Отныне мой прямой приказ. Все деревни сжигать беспощадно! Каждую погань убивать на месте. Кто хоть косо посмотрит на москанских гусар, того четвертовать разрешаю, обезглавливать и лошадьми рвать. Даже стрелять их не нужно... На такое-то отребье ещё пули тратить! Нет уж... Пускай поработают мечи и секиры!". Одобрительно загоготали тогда гусары москанские. К вечеру же отправились они к Крашичу, который лагерь велел разбить. Но не сказал ничего Николаю Варфоломей. Не хотел он гневать друга своего. Сказал лишь, что деревню они очистили от врагов лютых и кошмарных. И лишь один Иван Буйный, боярин-воевода, прекрасно знал, что именно творилось в селениях тех.
Следующим же утром двинулись они далее. Курганск находился совсем неподалёку, и воинам оставалось лишь дойти до него и занять город. Ещё трое дней шли воители Москанские, а гусарские сотни Варфоломея расчищали дорогу впереди. Порою Крашич невольно задумывался о том, что изменился его соратник. Странно вести себя стал слишком, да ещё и умалчивал о многих деяниях. Нередко Крашич задавал вопросы полковнику о его "очищениях". Порою полковник даже думал, что Крашич недоверяет ему. И ответное недоверие разрасталось в душе у воителя. Дружба их уже не была такой крепкой, как прежде. Недомолвки появились разные, что дружбу эту на грань опасную ставили. На седьмой день месяца задать решил Николай товарищу своему вопрос, что душу давненько тревожил. "Варфоломей, друг мой", - заговорил внезапно Крашич, когда ехали они на конях вперёд к Курганску, "Скажи же мне, те деревни, которые ты обезвредил... Там поистине было много воителей вражьих?". Варфоломей же тогда вздрогнул, будто бы брань лихая над его ухом прозвучала. Потом же он попытался задобрить соратника, но по глазам его было видно, что не хочет он правды молвить. "Много, братец, много", - отвечал Варфоломей, "Засаду хотели устроить. Там целых три сотни вражин с молотками бегало. Вот мы их и постреляли. Да и что мы могли? К ним и не подступиться было. На переговоры никакие не шли". И всегда потом тему сменял на новую полковник, предпочитая убегать от разговора. Крашич же просто кивал головой, но внутри чуял, что недоговаривает товарищ его. Кривда поселилась в соратнике его храбром. А где кривда, там и вражда обычно начинается..... Пошатнулось доверие их друг к другу. Сильно пошатнулось. А вот Буйный Иван решил с Варфоломеем сдружиться. Подъехал он к нему как-то на коне враном и решил слово молвить. "Ты молодец, полковник", - слышались сладкие речи из уст боярина, "Что бы ты там ни творил, всё правильно". "А почему правильно?" - вдруг, словно бы по приказу, вопросил полковник. Буйный показался ему довольно странной особой. Загадочный подхалимаж заметил в боярине Варфоломей. "Ты всегда был истинным сыном своей родины", - улыбался в ответ Иван, "Был и останешься. Что бы ты ни творил в селениях, ты делал всё верно". Варфоломей же уединился с Буйным, и когда их кони отъехали чуть подалее от остального войска, он решил потолковать с товарищем по оружию. "А ты что, боярин, знаешь что ли?" - задал свой вопрос полковник, рассчитывая услышать правду. Буйный же кивнул головой в знак одобрения. "Конечно же знаю", - всё так же улыбался он, "Ты всё сделал верно. Эти люди хоть и мирные жители, но враги нам. И правду ты сказал своим гусарам. Зачем на такое-то отребье пули тратить!". "Откуда тебе известно, Иван?" - в ужасе вопросил Варфоломей. "Да вот... Волконский всё видел", - с той же ухмылкой сказал Буйный. И потом указал на самого Волконского, который незаметно подкрался к полковнику на своём белом жеребце. "Но не бойся", - продолжил тогда Иван, "Мы не скажем Николаю. Просто держись ближе к нам".
К вечеру Варфоломей, Буйный и Волконский лично зашли к Николаю в шатёр, дабы разрешения на спасение губернатора Силкова выпросить. Кланялись они в ноги Крашичу, подобно царю. Но Николай никогда не любил подобного, и потому быстро поставил их на ноги и наказал, впредь такого не повторять. Предложил Варфоломей с соратниками-военачальниками план опасный, но эффективный по их общему мнению. Говорил полковник, что должно ему лично возглавить передовой отряд и первым достичь Курганска. Если губернатора всё ещё не успели вытащить посланные воители, то уж гусары с ратниками москанскими точно сумели бы достичь успеха. Однако если город уже захвачен, то могли бы они первыми лагерь разбить и начать осаду. А потом бы уже подкатились и основные силы вместе с Крашичем. Долго думал Николай, но всё же согласился к концу совещания. Решил он выслать своего верного друга с собратьями-генералами к Курганску. Дал он им десять тысяч бойцов и лучшие пушки. Но наказал им строго не авантюрничать и на лихие дела не идти. Слышался его голос по всему гигантскому шатру. "Ежели вдруг враги город заняли, разбивайте лагерь и начинайте обстрел... Но башни и лестницы не стройте", - говорил тогда Крашич воителям, "И на приступ не идите. Дожидайтесь подхода основных сил. Но ежели же город не занят супостатом, выведите оттуда жителей, и губернатора, если тот ещё не покинул его". "Будет сделано", - едва ли не хором отвечали воители, "Будем тебя ждать уже в Курганске. Надеемся, что город ещё не взят". "Очень надеюсь, что город всё ещё под контролем Москана", - произнёс вслед товарищам Николай, "Не хотелось бы, чтобы мятеж так сильно разросся. Я предпочту любую напасть, чем гражданская война". Вскоре воители покинули шатёр Крашича и отправились по коням. Взяли они десять тысяч бойцов и пушки, а затем двинулись к Курганску. Ночь целую не спали солдаты, а всё шли и шли вперёд, намереваясь как можно скорее достичь столицы мятежного края. Полагали они, что Силков, губернатор местный, всё ещё там и ждёт не-дождётся подмоги.
По пути Буйный и Волконский разорили ещё одно селение. Даже Варфоломей поразился тому, что учудили его новые друзья в деревне мятежной. Вывели они всех крестьян в поле и давай расстреливать их из луков и самострелов. Бежали местные жители в испуге по равнине и натыкались на реку, а ведь многие из них плавать не умели. А всадники Буйного и Волконского продолжали гнать их к реке. Увидев, что в западню попали враги, насмехались над ними воины москанские. Затем же по приказу Ивана порубили всех селян саблями и копьями покололи. Больше пятисот местных было убито в тот день. И здесь Варфоломей вспомнил, как почти схожие деяния сотворял в иных селениях. И стыдно стало ему и больно, что делал так... Пощадить надо было местных, а не казнить всех подряд. Напоминали деяния его преступления Цербера и слуг его, или же Азисовы расправы, когда тот ещё был на злой стороне. И именно тогда Варфоломей и понял, что карать - не любо ему более. И поклялся себе мысленно полковник гусарский, что не сотворит более зла подобного, не причинит вреда безоружным, будь они хоть царёвы убийцы. Затем же двинулись войска передовые к городу, и совсем скоро достигли они цели заветной. Курганск был уже перед ними во всей своей красе. Гигантские стены города представали перед воинами москанскими. Белые-белые стены, что так отсвечивались на солнце. Строили их езщё задолго до правления Василия Грозного. Только вот перед самим городом воинство большое стояло под знаменем Курганского края. Решили они в знак независимости своей под народными стягами выйти.
Войско Москана остановилось. Решили ждать, что же предпримут мятежники. Бунтарское воинство не представало в больших размерах, но и малым его именовать было бы глупостью. Стрельцов заметили москанцы в рядах вражеских, холопов с пиками, самопальщиков и пикинёров наёмных полков. Насчитали их навскидку не больше пяти тысяч. И увидел Варфоломей, как вышли из рядов стрелецких всадники в белых кафтанах да с флагами курганскими. Тот, кто ими руководил, был явно воеводой и одет был в шапку высокую и полушубок. В руках своих держал он маленькое белое знамя, что означало желание переговоров. К Варфоломею тут же подскакали его соратники Буйный Иван и Волконский Саша. Взглянул на полковника Иван презлобными глазищами, и улыбка недобрая возникла на устах его. "Хах... Выйти решили в чистом поле биться", - усмехнулся генерал, "Уж лучше б за стенами отсиделись, чем вот так на бойню вышли". "Надо переговорить с ними", - заключил Варфоломей, "Может, они хотят сдаться?!". "Вряд ли", - заметил тогда Волконский, "Но давайте переговорим. Я просто уверен, что сдаться они не желают. Напротив, они будут биться до последнего за свою жалкую независимость от Москана". Выдвинулись тогда навстречу всадникам курганским воеводы москанские вместе с Варфоломеем. Взял с собой полковник гусарский двоих товарищей, с которыми он ещё в начале месяца устраивали поджоги в сёлах. Порешили прежде потолковать, а потом уже сражаться. Воевода курганский не был похож на мятежника. Вот что приметил для себя Варфоломей. Да и одет был вражеский командир довольно прилично. Зачем-то он нацепил на свой полушубок царский значок с изображеньем самого Василия. Вскоре сошлись они и встали напротив друг друга. Воевода курганский с лютым презрением оглядел делегатов москанских. Особенно жутко он смотрел на Буйного и Волконского. Он пронзал их своими огненными очами, и явно собирался в будущем расправиться с ними. Чем-то они ему досадили да так, что всё его нутро истончало лишь лютую ненависть.
"Убирайтесь отсюда!" - тут же прорычал воевода курганский, "Я князь Ингвар Телятевский, и по личному приказу губернатора Силкова, а также и Верховного Вече, вы должны отсюда уйти. Курганское губернаторство теперь независимое и является республикой. Здесь теперь новая власть. И Москану мы не подчиняемся". Услышав такие слова, в недоуменье лютое впал Варфоломей. Да того просто быть не могло! Губернатор Силков ведь был москанцем и преданным государевым человеком. Неужто он лично решил предать Москан и присоединиться к бунту? Все эти вопросы калечили и рвали душу Варфоломея. Он с ужасом осознал, что ничего не понимает. "Силков - государев вельможа", - послышался вскоре голос полковника гусарского, "Он не мог отдать такой приказ. Мы всё знаем... Вы все продались мятежному воинству. Ваших предводителей ведь зовут Чёрный Глаз и Борода? Эти продажные стрельцы отдают вам приказы, верно?". На что Телятевский невольно усмехнулся. То же недоуменье что и у полковника, отразилось на лице князя. "Никаких Бород и Чёрных Глаз не существует", - ответил курганский воевода, "Это вам головы задурили окаянные цареубийцы. Они убивали наших людей здесь неделями. А мы терпели.... Да вот потом поднялись и объявили, что не подчиняемся более Москану. Не понимаем, как ещё Крашич может сотрудничать с этими иродами! Государя великого убили, поветрие чёрное наслали, колдовством заразили землю Москанскую! Да ещё и народ стали убивать. Мы уж лучше будет сами по себе, как казаки Блажковские, чем на ведьмаков поганых работать до гроба!". "Государя же ведь ваши соратники убили!" - вскрикнул тогда Варфоломей, "Вы обвиняете нас в цареубийстве? Да как вы смеете!". "Мы обвиняем только двоих", - послышался голос князя, "Ивана Буйного и Волконского. Они не люди, а колдуны! И они убили государя! А потом и развязали войну по всем краям. Небось и Крашича уже подбили на это. Вся страна охвачена войной и бунтами. А если не бунты, так тараканы колдовские лезут изо всех дыр! Казаки уже отделились, а теперь и наш край. А потом и другие. Мы уже запросили поддержку у Наргонской империи. Войска Эмиров скоро придут к нам на помощь, вот увидите!". "Всё это наглая ложь!" - во весь голос воскликнул Иван Буйный, весь побагровев от злости, "Это всё козни мятежников! Варфоломей, не верь этому псу!". Полковник же гусарский не знал, что и думать. Он так и оставался сидеть в седле, косясь то на товарищей своих по оружию, то на мятежников курганских. Вся его голова почти разрывалась от тысячи мыслей. "Козни значит?" - вскрикнул в ответ Телятевский, "А как ты, Иван Буйный, жену мою убивал! Помнишь, несносный чернокнижник? Или думаешь, что я забыл? Как ты пытал её заклятьями у меня на глазах! А потом превратил в мумию. Но я-то из твоей темницы сбежал. И вот я здесь в Курганске. И я заверяю тебя, тебе никогда... никогда.....". Но договорить мятежный князь так и не успел. Волконский мигом вскинул пистоль и выстрелил в бунтаря. Затем и гусары, подручные Варфоломея, мушкеты повыхватывали и расстреляли всех делегатов. Варфоломей же оставался в седле, будто бы помешанный. Глаза его в разные стороны разбегались. "Поехали, полковник!" - скомандовал тогда Буйный, презрительно плюнув в сторону трупов курганцев, "Они тебе голову дурят! Давай-ка обратно к войскам! Сейчас пойдёт потеха!".
Курганцы, завидев, как воевода их гибнет, тут же превратились в стаю разъярённых львов. Завывали они во весь голос и угрожающе трясли оружием своим. Потом же с вепря скоростью ринулись они в атаку. Варфоломей, всё ещё вне себя от услышанного, пришпорил жеребца и двинулся к москанским воинам. Понимал он, что битва с бунтарями неизбежна. Но он поклялся себе, что после битвы потолкует хорошенько с товарищами своими. Он должен был знать, что затевали Буйный и Волконский. Битвы ждали многие воители, и вскоре она и случилась. Буйный и товарищ его по оружию отдал приказ стоять на месте, но к бою приготовиться. Курганцы лезли вперёд с яростными криками, и ни к чему было нападать на них самим. Лучше уж подождать, пока их ряды разобьются о неприступные стены воинов москанских. Варфоломею же Буйный скомандовал держаться в резерве, и если воинам Ивана и Волконского помощь будет нужна, то немедленно оказать её. Потому и отвёл своих гусар в сторону Варфоломей, оставляя поле боя своим соратникам. "Сейчас ты увидишь как мы разметаем их по полю боя", - фыркнул Иван, с усмешкой глядя на гусарского полковника, "Если твоя помощь понадобится, слушай горнистов. А пока мы и сами тут разберёмся". Затем развернулся Буйный к Волконскому, уже готовому пустить стрельцов в атаку. "А ты, Саша, прикажи огонь открыть. Пускай расстреливают бунтарей на здоровье. Скоро мы войдём в их город и всех покрошим. Никого не станем щадить. Даже скотину поубиваем". "Будет весело", - ответствовал тогда Волконский, "Я лично удавлю их голыми руками. А Силкова-предателя подвешу на дереве и буду держать там долго-долго!". Расхохотались воеводы москанские и пустились каждый к полкам своим. Битва кровавая назревала. И не прошло и мгновения, как раздались выстрелы из орудий.
Волконский велел стрельцам и пушкарям огонь на поражение вести. Буйный же командовал пикинёрами и рундаширами, и знал, что лезвия клинков их и острия копий давно заточены. Первая линия стрельцов выпустила залпы по напирающим курганцам. Затем выстрелила и вторая линия, а первая же присела на корточки, дабы перезарядиться. Затем заработала и третья линия москанцев. Один такой массовый залп убивал сотни курганцев. Затем и пушки заговорили вовсю. "Бей их картечью!" - во весь голос ревел Буйный, "Не щадить никого! Покромсаем гадов!". Орудия выпустили смертоносные снаряды по бунтовщикам, и тут же уложили едва ли не тысячу наземь. Столько крови лилось тогда под Курганском, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Под конец Иван дал команду своим самострельщикам, которые в своё время измывались над бедными холопами. Заработали и их смертоносные стреломёты. Наступающая конница курганцев повернула было в сторону самострельщиков, но когда в них полетели тысячи болтов, ряды мятежников смялись и дрогнули. Всадники пытались отступить к городу, но в отступлении, как правило, погибает больше народу, чем при атаке лоб в лоб. Вот и порешили болты смертельные всех стрельцов конных и отправили их в небытиё. Так и закончилась битва для курганских воинов. Пало тогда под городом не меньше пяти тысяч. А из москанцев никого не убили. Не успели мятежные воины даже ранить воинов Буйного и Волконского. Эта была вовсе не честная битва... Настоящая резня без чести и отваги. Кровавая бойня, коей не должно случаться никогда.... Не так, вовсе не так представлял себе Варфоломей победу над бунтарями. Он полагал, что схватка честной будет, либо же бунтовщики эти сдадутся на милость Москана. И удручён потому был полковник гусарский, что победа эта столько жизней унесла. Недоумение лютое проблёскивало на лице Варфоломея храброго. Не понимал, отчего ж столько радости в глазах у Буйного и Волконского.... Столько злорадства и удовольствия.... Столько безумного наслаждения бойней.... И тут-то вспомнил Варфоломей товарища своего истинного, Николая Крашича. Вспомнил он подвиги, что вершил вместе с ним бок о бок. Вспомнил, как Цербера проклятого разили, как Азисову орду укрощали, как демонов Орлика били в далёких звёздных морях.... И захотелось ему в тот миг увидеть Крашича. Да не было его рядом... Ещё не дошли войска Николаевы до стен Курганска.
Вечером того же дня после бойни, устроенной москанцами, было велено рубить форты у стен города мятежного. Стены городские были по-прежнему неприступны, и штурмовать их без пушек и лестниц было просто невозможно. Хотели по приказу Буйного и Волконского на приступ пойти уже утром, но душа Варфоломея не стремилась к тому. После боя он размышлял в своём шатре о словах, сказанных Телятевским. Всё, что он слышал, казалось ему отчасти галлюцинацией сумасшедшего, но с другой стороны, он видел и некоторые дольки истины. И правда... Если губернатор Силков, царский военачальник, решил отколоться от Москана, то сделал он это явно не по причине авантюризма и не ввиду желания повоевать с сородичами. Варфоломей хорошо помнил как Василий лично награждал губернатора и называл его истинным сыном отечества. К тому же и Телятевский, воевода местный, выехал навстречу москанцам с царским значком, что тоже говорило о множестве вещей. "А если и правда они?" - вдруг задал себе вопрос гусарский полковник, и вопрос этот плотно застрял у него в горле. Он всё же решил зайти в шатёр к Буйному и соратнику его, а заодно и расспросить про всё, что услышал у стен города. Ведь Буйный и Волконский считал полковника другом, так отчего ж им не принять собрата своего и не поведать правду? В конечном счёте, они ведь были далеко от Крашича и от москанских сил. Негоже более кривду держать. Настало время для истины. А то уж больно загадок много накопилось в воздухе. Они покоя не давали и сводили с ума. Настало время конец им положить навечно. Встал тогда во весь рост Варфоломей и в доспехи стальные облачился. Затем вышел из шатра и поспешно последовал в обитель своих товарищей. И внутренне он знал, что вероятно, услышит там не самое лучшее из известий.
Зайдя в шатёр к Буйному и соратнику его, Варфоломей невольно почуял холод. Он и понятия не имел, откуда он появился. Но войдя в обитель к генералам москанским, воздух стал отдавать лёгким морозцем, а изо рта полковника повываливали пары. Шатёр был абсолютно пуст, и никого в нём не было. Лишь только странный холодок, который выглядел неестественно во время лета. Даже свечи, горевшие здесь всюду, не давали никакого тепла. Оглядел Варфоломей всё, что в шатре имелось, и последовал было к выходу. Решил зайти он позже, так как товарищей его здесь не было. Однако нечто особенное остановило его. Внимание полковника привлёк странный амулет, лежавший на маленьком столике прямо при выходе из шатра. Он точно разглядел его, и тут же ужас великий поселился в душе воителя. Амулет, что лежал на столе, отображал треугольник. Три круга... Три угла.... Пирамида. Та самая пирамида, что была нарисована на убитом Путяте. И вспомнил Варфоломей тогда, как Путята, словно безумный резал и рвал вокруг своих соратников, ставших для него лютейшими из врагов. И лишь только выстрел прекратил его жизнь. Выстрел Волконского... Волконский же и застрелил Путяту, возможно, опасаясь, что тот раскроет москанцам правду. Правду о зловещем преступлении.... О цареубийстве. Полковник вспомнил тот страшный час во время пиршества с царём Василием. Вспомнил каждую деталь, что промелькнула тогда. Вспомнил он и то, что Буйный с Волконскими были приглашёнными гостями. Он и сейчас видел их улыбки и слышал их громогласный хохот. А ведь они всё знали.... Всё продумали. С самого начала они продумали все злодеяния... Они прекрасно знали, чем обернётся убийство Василия. А затем и убийство атамана казаков, а в конце уже и гибель Никанора, законного наследника трона. Пирамида.... Та самая пирамида, что была выгравирована на убийцах, не что иное, как символ заговорщиков. Всё, что говорил Телятевский, не могло быть вымыслом или задуриванием головы. Это и была настоящая правда.
"Ну что... Насмотрелся на амулет?" - послышался неожиданно знакомый для Варфоломея голос. "Теперь ты всё знаешь, не так ли?". Полковник тут же обернулся, и сразу же побледнел. Перед ним стоял тот, кого он давно посчитал за товарища, но в то мгновение от этой сущности веяло холодом и страхом, и ничего человеческого в ней не было. Тот, кто стоял пред полковником, был не кто иной, как Иван Буйный, один из лучших воевод царя Василия и преданный боярин. Вот только глаза его были белыми, как сам смерть, и ни единого зрачка не имелось в них, а бородища длинная потемнела и покрылась плесенью. Но всё же Варфоломей ощущал, как Иван пронзает его душу своим чудовищным взглядом. Он чувствовал, что враг проникает в самое сокровенное, что только есть внутри него. "Значит это всё вы с Волконским?!" - вне себя от страха и отчаяния прошептал полковник, всё ещё не доверяя увиденному, "Это ведь вы устроили этот проклятый заговор! Вы убили царя Василия!". "Волконский тут не при чём", - злобно улыбнулся в ответ Иван, а глаза его стали ещё бледнее и ужаснее, "Это была всего лишь проекция... Лишь тень, созданная мной для того, чтобы действовать лучше. Волконский погиб много месяцев назад, а никто этого даже и не заметил". Буйный стремительно приближался к оцепеневшему Варфоломею. С каждым мгновением он становился на шаг ближе к могучему полковнику. "Вы убили царя! А потом и атамана казаков....", - продолжал делать выводы воитель москанский, "Затем вы послали убийц и к Никанору, чтобы избавиться от наследника престола. Это вы развязали войну в Кургане.... В Москанском царстве устроили смуту... Подговорили людей выйти на бунт против власти.... Устроили разгул преступлений и воровства. Это всё... вы! Но вы также и избавлялись от своих убийц.... Путяту застрелили вы... Раз Волконский лишь призрак, то всё это вы.... Но кто вы?". В то мгновение Варфоломею жутко захотелось покончить со всеми тайнами. Он знал, что Иван не Иван... Простой смертный никогда бы не сумел претворить в явь столь дьявольский и изощрённый план, а уж особенно наслать гигантские орды адских жуков. Нет... Не смертный это был вовсе. Простой человек не сделал бы такого за считанные седмицы....
"Кто вы такой?" - ещё раз вопросил Варфоломей. Он быстро бросил взгляд на клинок, которым опоясался накануне. Но меча нигде не было. Оружие попросту растворилось в воздухе. Пред врагом он был абсолютно безоружным и обречённым. А Иван, или тот, кто выдавал себя за него, продолжал подступать всё ближе. "Меня зовут Ибназул-аль-Сибад", - утробным голосом прорычал боярин, а рот его дьявольский разорвался, и обнажились острейшие клыки, "Моей задачей было уничтожение твоего государства, а потом и порабощение всех остальных царств. А как ещё это сделать, если не развязать гражданскую войну... Ослабить всех вас, рассорить с казаками... Но при этом ещё и наследников трона прикончить. Чтобы престол стал заветным желанием почти для каждого холопа. И началась бы бойня". Чудовище продолжало подступать, а пасть его разрывалась всё быстрее. Очень скоро на его лике уже не оставалось живого места. Весь лоб, щёки и губы были изъедены тёмными трещинами, из которых повываливали мелкие мошки. "Так ты Цербер Изначальный!" - в миг догадался Варфоломей, отчётливо вспомнив, что сотворила эта тварь с Наргоном в старые времена, "Ты тот, кто вторгался сюда!". "Цербер был всего лишь инструментом", - лицо Сибада снова исказилось от усмешки, "Как и всё остальное. Но вас с Крашичем я заманил сюда только для одной цели. Завтра мои воины пойдут на штурм и уничтожат Курганск, а потом Николай Крашич прибудет сюда и захочет тебя поздравить.... Однако ты уже будешь к этому времени порабощён, и ты убьёшь его. Лично! А потом убьёшь себя. Двоих героев великого царства не станет, и никакая помощь из Гипербореи не придёт. Даже Сер`Пентай про вас уже забыла.... И я смогу захватить весь этот мир и наиграться вволю!". Бородач усмехнулся снова, и всё больше и больше трещин проявилось на лице его. Однако внезапно послышался голос, которого Варфоломей явно услышать не ожидал. Нет... Это не был голос его старинного друга Крашича. Нет... Это было иное. Будто бы наваждение. Полковник как будто бы увидел сон... Сон о далёких днях своего прошлого. "Тебе здесь не место, тварь!" - прозвучал этот голос едва ли не на весь шатёр, "И ты уберёшься... Уберёшься туда, где тебе и место. В пучину Утгарда!". Варфоломей почти лишился разума, когда увидел... Его. Азиса. Эксельсиора Безупречного. Светящегося ярчайшим пламенем.... Объятого светом, что слепил глаза любого смертного.... Того, кто давно покинул эту вселенную, став кем-то большим и могущественным.... Но тьмой теперь не руководствовался Азис, а был слугой Создателя. Грехи его навеки канули в лету, и великий Эксельсиор заслужил прощение Творца.
"Изыди!" - загрохотал во весь голос Азис, озарившийся вспышкой небывалого света вселенной, "Я изгоняю тебя!". Тот, кто звался Сибадом, оцепенел от невероятного ужаса. Он словно бы увидел ещё большего монстра, что превосходил его самого. Сибад был настолько испуган, что трещины на лице его мгновенно расширились. А Азис Безупречный не медлил. Он знал, чем быстрее он расправиться с этой тварью, тем лучше будет для всех народов мира. Ударил он посохом своим светящимся о землю, и мигом растворился в воздухе зловещий Сибад. Так и не стало ужасного создания в мире Наргона. И нескоро он ещё пробудится и заявит свои права на господство над целой вселенной. Варфоломей же не мог оторвать взгляда от величественного Азиса. Он настолько сиял и сверкал, что полковник едва не ослеп и не рухнул без движения наземь. Но всё же он продолжал держаться на месте. Уста его раскрылись от невиданного восхищения. На мгновение он подумал, что это всего лишь сон, и что Сибад убил его, отправив в миры мёртвых. Но вскоре он убедился в обратном. Он не только был жив, но и пребывал в полном блаженстве. Великая магия, что окутывала Азиса, освободила полковника от тяжёлых дум. "Я отогнал его от вашего мира, но лишь ненадолго," - послышались слова Эксельсиора в голове у Варфоломея, "У Сибада много союзников. Караджиос, Кастелян и многие другие, что хотят позабавиться с вами.... Отныне я буду защищать ваши царства от беды. Признаюсь, я и сам был когда-то угрозой для всех, но Творец простил меня... И я покаялся. Отныне и впредь я стану вашим щитом от всех угроз. Помните обо мне не как о зле, а как о том, кто спасает вас от Первородного Мрака и хранит спокойствие на землях ваших". После сего и исчез Азис Безупречный. Растворился в воздухе, как и клинок Варфоломея. Свечение его испарилось, но только не в душах у полковника и воинов его. Перед тем как Эксельсиор покинул этот мир, свет его вспыхнул столь ярко, что очистил души множества солдат военного лагеря. Москанцам более не хотелось сражаться. И правда им открылась тут же. Курганцы не были им врагами, а лишь пытались предупредить их о том, что за сила поработила эти земли. Но силы этой теперь не было, и отныне свет и покой всегда будут царить на Наргоне.
Крашич вскоре подоспел со своими воинами к лагерю Варфоломея. И каково же было удивление его, когда обнаружил он восхищённых и радостных солдат. Стрельцы, самострельщики и гусары побросали всё оружие наземь и улыбались каждому ветерку. Каждый солнечный лучик вызывал у них бурное восхищение, словно бы они видели самого Творца во всём своём великолепии. Вот что внушила воинам магия Азиса.... Великая и необъятная магия Света. На том и закончился поход воинов москанских против курганцев. К концу того же дня курганские правители пригласили врагов своих бывших к себе в город. И пировали долго стрельцы Крашича и Варфоломея с собратьями своими из новой республики. И не было уже внутри них никакой вражды. Павших же в сражении они помянули, но и оплакивать не стали. Ибо поняли они отчётливо, что смерти и вовсе нет, и их собратья, коих они лишились, отправились в обитель Света. Отправились они в миры столь прекрасные и необъятные, что кругом голова ходила от осознания их прелести. Простил губернатор Силков москанцев за гибель его сородичей у стен города, и не стал он ссориться с врагами бывшими. Отныне стали они друзьями и союзниками. А то, что устроил Сибад зловещий, было велено забыть навеки. Но всё же повелел потом Варфоломей летописцам записывать помыслы и воспоминания его, и таким вот способом родилось сие повествование. Повествование это о том, как враг великий едва не поработил мир людской, и едва не окунул его в пучину смерти и войны. Но Свет победил.... Свет ведь всегда побеждает Тьму. Нет такого лучика Света, который не смог бы рассеять Мрак, пусть он и кажется таким маленьким и бессильным. Вот она и правда вам, господа, правда-матушка... Правда о том, что случилось тогда после падения Гиперборея в родном мире Николая Крашича и друга его Варфоломея. И снова сумели тьму они изгнать с отчизны и заручиться помощью великого Азиса. Жили они потом лишь в мире и покое, а Азис Безупречный продолжал защищать Наргон от угроз извне. Кто знает, что видывал наш маг в безбрежном море космоса... Быть может, он вовсю сражался там с чудовищами адскими иль остановливал флотилии межзвёздных кораблей... Но на Наргон тьма более не опускалась. Крашич и Варфоломей, соратник его, прожили долгую и счастливую жизнь. И умерли они в счастье. А Москан так и продолжал быть великим государством Наргона. И восстановил он вскоре дружбу с соседями своими и более не воевал ни с кем.
Так и продолжалось многие дни... А Сибад предпочитал не показывать себя воочию... И так было долго.... До самых первых дней великого Ордена Отца....

---

Сумеречный Восход. Берендеево войско.

Храбры были герои могучие, Николай Крашич и соратник его Варфоломей. И множество врагов они одолели в сражениях кровавых, а главного из них отправил в ад не кто иной, как сам Азис, что некогда злым был для всех, но вскоре просветлел и ступил на путь Создателев. И сомневаться не стоит в храбрости и отваге Крашича и друга его верного, но были в той войне и иные проишествия, о которых тоже нетерпится поведать. Не только Москан пребывал в междоусобицах в те чёрные дни, но и окрестные державы. Читав предыдущее повествование моё, наверняка вы слышали про то, как отвернулись казаки Блажковские и иные станицы от царства Москанского, и стали народом вольным и независимым. Правда дорого обошлась им эта вольница, и заплатили они за неё немалую цену. Вот и расскажу я вам про то, что с казаками храбрыми сталось.
Едва только прознали они про гибель государя Василия, так сразу и заговорили о будущем Москана. Круг казачий тут же собрался, и на сборище этом множество слов прозвучало. Одни атаманы молвили, будто бы в скором времени Москан охватит смута, и что государей ныне будет много. Другие же утверждали, что герои есть у Москана, и имена им известным всем наргонским жителям. Крашич и его подручный и средь казаков известными слыли. И уважали их вольные воины западных земель, а порою и завидовали их отваге и неоспоримой храбрости. Третьи же казацкие старшины говорили про иноземные захваты. Считали они, что наргонцы или соседи иные возьмут да царство могучее осадят со всех сторон. Тогда казакам самим и придётся на помощь братьям по оружию приходить. Разделились старшины вскоре на две стороны. Одна из них не желала более Москану помогать и выступала за отделение, ибо клятву они давали царю Василию, но никак не боярам и будущим государям. Другая же сторона всеми силами поддерживала Москан и желала помочь собратьям в грядущих бедах.
Тогда верховный атаман Любомир Стахович рассудил, что пока не станет вмешиваться в дела москанские, ибо о смуте ещё не было вестей. Да и полагал атаман могучий, что Крашич с приятелем его верным сумеет сами государство из огня вытащить. Знал Стахович хорошо этих героев и близко общался с ними. Но потом устроить пир решил Любомир со своими соратниками боевыми, и пир этот кровавыми событиями обернулся. Сидел атаман Блажковского казачества за столом огромным с кошевыми и почтенными панами. Решили помянуть они царя Василия Грозного, что казакам щедро платил и за службу вознаграждал. Чарочку подняли вверх, и содержимое их в желудке к себе отправили. Длилось пиршество это аж до самой полночи. Сгустились сумерки над Блажковской станицей, а вместе с сумерками пришла и великая опасность. Берендей, Стаховича военачальник, сидел тогда почти напротив с атаманом. Не слишком он поддерживал владыку казаков, но предпочитал об этом умалчивать. Полагал Берендей, что не следует Блажковцам более Москану служить, ибо царство это пало от заговорщиков. Винил во всех грехах Берендей боярство, считая, что алчные вельможи слишком многого хотели, и покусились на жизнь государеву. Однако же не заметил ни Берендей ни товарищи его, как подкрался один из сердюков к Стаховичу сзади. Занёс он топор острейший над головой своей и рубанул со всей силы. Так и отделилась голова Любомира от тела, и пал великий атаман казацких воинов.
В ярости тогда вскочили старшины казацкие и велели сердюка пытать и допрашивать. Схватили изменника поганого воины и потащили в избу, где давно уже орудовали палачи. Один из местных истязателей, что звался Емелькой, тут же узнал в сердюке том друга своего закадычного. "Допрашивать будем безумца!" - яростно рычал в тот день Берендей, "Давай, Емелька, вырви ему ногти на ногах всех и кинжалами тело исколи. Пускай отвечать изволит, кто его направил на атамана нашего". На что обомлел Емелька и побледнел весь. "Ты что ж, батька", - слышался плачущий голос его, "Это ж братец мой давнешний. Зовут его Степаном, и в жизни он вреда никому не причинил!". "А атамана тогда кто убил?" - послышались яростные вопли казаков и старшин, "Будешь пытать его при нас всех, и пока он не скажет правды, он будет жить и страдать от мучений адских". Но не хотел Емеля другу своему Степану вред причинять. В отчаянии схватил он топор боевой и на Берендея бросился. Безумие охватило душу его. Тогда выхватил Берендей саблю из ножен и вспорол брюхо изменнику. Весь желудок, что служил вместилищем для еды у Емельки, тут же и выпрыгнул наружу. Затем ударил Берендей ещё раз и сердце истязателя задел. Рухнул тогда Емелька наземь и не поднимался. А Степан же от боли душевной заорал. Ведь друг его детства и юношества пал перед ним от рук казацких. "Вы все заплатите!" - вскрикнул тогда Степан, "Сила, которой мы служим, найдёт вас!". "Вот ты нам о ней и расскажешь", - раздался тогда голос полковника казацкого Романенко, что был товарищем хорошим для Берендея. Лично он истал командовать допросами и пытками. И желали казаки, чтоб поскорее раскололся обречённый Степан. Таинственный символ треугольный нашли у него на спине, но никак не хотел предатель раскрываться следствию. Пытали и увечили его казаки две седмицы, но потом на утро нового дня супостаты, о коих неизвестно было, взяли да и подожгли Избу допросов. Так и сгорел Степан, не успев раскрыть тайн казацким атаманам.
За эти же две седмицы выбрали казаки атаманом верховным Берендея. Знали теперь могучие блажковцы, что изменники в их рядах орудуют. И желали они поскорее найти их. С москанцами же было велено распрощаться далеко и надолго. Не желал Берендей более служить государству Москанскому. Умер ведь царь Василий, и нечего было уже про старые союзы вспоминать. Вот и отправил депешу он москанским посланникам, в которой сказал, что отныне казацкий народ сам по себе будет, и никаким государям уже служить не станет. Тем более, что и государей уже в братской стране не имелось. Василий-то умер, царица же скончалась от удара при виде супруга убиенного, а племянник царёв, Никанор, находился в плавании дальнем. Посчитал Берендей, что смута великая грозит Москанскому царству и потому решил порвать со всем прошлым. После убийства Степана и поджога избы, где пытали неугодных, созвал великий атаман новое совещание Круга Казацкого. Отныне Блажковцы были независимыми и подчинялись лишь себе. Но золото уже совсем кончалось, и надо было где-то добывать ресурсы и провизию. На одном землепашестве едва ли смогла б удержаться Блажковская земля. Хотелось казакам подвигов новых. Некоторые уговаривали Берендея о нападении на ослабленный Москан, но атаман великий наотрез отказывался. Взор его был обращён на Гераклианус, что находился совсем неподалёку. Гераклианская Империя давно держалась в стороне ото всех, но золота там было столь много, что могло бы сделать богачами всю голытьбу Блажкова, не говоря уже о зажиточных казаках. К тому же новый царь Гераклиануса Викарий III не желал никаких контрактов и союзов с соседями. Да и к казакам относился он слишком пренебрежительно. Считал он жителей Блажкова не более, чем варварами. Порою он даже сранивал их со степняками и всячески издевался над их культурой. Вот почему и желание пришло к Берендею о нашествии в земли Гераклианские. А ещё случилось одно событие, которое заставило всех казаков ненавидеть гераклианцев лютой ненавистью.
Как-то в Блажковскую станицу прибежал один из сердюков. Он называл себя Фёдором Хромым, и утверждал, что лично был в землях гераклианских. Рассказал он на казацком кругу про то, как товарищи его погибли. Пытались они торговать с гераклианцами на рынке в одном из городов, что звался Арсеус. Проезжал тогда по улицам городским царь Викарий вместе с рыцарями верными. На колени было должно пасть пред ним всем, кто на пути попался. Ниц попадали тогда все жители Арсеуса, но лишь казаки блажковские и друзья верные Фёдора оставались стоять. Увидели сию дерзость рыцари царские и подъехали на конях вплотную к блажковцам. Спросили они их, отчего же те на коленях не валяются пред владыкой. Ответили тогда казаки, что не перед кем они колени не преклоняют, ибо вольные они люди и не подчиняются никаким царям. Рассказали друзья Фёдора, что приехали они лишь торговать, но никак не склоняться пред чьей-то волей. Рассвирепел в миг Викарий и велел рыцарям схватить всех казаков. Заточили их в темницу города Арсеус и долгими ночами пытали. Фёдора Хромым они сделал навечно, а друзей его покалечили так, что те и вовсе не могли стоять. Потом приказ был отдан об убийстве казаков. Велел Викарий кожу с них живьём содрать. Но когда к площади казней вели блажковских храбрецов, те слабость нашёл у рыцарей-охранников Фёдор и освободиться сумел. Взял они мечи вражеские и принялся разить ими всех гераклианцев вокруг. Попытался он спасти своих товарищей, но те были уже настолько ослаблены, что и вовсе лишились разума. Тогда заколол он их мечами гераклианскими, дабы не мучились те, а затем сбежал из темницы проклятой. Вскоре он уже ехал на коне вороном прочь из зловещего Арсеуса. "Прибыл я в Блажков ради того, чтобы сказать вам, братья", - говорил в тот день Фёдор всем казакам в округе, "Сказать вам всё, что я видел. Разве справедливо с нами гераклианцы поступают? Разве правы они в том, что безвинных людей столь жутким пыткам подвергли?". Задумались тогда казаки блажковские над словами Фёдора. Ярость великая и необузданная выступила на лицах вольных. Более всего рассвирепел в тот миг Берендей. "За такое не будет пощады гераклианцам", - сквозь зубы прошипел могучий атаман, "Сегодня вечером я буду обсуждать в совете о вторжении в Гераклианус. Ранее думал я лишь прийти да погулять, пограбить чего... Но ныне же иные мысли у меня. Пойдём мы на Гераклианус войной и всё там разорим. Не будет никакой пощады врагам нашим!". И вторили тогда кошевые и полковники речам Берендеевым. Разразились они гневными воплями на всю станицу. "Смерть гераклианцам!" - слышались всюду крики казаков, "Смерть им! Уничтожим их царство... А людей в рабство продадим да порежем!". Больше всех ликовал тогда Фёдор Хромой и улыбался во всё лицо. Радостно было ему от того, что казаки войной решили идти на Гераклианус.
К вечеру совет единогласно поддержал решение Берендея о вторжении. И собрал великий атаман войско огромное из двадцати тысяч вольных людей. С собой он взял Фёдора Хромого, чьей храбрости поражался. Будучи хромым и изувеченным, муж сей продолжал сражаться и ощущал себя вполне здоровым. Приблизил Берендей к себе Фёдора и назначил его одним из своих советников по ведению войны. Ведь знал тот изувеченный много о Гераклианусе, ибо бывал там и торговал. Уже через седмицу выступило войско Блажковское на Гераклианскую империю. Первые же два города стали жертвами безжалостных казаков. В ярости великой казаки пребывали, ибо слышали от Фёдора, что сотворили гераклианцы с их сородичами. Потому и не щадить было велено никого в городах враждебных. После разорения двух селений в Гераклианусе, двинулись казаки далее и принялись вырезать безжалостно все деревни, что попадались им на пути. В одном из местных сёл блажковцы устроили такой разгром, что не осталось ни единого камешка от домов и сараев. Всё посжигали да поразрушили казаки разъярённые. Двигались они всё дальше и дальше, намереваясь подойти к Арсеусу, о котором и упоминал советник Берендея. Армии гераклианские пытались было противостоять нашествию из Блажкова, но слабы они оказались пред мощью казацкой. Всадники Берендея были многочисленны и пехоту местную сметали, словно тайфун рыбацкие посёлки. Буря бушевала тогда в империи Гераклианской. Всё разоряли и сжигали казаки. Всё, что под руку попадалось, они предавали огню и мечу. Однажды гераклианский генерал Мосеус выступил на казаков с войском десятитысячным. И были у него в рядах одни копейщики да фалангиты. Выставили они пред собоя копья длиннющие и ждали, пока казацкая лавина напорется на них. Но сумели Берендеевцы с лёгкостью сокрушить войска Мосеуса. Принялись они скакать вокруг копейщиков вражьих и пули со стрелами выпускать. Щиты у гераклианцев имелись круглые, но недостаточны они были для полной защитой. В ноги и руки попадали стрелы и пули казацкие. И валились гераклианцы наземь, кровью истекая. В одном из таких налётов убит был сам Мосеус, и войско его дрогнуло. Побежали солдаты вражеские назад, намереваясь жизни свои сохранить. Однако Берендей велел конникам сабли да топоры в руки взять, и погнал он супостатов до самых холмов по равнине. По пути разрубали и разрезали казаки воинов гераклианских. Погибло тогда в бою не меньше десяти тысяч врагов. А из казаков почти никто не разлучился с товарищами своими. Вот какой прекрасной казалась победа для Берендея могучего. И долго пировали потом казаки, испуская хохот по всему Гераклианусу.
Фёдор Хромой был вне себя от счастья, когда видел как гибли гераклианцы. Он частенько рассказывал об этом своему атаману. Берендей же ценил Фёдора и вскоре называл его даже братом. Карту местности изучали казацкие полковники внимательно. Поняли они отчётливо, что Арсеус уже близко. Нужно было продвинуться к городу как можно скорее. И вот попировав целые сутки и отойдя от бесконечных гуляний, двинулись воины Блажкова дальше. Вот только планы их нарушились здоровски. Не суждено им было добраться до Арсеуса так быстро. Встретилась им на пути армия огромная, состоящая из рыцарей и воинов-копьеносцев. И всадников много было в тех войсках, что встали на пути у казаков. Гераклианцы привели с собой против Берендея не меньше сорока тысяч. Намеревались они положить конец казацкому вторжению. Ужаснулся тогда Берендей, да и Романенко, друг детства его, тоже пребывал не в духе. Ведь гераклианцев было столь много, что казалось бы они наводняют все земли мира. Встали войска царя Викария в позиции боевые и к сражению лютому приготовились. Преграждали они казакам путь к Арсеусу. А Берендей-то уже воображал себя пирующим в Гераклианусе и казнящим всех местных царьков без жалости и сострадания. "Надо что-то делать", - говорил в тот миг Романенко атаману своему, "Гераклианцев здесь сорок тысяч. Нас же - двадцать. Если против Мосеуса мы использовали степную тактику, то здесь же всё это бесполезно. Видели мои разведчики, что у врага даже пушки имеются, а уж камнемётов там штук пятьдесят. Они нас в кашу превратят, если мы на них попрём". Думал тогда долго Берендей, что же делать ему, и как же биться со столь многочисленным воинством. "Всё равно отступать нельзя!" - говорил атаман товраищу своему, "Они убивали наших казаков! Пытали их и увечили! Один казак стоит десятка тысяч жизней этих нечестивцев". "Может стоит всё-таки подождать?" - не унимался Романенко, "Отступить пока не поздно... А потом изматывать противника, выявить слабые места и нападать исподтишка". Но не ответил тогда соратнику Берендей. Взглянул он на Фёдора, полагая, что Хромой сможет что-либо дельное предложить, но советник его так же молчал и даже слова не проронил. Решил атаман пока не нападать на гераклианцев, а лишь приказал разбить лагерь.
На утро же прибыли в казацкий стан послы от Гераклиануса. Окружили их со всех сторон казаки Блажкова, да хотели схватить и лошадьми разорвать. Но в момент тот вышел из шатра сам Берендей. Он знал, что послов лучше не трогать сразу, ибо могли они предложить не только уйти из их земли, но и дать множество золота. Тогда бы Берендей мог даже и отступить, но через несколько лун вернулся бы снова уже с более многочисленным войском. Велел в тот миг Берендей оставить послов и пропустить к себе в шатёр. В шатре он встретил их не в одиночку, а с Фёдором Хромым и Романенко. "Зачем пришли вы?" - грозно вопрошал посланцев атаман, "Неужто мира хотите? Или предложить мне земли богатые?". "Тебя обманули, Берендей", - послышался тогда встревоженный голос одного из гераклианцев, "И мы пришли предложить тебе уйти с нашей земли. Нас здесь сорок тысяч. А вскоре подойдут и основные силы царских архистратигов. Против тебя сотня тысяч идёт. А ты войной на нас решил пойти, даже не зная, что козни против тебя плетут". "А зачем вам было казаков наших пытать в Арсеусе?" - завопил тогда Берендей, "Мне рассказали, что вы сделали с неповинными людьми. Они отказались на колени падать пред вашим царём, а вы же истязали их так, что они преставились от мучений. Никто не имеет право посягать на жизнь казака! Один казак стоит тысячи таких как вы". Посланцы гераклианские переглянулись. Они прошептали что-то на своём языке, а затем снова взглянули на атамана. "Генерал Андромаха Скирос хочет говорить с тобой лично", - последовали слова послов, "Она возглавляет силы обороны. И приглашает тебя в свой лагерь. Там вы и обсудите условия". "Андромаха?" - неожиданно раздался голос Фёдора Хромого. Да и Романенко был вне себя от изумления. Не знали казаки, что женщина может командовать столь огромным вражеским войском. Ни разу они ещё не слышали про Андромаху Скирос. "Тебе лучше принять её предложение, казак", - продолжил свои речи гераклианский посол, "У неё многочисленные силы, которые сметут твоих воинов за пару часов. Генерал Андромаха не желает смерти твоим людям. Она желает говорить с тобой и поведать правду". Думал тогда немало времени Берендей. Беседовал с Романенко и Фёдором, советником своим. Многие из кошевых утверждали, что это ловушка. Но вскоре атаман принял своё достойное решение. Он снова взглянул на послов и кивнул головой. Берендей поклялся сам себе, что сделает всё, дабы гераклианцы пошли на поводу у него. Всё, дабы враги уважили казацкую силу и мощь необъятную.
Отправился великий атаман вместе с посланцами гераклианскими. Ни одного из своих воинов он с собою не взяли. На всякий случай он решил дать наказ Романенко, что если всё-таки сии переговоры - не что иное, как ловушка, и если Берендея ждёт смерть, то именно Романенко был должен возглавить великую армию и сокрушить гераклианцев. Соратник атаманов кивнул головой и похлопал верного брата по плечу. Затем Берендей обнял и Фёдора Хромого, что был с ним весь поход. Он назвал его истинным казаком и образцом верности отчизне. После слов этих он последовал вместе с послами к генералу Андромахе, которая уже давно ждала с ним встречи. Больше получаса добирались посланцы и Берендей к гераклианской генеральше. И вскоре достигли своей цели. Они прибыли в разбитый лагерь врагов и долго продвигались по нему, хоть и стремительно пришпорили они коней. Шатёр Андромахи Скирос был одним из роскошнейших во всём гераклианском лагере. Войдя в него Берендей сразу же почуял многочисленные ароматы благовоний. Такими пользовались лишь только прекраснейшие из всех дев, а значит внешность у Андромахи явно должна быть привлекательной. И Берендей далеко не ошибся. Увидев генерала Скирос, он обомлел и побледнел. Не думал, что он вражеская командирша может быть столь красивой. Синеволосая красавица с дивными голубыми глазами встретила его в полном боевом облачении. Рядом с ней стояли и стражники её в доспехах рыцарских. Долго любовался столь дивной красой атаман казацкий, и не мог поверить он, что видет всё наяву. Казалось ему, будто бы заснул он где-то после казацкого питья и видит чудеса перед собою. Но совсем скоро он убедился, что Андромаха более чем реально. Несмотрю на внешность милую и божественный лик, Скирос была настроена серьёзно. Глаза её восхитительные яростно впились в Берендея. "Ты знаешь, зачем ты пришёл на нашу землю?" - грозно вопросила она воина казацкого, "Зачем двинул сюда армии свои... Разорил города моей страны и уничтожил невинных?". Хоть и пребывал Берендей в наслаждении от красы Андромахи, всё же ответил он ей вовсе без ласки. "А зачем же ваш царь Викарий приказал казнить моих сородичей?", - послышался голос атамана, "Зачем приказал истязать их? Если они не упали пред ним на колени, это не значит, что они оскорбили его. Казаки с моей страны - вольный народ. И ни перед кем не падают ниц!".
В ужасе тогда отпрянула Андромаха от Берендея. И не думала она, что слова такие услышит от атамана. "Кто сказал тебе, о блажковец, что царь наш Викарий требует к себе такого поклонения?" - гневно спросил она, а глаза её прекрасные озарились недоумением, "Викарий Благочестивый не любит ваших... Но никогда бы он в жизни не заставил никого перед собою пасть ниц, ибо царь наш не терпит подобного. Он считается в наших землях одним из лучших правителей. Пирует с подданными на равных, отдаёт половину казны на нужды бедных и помогает каждому, кто нуждается. Викарий - не таков, как ты говоришь!". Атаман на это лишь злобно усмехнулся. Подумал он, будто бы одурачить пытается его красавица и с толку сбить. "У меня есть свидетели, что подтвердили мне!" - ответствовал он тогда, "Фёдор Хромой... Он был в Арсеусе, где Викарий проезжал вместе с верной кавалькадой рыцарей. Там-то они и встретились с его товарищами. Эти люди были нашими соплеменниками. И мы пришли сюда, чтобы показать Гераклианусу. Кто посягнёт на жизнь казака, тот ответит кровью!". "Арсеус уничтожен!" - во весь голос вскрикнула Андромаха. "Полгода назад, когда Цербер Изначальный и его армия спустились на наш мир. Один из кораблей сумел выпустить пламя... И пламенный луч покончил с Арсеусом раз и навсегда. Отныне Викарий бывает лишь там ради почтения памяти павших. То, что рассказали тебе - ложь!". Поначалу клубились в голове Берендея мысли сомнения, не дававшие ему пути к истине. Думалось ему, что Скирос пытается сбить его с толку умышленно и с ума свести. Представилось ему, что выходят рыцари её и с мечами обнажёнными накидываются. Но оглядевшись вокруг, увидел он, что рыцари Андромахи стояли статуями и даже не шевелились. Хотела бы она убить его, давно бы сделала. Ни к чему Скирос было толковать с Берендеем. Ежели б убить желала, то был бы мёртв атаман ещё при входе в лагерь гераклианский. "А что же Фёдор?" - вспомнил тогда советника своего изувеченного воитель казацкий, "Что же он? Он рассказал нам про то, как был в Арсеусе совсем недавно. И сумел сбежать из тюрьмы!". "Фёдор - слуга Цербера", - поведала тогда Андромаха, и от слов этих побледнело прекрасное лицо её, "Он хочет развязать войну меж тобой и нами. Я охотилась за ним с того момента, как Цербер напал на наш мир. Он пытался убить царя нашего Викария и войну меж архонтами затеять. Теперь он пришёл к твоим людям. Но ты же знаешь правду, воин... Так иди же назад и прикончи его". Вспомнилось тогда Берендею, как странно поначалу показалось ему, что хромой Фёдор сбежать сумел, да ещё и саблей владел, словно мастер битвы. Потом прижился Фёдор при дворе атамана, стал его приятелем хорошим и собеседником. Добрым выглядел он и чувствительным, и злобы никакой не исходило из него. Однако именно под подобными личинами и мог скрываться чудовищный враг. Ведь не будешь же он показывать всю злобу тем, кого хочет превратить в друзей и союзников верных.
Поклонился Берендей тогда Андромахе, а затем велел отправить его обратно в лагерь казацкий. Прийдя обратно к товарищам своим, поспешил атаман немедленно в свой шатёр. А когда вошёл туда, увидел, что Романенко, товарищ его лучший, с Фёдором Хромым вовсю якшается и смеётся. А поодаль от них стоял...... он сам. Точная копия Берендея. Каковое же было удивление атамана, когда узрел он перед собою собственного двойника. Двойник же стоял на месте в позе задумчивой, а глаза его были закатаны к верху. Вскоре заметили Романенко и Фёдор, что настоящий Берендей вернулся. Романенко, завидев, истинного своего товарища, обмер и похолодел от ужаса. А Фёдор же Хромой невольно вздрогнул. Не думал он, что вернётся так быстро истинный атаман Блажковского казачества. "И ты смел лгать мне, пёс?" - яростно прохрипел в тот миг настоящий Берендей, выхватывая из ножен саблю острую, "Ты смел лгать мне? Всё, что ты говорил, сплошная брехня! Никаких ведь твоих друзей в Арсеусе не было. Я всё узнал! Генерал Скирос сказала мне, что город уничтожен". Фёдор хоть и пребывал в страхе от возвращения настоящего вождя казачества, но ответил довольно грозно. "А кто же теперь тебе поверит?" - гневно прошипел тогда предатель и изменник, "Видишь? Я уже создал второго тебя! Точную твою копию. Она и будет руководить войском. А ты.... Ты сейчас умрёшь!". Взглянул тогда проклятый враг на Романенко, что пребывал в ужасе и изумлении. "Убей его!" - угрожающе произнёс Фёдор, обращаясь к старому товарищу Берендея. В миг тогда глаза Романенко озарились алым огнём, а в руках стремительно возникла сабля. Ринулся он с бешеным воем на атамана, но Берендей нутром чуял, что друг его под магией злой ходит и невиновен в преступлениях. Сумел он с силой кулаком ударить товарища и опрокинуть наземь. Алые огни немедленно испарились из его очей. Колдун же, называвший себя Фёдором, обратил свой взор на двойника. И точная копия Берендея с тем же воем кинулась на настоящего атамана. Долго длилась битва двоих одинаковых воинов. Скрестились их острейшие клинки. И обнаружил атаман, что двойник его равен ему по силе. Долго не мог одолеть он создание тьмы, но вскоре удача повернулась лицом к атаману Блажковскому. Берендей ловко извернулся и саблей своей поразил зловещего двойника. Клинок его вошёл демону прямо в грудь, а затем вышел из спины. Однако крови вовсе не последовало как и стонов боли. Точная копия Берендея лишь растворилась в воздухе, словно её никогда и не было в этом мире. Это ведь был вовсе не живой человек, а призрак. Призрак, что колдовством сотворён и для чёрных дел предназначен. И не было более места для сущности этой в мире живых.
Взглянул с лютой ненавистью на врага своего Берендей. Фёдор же испугался ещё больше и выставил длинные руки перед собою. "Пощади, воитель", - слышались его отчаянные мольбы, "Меня заставили.... Голос... Голос того, кто зовётся Сибадом. Того, кого ты знаешь как Цербера Изначального. Прости... Я не хотел. Они заставили меня. Поработили разум мой. Они долго копались в мозгах моих, а затем отправили сюда. Я должен был это сделать.... Должен был развязать войну. Ведь Изначалью нужно больше крови!". Долго ещё продолжались стенания чернокнижника. А Берендей же с мечом обнажённым всё приближался и приближался. Наконец, он достиг своей цели и со всей силы взмахнул клинком. Голова чужеземного мага тут же слетела с плеч и ударилась о письменный стол, на котором атаман прорабатывал планы. От волшебника осталось лишь безголовое тело, и заметил тогда Берендей, что с шеи его рассечённой свисает зловещий амулет. Напоминал амулет этот символ, что видел когда-то атаман в станице Блажкова. И всё стало ясно тогда могучему казаку. Именно Фёдор и был тем самым супостатом, что заговор против Стаховича составил. Все те убийцы и предатели, что прикончили прежнего атамана, связаны были с Фёдором Хромым. И символ пирамиды злобной объединял их всех. Понял тогда Берендей, насколько недальновиден и неразумен он был. Следовало бы ему взять и проверить, правдивы ли слова колдуна или нет. Но он опешил и поспешными действиями своими привёл казаков на бессмысленную бойню. Ещё немного, и воинство Блажкова погибло бы от рук гераклианцев. А Фёдор бы избавился от казаков и продолжил бы дальше плести зловещие интриги. Но теперь всё было кончено. Зловещий прислужник Цербера был мёртв, а значит и война уже лишилась смысла. Если гераклианцы и правда никого не убивали из казаков, то с чего бы самим казакам идти на них с огнём и мечом?! "Что со мной было?" - раздался тогда голос Романенко, что и вовсе не понимал произошедшего. Он был подвержен магии тёмной, насылаемой Фёдором, и никак не мог прийти в себя. "Отдыхай пока", - сказал товарищу своему Берендей, "А после... Потолкуем и правду ты узнаешь всю".
Вскоре казаки Блажковские покинули владения Гераклиануса. Берендей клятвенно обещал Андромахе Скирос, что более не тронет земли её страны. Воительница могучая поверила герою казаков и пожелала ему удачи во всех деяниях. Прощения просил великий атаман перед жителями страны невинной. Прощения за вероломную атаку и за разгром армии Мосеуса. Обещал Берендей Андромахе, что выставит монумент павшему генералу гераклианскому и воинам его, и впредь он будет молиться за их путь в загробном мире. Покинули казаки Гераклианскую империю и вернулись на родину к себе. По пути Берендей всё размышлял о прошедших событиях. Понял он, что следует быть ему бдительным и расчётливым, а за друзьями свежеиспечёнными следить пристально. Доверять он поклялся отныне лишь тем, кто был с ним с ранних лет и помогал ему в трудностях разных. А ещё понял он, что никак забыть не может прекрасное лицо Андромахи. Не забывал и глаз её неотразимых, что пленяли любого, кто посмотрит в них. Любовью воспылало сердце храброго Берендея. И обещал он себе также, что вернётся когда-то в Гераклианус и посетит бесценную Андромаху Скирос. Возвратившись же на родину, узнал он, что встречи желали с ним новые правители Москана. Как оказалось, Николай Крашич, герой известный на весь мир, и соратник его Варфоломей, продвинуться сумели по службе и стать виднейшими лицами в стране своей. Прибыли двое героев в Блажкович, и долго пировали они с великим атаманом. Рассказали они, что в Москане у них случилось. Поведали они историю про заговоры и цареубийства, а заодно и про то, как враг великий едва войну гражданскую не развязал. Тогда и атаман могучий поведал друзьям москанским о походе в Гераклианус, и долго он ещё корил себя за то, что поддался речам проклятого колдуна. После обеда сытного и долгих разговоров, легли спать наши герои, и до самого утра не просыпались они, ибо усталось давненько нахлынула на них всех. Усталость от войн и крови, усталость от насилия и борьбы, усталость от всего, что насылал на них зловещий Сибад. А после того, как поутру Крашич и соратник его отбыли в Москан, прознал Берендей, что Николай отныне не просто генерал в стране родной, а царь её, а Варфоломей же не кто иной, как первый маршал. Не стали герои наши москанские заявлять казакам о венчании Николая на царство, решили не хвастаться они величием своим.
Прошли года и месяцы, и мир настал всеобщий в земле Наргонской. Позабыли тогда уж все про жуткие дни войны. Забылись и все несчастья, что нахлынули на Москан после убийства Василия Грозного. Забылись и походы казаков на Гераклианус и их вражда с соседскими народами. Мир и спокойствие наводнили земли мира людского. Мало кто знает, что же дальше случилось. Одни говорят, что Крашич и Варфоломей правили долго и до самой смерти, и не случалось за их правление ни единой войны. Другие же молвят об ином, будто бы Крашич вскоре передал престол сыну, а сам отправился в неизвестность, ибо желал найти Создателя. Что до Берендея, то слухи были, будто б в Гераклианус он подался, где женился на Андромахе Скирос и жил с ней во дворце при царе Викарии. Другие слухи говорят, что не женился он на Андромахе, оставаясь вождём казаков, но встречался с ней на землях её, и любил её до самой кончины. Разное говорят.... Но где же правда.... Уже никто не знает в наши дни.... Всё ведь, что было, то уходит.... И уходит оно в далёкие дали.....

Спойлер

Сумеречный Восход. Билян Хунхар.

Поговаривают одни мудрецы, что мирно было во времена правления Крашича Николая. Мирна и спокойна жизнь была у москанцев. Ни войн не случалось, ни усобиц и ни крамолы иной. Жили все в спокойствии и радости, и горя не видывали. Так поговаривают мудрецы.... Но кривду они глаголят немалую. И не мудрецы то, а обманщики треклятые, что правду утаить желают. А правда ведь горькой бывает, что и сказать не хочется. Да не можно больше молчать. Пускай знает люд, что случилось под конец правления Крашича Николая. Пусть знает и не скрывает тайн. Ибо незачем более уста на замке держать. Думаете, мирно и тихо было? Возможно, первые десятилетия правления нового царя. Но когда Крашичу уж минуло за восемьдесят зим, тёмные силы вновь сговорились против царя Москана и служителей его. Тучи мрачные нависали тогда над царствами великими, и разогнать их было не по силам даже мудрейшим.
Случилось всё зимою ранней. Казалось бы, ничто беды не предвещало. Но так ведь и бывает. Сидишь себе спокойно и горя не знаешь, а в один прекрасный день житие твоё с ног на голову переворачивается. Однажды пришёл ведун странный в земли Москанские. Начал на севере далёком в княжествах Чопорийских народ простой смущать речами своими гнилостными. Князь Игорь, посаженный ещё Николаем Крашичем в Чопорийске, не в радости пребывал, когда услыхал про пришедшего лиходея. Слышал он от бояр своих, что зовёт себя ведун этот Асуранином. Утверждал, что прикосновение его дарует необычайную мощь всякому, кто храбр и отважен в сердце своём. И многие глупцы, что не ведали деяний своих, обращались к Асуранину с поклоном. В двух поселениях побывал этот таинственный колдун и всех наградил прикосновениями своими. Ни один из крестьян ни сумел отринуть ведуньего зова. Ни один из местных жителей не бросил в него камень и не прогнал с земли москанской. Потом пришёл Асуранин и в другие селения на севере далёком. Начал и там свои речи проповедовать, народ простой смущать и на свою сторону склонять. Молвил он речи поистине верные, да вот было в них одно тёмное пятнышко. Пятнышко, что народы целые поглотить способно. Говаривал он мужам про храбрость и отвагу и доблесть в боях. Говаривал и про великую ответственность за семьи свои и про защиту слабых молвил много речей. Но считал он, что царь москанский Николай не в силах более защитить владения свои от угрозы. Утверждал Асуранин, что лично намерен власть прибрать, и наказать Крашича за убийство жестокое.
"Какое-такое убийство?" - молвили люди в великом недоумении, "Царь наш от ордынцев спасал нас и от демонов. А ещё усобицы прекратил в Курганске. Не верим мы, что злодей он и преступник". На что Асуранин как правило опровергал их речи. "Царь ваш Николай - и есть угроза", - слышались слова колдуна по всем северным деревням, "Это он оборвал род Василия Грозного, а меня... законного сына царя Василия, велел утопить. Это Крашич развязал войну в Курганске, сославшись на боярский заговор. И демонов он привёл в наши земли. А теперь он властвует, как истинный владыка, забыв про преступления, что совершил!". Заволновались тогда люди на севере. Слишком уж правдиво рассказывал Асуранин про судьбу свою злосчастную. Винил он Крашича во всех земных грехах. Утверждал, что Николай - не более, чем убийца и заговорщик, а маршал его Варфоломей, сообщник проклятый, что в убийствах помощь оказывал и неугодных убивал.
"А как же выжил ты тогда, великий?" - вопрошали Асуранина люди простые, "Как выжил... Ежели утопить тебя велели?". "Один из палачей, что указанье царское исполнял, душою ко мне проникся", - отвечал тогда ведун, "Ведь был я тогда лишь младенцем. Подменил палач царского сына на холопьего щенка. Холопёнка утопили, а меня отправили прочь из Москана. Там я рос у доверенных людей, что преданы Василию были. И вот отправился я в далёкие восточные земли, где и познал мудрость Наргонских шахов и знания их великие. Теперь я прибыл сюда в Москан, дабы вершить правосудие. Я верну себе законную власть над царством. Помогите мне, люди добрые, ибо прибыл я, не как захватчик, а как законный правитель. Ваш нынешний царь - преступник, что уничтожил целый род. Про Василия, отца моего, говорили, что он бесплоден. Ложь! Крашич и сообщник его Варфоломей, всё скрыли. Они скрыли от вас правду! Разве достойны они в таком случае царством владеть?". Заволновались тогда люди северные ещё пуще и возопили в сердцах своих. Не могли они поверить, что столько годов преступник и тиран владеет их державой. Некоторые, кто не верил колдуну, вопрошали его снова и снова. "А как ты докажешь нам, что ты сын Василия, царя нашего бывшего?" - слышались их вопросы в каждом селении. И тогда снимал с себя шапку меховую Асуранин и чело своё показывал люду. Видно было, что похож он на прежнего царя как две капли воды. Показывал и монету царскую Васильеву, что имелась у него в кафтане. Лик на монете совпадал с его собственным. "Имя моё Билян Хунхар", - говорил народу северному самозванец, "Биляном нарёк меня Василий, отец мой... А Хунхар же моё прозванье на востоке." "А что же означает имя Хунхара?" - снова раздавались слова северян, пребывших в недоумении. "Рогатый бог", - говорил тогда Асуранин, "Один рог - Порядок. Второй рог - Хаос. Я ввергну это царство в Хаос, дабы принести Порядок. И вы поможете мне в этом. Ибо я есть ваш царь и ваш бог во плоти".
Прослышали об этом бояре чопорийские и с князем Игорем долго беседы творили. Князь пока не решался доложить об этом в Москан. Решил он своими силами с самозванцем и сторонниками его справится. Сидел он тогда в тереме своём в Чопорийске и приказы военные раздавал. Собрал вокруг он воевод и бояр своих. И внимали бояре и воеводы словам князя своего, вассала и подданного Москана. "Самозванца этого живьём взять", - слышались команды Игоря по всему терему, "Взять и ко мне притащить. Тут-то мы его и допросим. Сын ли он царский, как поговаривает, или холоп треклятый, что себя за знатного выдаёт и крамолу творит". "Люди говорят, что он колдун", - отвечал тогда боярин Симеон, могучий и храбрейший из всех чопорийских мужей, "Будто бы силой великой владеет. Вот он как... взял и настроил против Москана уже четыре селения. Одними речами настроил! Пришёл бы он ко мне в хоромы, я б выпороть его велел вначале, а после в околоток бы сдал". "Да плевать мне, что колдун", - разъярился князь и ударил посохом по полу деревянному, "Живьём его ко мне! И в цепях! Посмотрим тогда, каков он царский сынок". "Я лично возглавлю ловлю, мой князь", - поклонился властителю севера Симеон, а после грозно взглянул на воевод, находящихся рядом. Дан был приказ - притащить окаянного ко двору северного посадника и хорошенько допросить. Узнать хотел князь Игорь, кем же был этот зловещий колдун, и чьи приказания исполнял. На утро следующее после совета созвал Симеон бояр окрестных и сыновей их. Призвал и стрельцов гарнизонных, поведав им перед этим историю о самозванце. Не поверили в россказни колдуна стрельцы и солдаты. Говорили они, что ведун сей явно не добрыми силами послан и крамолу творить желает. Возжелали солдаты царские на пики ведуна натянуть, да вот не дозволено было. Велено князем - живьём ведуна в Чопорийск тащить. Тем же вечером и отправились чопорийцы в поход на селения. Было их всех не меньше трёхсот мужей. И ярость великая мужами сиими двигала. Наслышались они о речах волшебника злого и покарать его желали. Не были они столь глупы как крестьяне пограничные. Кривду почуяли они сразу, да кривду злую. Кривда эта погубить всё царство могла, если глупцов оказалось бы слишком много. Но к счастью, Боги светлые не оставили в тот миг страну Москанскую.
Прибыли воины чопорийские с Симеоном в селение Станович. Продвигались они по холму и видели внизу, что в селении этом творилось. Видели они, как народ собирался на сходку. Выходили люди из хат своих и двигались на площадь, где обычно суды вершились и собрания выборных проводились. И много народу было на селе. Больше пятисот человек вышло на улицу и двинулось к центру селения. Ужаснулся тогда Симеон, увидев, что храм Богов светлых спалён был до тла. Не успели ещё догореть его остатки. Ужаснулся он и побагровел от ярости необузданной. И воины его так же ропотом огласились. "Да как же так", - слышались голоса воевод, следующих с Симеоном, "Храм Божий до тла сожгли! А что священнослужители?". И ответ тут же возник пред глазами у воинов князя Игоря. Священник местный повешен был и в петле болтался на площади сельской. А вместе с ним вертелись в петлях и послушники его, что светлым Богам души отдали, но не склонился пред силой нечистой. Народ на площади пред колдуном трепетал и внимал речам его дьявольским. Ведун сей страшный посохом деревянным пред собою крутил и чёрные речи молвил. "Видите, люди мои?" - слышались слова его по всему селению, "Ваш священник не признал во мне истинного царя Москана. И послушники его такие же самые. Вот и поплатились за это". Затем взглянул волшебник в сторону Избы Советной, где сельские выборные избирались и сходки проводились во время непогоды. Двери Избы отворились и вывели мужики местные целых полсотни человек. В цепи их заковали да побили знатно дубинами. Были это те жители, что склониться не хотели перед самозванцем. Потащили их мужики к площади, где колдун зловещий стоял в кафтане пышном и суд вершил. "А это ваши соплеменники.... так называемые соплеменники!" - крикнул во весь голос Асуранин, глядя на подданных своих, "Они отринули мой зов. Отринули происхождение моё. Отказались уверовать в меня! И потому сегодня заплатят за это!". "Повесить их!" - сразу же крики раздались из уст глупцов и предателей, "Ты наш государь! А коли они отринули тебя, пускай заплатят!". Были среди пленников и женщины и дети и старцы, что сами в защите нуждались. Но отвернулись от них соплеменники и продали душу проклятому колдуну. Не ведали они, что творили, ибо слепы были и глухи.
"Они же сейчас их всех перебьют", - раздался ужаснувший голос воеводы одного, спутника Симеонова, "Надо быстрее. Пока они не казнили невинных". "Если хоть пальцем их тронут", - рыкнул яростно Симеон в тот миг, "Селение это сожгём до тла. А предателей в болоте утопим". Хлыстнул тогда коня своего боярин могучий и понёсся вперёд. Воинство Чопорийское за ним устремилось. Не успели язычники окаянные невинных на плаху отправить, как прибыли воители княжеские. Ногайки и плети в руки взяли и принялись разгонять толпу изменников. Язычники же трусами были и потому не стали сопротивлятьсЯ, а лишь в бегство обратились. Быстро разогнали мятежников поганых воины чопорийские. Продвинулись они быстро к площади селения. Первые же ряды их спешились и принялись невинных освобождать. Не успели язычники расправиться с ними, ибо слабы были, глухи и слепы. В радости великой забились сердца освобождённых пленников. Долго они молили Богов Светлых помощь им привести, и вот подмога и явилась на зов. Но целью основной были вовсе не пленные, а сам окаянный колдун, что народ смущать решился и крамолу разводить. Асуранин этот стоял на площади у столба исполинского и улыбался, словно демон. Пришпорил тогда коня своего Симеон и через миг оказался напротив язычника. Дубиной он здоровой вооружился, дабы сбить нечестивца с ног. "Как смел ты, государем именоваться, холоп?!" - в ярости великой закричал Симеон. В то же мгновенье обрушил он дубину свою на голову изменника. Рухнул тогда волшебник на снег, но не преставился. Лишь сознание его покинуло, но жизнь его чёрная всё ещё клубилась в теле. "Разместить здесь гарнизон!" - тотчас скомандовал во весь голос боярин, "А холопа-чернокнижника в цепи заковать! К князю Чопорийскому поедет. Будет там ему рассказывать сказки про царский род. Там-то он и взбучку и получит, самозванец!". С радостью великой загоготали стрельцы. Быстро подбежали они к телу колдуна и принялись заковывать его да так, чтобы никогда не убёг. На день же другой потащили они изменника в Чопорийск к самому князю Игорю. В селение же Станович оставили они сотню стрельцов, дабы порядок держали, да изменников разных отлавливали.
Асуранин же так и находился без сознания аж до самого Чопорийска. Вскоре привезли его бравые воины к самому князю Игорю. А Игорь ждал давненько Симеона и хоробров, что пленника поймали. Когда Симеон в хоромы княжеские вошёл, то поразился он диву дивному. Ждал его князь Чопорийский не один, а с мужами и девами, которых боярин ближний сроду не знавал. Мужи и девы те одеты были и не в кольчуги и кафтаны, а в одеяния москанские с пуговичками золотыми да погонами серебристыми. Сабли острые на боках их покоились и часа своего ждали. Выделялась среди процессии этой одна барыня, ростом высокая, метра под два-тридцать, весом под центнер, а то и больше, мускулиста и коренаста, а уж как хороша собой. Волосы длинные и алые, а глаза тёмные-тёмные, словно ночь в Гераклианских степях. Поразился красоте этой барыни Симеон-боярин, да вспыхнул весь. Не видал он никогда таких дев от роду. Облачена она была в мундир великолепный с пуговичками и погонами, а на боку покоилась сабля с алмазным наконечником. Князь же Игорь рядом с нею стоял и грозно оглядывал вошедших вельмож. "Я доложил царю Москана о случившемся", - послышался голос посадника Чопорийского, "Государь прислал нам тайную полицию. Её сотник - Файдулла с радостью заберёт колдуна на допрос". И тут-то и вспомнил Симеон, что слыхивал он про барыню эту из уст стрельцов и городовых. Поговаривали они, что барыня эта настолько сильна, что монету золотую двумя перстами сжимает и разжимает. Называли красу эту втихоря "Великаншей", но едва увидев её, тряслись все воины москанские и трепетали, хоть в душе и восхищались ею. "Я и не думал, что государь осведомлён будет", - ответил тогда Симеон, но не в силах был оторвать он взгляда от Файдуллы, "Полагал, что сами управимся". "Сами вы не управитесь", - грозно прорычала Файдулла, словно волчица "Государь велел в Москан тащить смердюка. Говорит, пущай в столицу едет. Там и гостинцев ему таких всыпят, что на веки вечные запомнит". Со словами этими выдвинула барыня свой кулачище и погрозила всем боярам и воеводам чопорийским. "И ты, Симеон, поедешь в Москан", - послышался уже голос самого князя, "Поможешь тайной полиции царской сопроводить пленника. Такова воля царская... И моя воля". "А где же пленник?" - вдруг вскричала в бешенстве Файдулла, и глаза её дикие едва из орбит не вылетели."Я хочу видеть это создание сейчас!". Симеон же кивнул головой, а затем обернулся в сторону воинов своих. Пленник был ещё в повозке, скованный цепями. Надлежало вытащить его и доставить к князю Игорю. Молодцы добрые тут же исполнили приказ Симеона, и совсем скоро окаянный Асуранин уже предстал пред своими пленителями в хоромах княжеских.
Облачился наш супостат в кафтанище пышный, да в сапожки боярские и шаровары наргонские. И не колдун, а кравчий при царских палатах. Глядел он на всех, кто присутствовал в обители княжеской, со злобной ухмылкой. Улыбался он всем, кто стоял и смотрел на него с лютой злостью. Держали ведуна на цепях мужичины здоровенные в кольчугах и шлемах. Бердышами они подбивали его вперёд идти. Вскоре один из мужиков военных древком топорища усадил ведуна на колени. Колдун наш вовсе не думал от боли вопить. Он лишь улыбался и улыбался, и улыбка эта холодом дьявольским веяла. Казалось бы, ничто не берёт вражину поганую, ни удары, ни цепи. С вожделением великим посмотрел он на барыню двухметровую. А барыня та в злобе редкостной пребывала. Приблизилась она на пару шагов к супостату и грозно взглянула на него. "Ну что, лиходей проклятый", - в ярости зашипела Файдулла, "Говорить-то будешь? Как смел государем себя именовать, холоп? Как смел против царской законной власти пойти?". Симеон же предостречь пытался воительницу храбрую. Не желал он, чтобы долго говорила она с колдуном, ибо страшился, что чары жуткие в супостате пробудятся. Но Файдулла непреклонной была, и не страшилась она магии зловещей, и не убоялась она встретиться с чародеем взглядом. "Я ваш царь законный", - молвил в ответ Асуранин, "Вот потому-то и смел". Не выдержал один из воинов княжеских и пнул со всей силы колдуна. Но Асуранин и вовсе не почуял боли. Он так и продолжил стоять на коленях и ухмыляться. Улыбка его и не думала спадать с лика. "Отвечай, кто тебя послал", - в гневе зарычала Файдулла, и брызнула слюною на кафтан лиходейский. "Ты явно соглядатай чей-то! И ты ответишь мне сейчас!". На что Асуранин усмехнулся и просиял от странного удовольствия. Нравилось ему, когда барыня слюною плевалась и яростно изъяснялась при нём. Забавлялся он от ярости воительницы храброй, наслаждался её великим гневом. "Зовут меня Билян Хунхар", - ответствовал вскоре волшебник, и улыбнулся ещё шире, "А вот про остальное скажу лишь при одном условии". "Каком условии?" - раздался гневный возглас Симеона, "Ты лучше сразу скажи... А то ведь будет хуже". На что Билян расхохотался ещё больше. Он уже вдоволь насладился яростью пленителей. "А вот коли в преферанс со мной сыграешь", - усмехнулся он в сторону барыни, "И коли я выиграю, ты, девица лучезарная, скинешь всю свою одёжку и предстанешь голышом. Вот тогда-то я и скажу, кто меня послал и кто очень скоро признает меня как законного государя Москана". Озлилась тогда барыня могучая. Сжала кулачище огроменный и с силой ударила супостата по скуле. Тогда-то наш волшебник и снова чувств лишился. Не выдержал он удара столь мощного и повалился на пол.
На утро же было велено тащить негодника прямиком в столицу Москана. Царь и государь великий Николай Крашич уже давно ожидал прибытия лиходея. Он лично желал говорить с изменником и выяснить всю правду. Вот потому-то и послал он тайную полицию свою в Чопорийск. По приказу Файдуллы пленника было велено погрузить в карету стальную, закрытую со всех сторон, дабы не смог супостат сбежать никуда. Карету эту железную четырьмя жеребцами запрягли, да такими жеребцами, что неподвластны были никаким чарам, ибо освящали их накануне священные люди Москана. В сопровождении имелось сорок молодцов. Тридцать полицейских бравых и десять воинов Чопорийска во главе с Симеоном. Файдулла же руководила отрядом и громко раздавала приказы свои. Боялись её соратники и слушались во всём. Симеон же продолжал любоваться её красой, но не смел даже словечка промолвить об этом. Держаться старался он рядом с барыней, но разговоров не заводил, ибо страшился, что чувство его великое наружу прорвётся. Долгий месяц ехали воины москанские и чопорийские по степям и лесам. Вскоре добрались они до земель, граничащих с владениями Степной Орды. Ехали они по степи пустынной и не было в ней ни единого деревца. То в грозу они попадали страшеленную, то в жару жестокую, а по ночам жуткие холода переживали. Но не страшны были для Симеона храброго ни холод ни жара. Ведь чувство непостижимое сердце его согревало. Едва глядел он на барыню могучую, так сразу и тепло в его душе появлялось, и согревался боярин от него. Не знал, что и делать чопорийский боярин. Думы о Файдулле всё время терзали его и покоя не давали. И с великими трудами Симеону удавалось не заговаривать с барыней о чувствах своих. Ведь у обоих их было задание столь важное, что провалить было попросту невозможно. Колдуна же они так и везли в карете стальной. Изредка выпускали они его по нужде, а затем снова заталкивали в передвижную камеру. Ежели волшебник и ворчал, то била его нещадно Файдулла кулачищами громадными. И замолкал тогда в миг чернокнижник. Еду же ему подавали через мелкое оконце, прорубленное в карете для воздуха и подачи пищи. Вот так и везли воители храбрые лиходея в Москан к самому государю Крашичу.
В одной из ночей случилось с героями нашими бедствие тяжкое. Остановились они в лесу тёмном и дремучем. Лагерь разбили малый, выставили дозорных, а затем изволили соснуть. Утром же спозаранку подняли тревогу дозорные. "Степняки!" - слышались их крики по всему лесу, "Степняки! К оружию!". В миг тогда проснулись Файдулла и Симеон. Подняли они по команде воинов своих и в спешке принялись орудия к бою готовить. Медлить было нельзя. Степняки наступали в большом количестве. Конницы у них имелось столь много, что ежели каждого воина начать считать, то список этот и до полудня бы не окончился. Выхватил саблю из ножен боярин и уже готов был разрубать врагов на части, но соратница его, барыня двухметровая, остановила его. "Тебе не поможет меч", - послышался её грозный голос, "Держи скорострел. Он их мигом завалит". Швырнула она боярину ружьё, похожее больше на мушкет, чем на простую самопалу. Правда не видывал таких ружей ещё Симеон. Да и воины его чопорийские тоже не видывали. "Как оно работает?" - воскликнул разгорячённый воитель, "Это ведь не мушкет!". Прикрикнула тогда барыня на Симеона и в спешке великой обучила его стрельбе. Не ведал боярин, что орудия такие в царской полиции имеются. Обнаружил он, что заряжались они слишком быстро, да и затвора кремнёвого не имели. "Что это?" - снова послышался крик Симеона, желавшего знать об орудии больше, "Ты говоришь, оно называется, скорострел?". "Просто заткни глотку и делай, что я сказала!" - рыкнула тогда во весь голос Файдулла, "Целься и пали. Пали, пока пули не закончатся". Со стороны воинов царских выстрелы раздались. Симеон и воины чопорийские едва не оглохли от ружей москанских. Не думали они, что имеются у соратников их столь дивные самопалы, что и затворов кремнёвых не имеют и пороха не требуют. "Всем огонь!" - раздался громогласный вопль Файдуллы, "Положим мерзавцев!". Выстрелы раздавались снова и снова, и с каждым разом всё громче. Степняки напирающие и помыслить не могли, что у врагов их окажутся столь страшные ружья. Пули летели с бешеной скоростью и сражали почти каждого всадника. Воины ордынские не успевали выстрелить из луков, как пули москанские убивали целый десяток. Уже через мгновения степняки осознали свою беспомощность и в бегство побросались. Дрогнули ряды ордынские и рассыпались, словно домик из карт. Так и закончилась эта битва, не успев даже начаться. Ни один из воинов москанских так и не погиб. А ордынцев пало великое множество. Больше сотни мёртвых тел распласталось на кровавой земле.
После битвы было велено двигаться дальше и как можно быстрее. По пути Файдулла и Симеон переговаривались, но не о чувствах неземных, а об ордынцах, сумевших напасть на царский кортеж. Барыня считала окаянного колдуна виновником нападения. Ведь как же степнякам удалось отыскать государевых полицейских в лесах Москана? Владения Степной Орды имели границу и проходила она во множестве вёрст от лесов. Думали Симеон и чопорийцы его, и к мнению пришли, что правдивы мысли у Файдуллы и истину глаголят. Ордынцы могли быть завязаны с делом волшебника. Не исключались помыслы и про связь колдуна с ордынским ханом Бинбаши. Не так давно Бинбаши пришёл к власти и сразу же показал себя жестоким тираном. Слыхали москанцы, что салтан степной казнит соратников без разбора. Прошли слухи и про расправу хана Бинбаши над старыми воеводами своими, что служили его отцу верой и правдой. Никому из москанцев не нравился новый степной салтан. Полагали царские воеводы, что готовится Орда к войне, и вот-вот вторгнется в земли Крашича с полчищами конников. "Степняки могут нагрянуть в любое время", - говорила тогда Файдулла Симеону, "Они как-то выследили нас в лесах. Знали про наш путь. Знали, кто именно сопровождает карету. Но как? Вопросом я задаюсь. Возможно, и колдун наш связан с ханом Бинбаши". "Ни с кем я не связан", - раздались тогда крики лиходея из кареты стальной, "Всё это вздор!". "А это мы и выясним по приезду в Москан!" - крикнула тогда в ответ воительница храбрая, "Там ты лично всё государю изложишь!". "Я поддерживаю тебя, Файдулла", - проговорил в тот миг Симеон, и впервые он назвал эту барыню по имени, не устрашившись её гнева. Файдулла же улыбнулась Симеону, но через мгновенье снова залилось её лицо багровой краской, и от былой улыбки и следа не осталось. "В любом случае, все наши враги будут повержены", - вновь заговорила барыня грозно и яростно, "Если даже в этом и замешан Бинбаши, ему придётся сполна заплатить за свои деяния".
И права оказалась Файдулла могучая и воинственная. Истиной оказались слова её. Едва только прибыли герои наши в пригороды Москанские, как услышали они от купцов и торговцев местных истории недобрые. Оказалось, что война началась на востоке и юге. Москанское царство пока ещё не было втянуто, но вскоре Крашичу и вельможам его непростое решение предстояло принять. Наргонская империя, что союзником Москана являлась, подверглась ударам на северных границах. Эмират Заррагенский войну объявил Наргонскому совету и шахиншаху его. Направили эмиры Заррагены войско большое в земли Наргона. Огнём и мечом прошлись сквозь множество волостей и провинций. Осложнялось всё это поддержкой хана Бинбаши. Бинбаши, степной салтан и убийца окаянный, оказал Заррагене помощь. Он лично признал верховного эмира своим братом и союзником. Наргон был под ударом и с моря и с суши. Флотилии эмирата окружали порты и не давали кораблям торговым в море выходить. Степная же Орда послала на помощь Заррагене десять тысяч воинов. Не исключалась и возможность удара по Москану. Ведь за пару дней до прибытия воинов наших в Москан, государь Крашич осудил властителей Заррагены и оборвал с ним торговлю. Посольство эмирата было изгнано из Москана. Все торговые кварталы опустели и обезлюдели. Ордынцы же теперь могли вторгнуться в земли царства и отмстить ему за изгнание заррагенцев. Война с Ордой была близка как никогда. "Я думаю, наш колдун всё же связан с Ордой....", - проговорил Симеон, едва пустив в себя мысли о грядущих бедах, "Не просто так это всё..... Вначале этот негодник... Потом война на востоке. А теперь мы слишком близко подошли к войне со степняками. Да и степняки те в лесах.... Нападение на наших воинов. Всё это связано. Не думаешь ли?". Он обращался не к воинам своим, что на конях сопровождали колдуна. Говорил он в тот миг с Файдуллой, и молвил речи так, будто б общался со знакомою давней. "Война с Ордой неизбежна", - послышался ответ воительницы грозной. Продолжала она верхом скакать с оружием наготове, да вот заметил в лике её боярин странность одну. И странность эта всерьёз его встревожила. Помрачнела барыня могучая, а на очах её слёзы появились. "Я родилась в Орде", - ответила воительница, но старалась она не глядеть Симеону в лицо, дабы скрыть свою печаль, "Мне суждено было стать наложницей для хана Бинбаши. Моя мать была москанкой, а отец степной головорез. Отцу было наплевать на меня, и он просто отдал меня в гарем. А мать умерла при родах. Вот и вся моя история. Я бежала от ордынцев на свою настоящую родину. И я знаю их нравы. Они ненавидят Москан всею душой. И только и ждут возможности, чтобы напасть на наше царство".
Рассказала Файдулла и про побег свой от ордынских воинов. Говорила, что Бинбаши желал её видеть наложницей в своём гареме. Молвила и про зверства великого хана среди соратников своих и невольниц. Не любил хан степной обычные ласки, что свойственны смертным простым. Истязал он наложниц своих плетьми и розгами, а лишь после забавлялся с телами их. Видел он наслаждение великое в причинении боли. Говорила Файдулла, что боль была для хана не просто забавой, а настоящим наслаждением. Он и себя истязал всевозможными плетьми и розгами, дабы продлить несравненное удовольствие своё. Симеон же слушал свою возлюбленную и внимал каждому её слову. И боль великая в сердце его поселилась. Страшно стало ему за судьбу барыни могучей. В теле её громадном пряталась дева ранимая, что любви желала и сострадания. Жестокостью своею к врагам она прикрывала великую слабость, что навечно поселилась внутри и не желала ускользать. Судьба никогда не раскрывала ей свои объятия, а лишь мучила и душила. "А какому богу поклоняются степняки?" - вскоре вопросил боярин, желая узнать о степных варварах побольше, "У них ведь есть бог?". "Они называют его Ибназул-аль-Сибад", - ответила тогда Файдулла, и очи её расширились от ужаса, "Бог Хаоса и Бог Порядка. Тьма и Свет". "О, напрасно вы произнесли это имя", - послышался тогда голос колдуна из кареты стальной. Симеон и Файдулла быстро пришпорили коней своих и приблизились к чернокнижнику заточённому. Ехали они поначалу слишком далеко от лиходея, и не думали они, что услышит их зловещий негодник. Лик Файдуллы вновь озарился яростью великой. "Что ты об этом знаешь?" - грозно зарычала воительница могучая, "Что ты знаешь об этом боге?". На что колдун как и прежде усмехнулся. Усмехнулся злорадно и с великим наслаждением. "Знаю, что скоро он прикончит здесь всех", - расхохотался Асуранин, "Ведь он и мой Бог тоже.....".
Так и продолжался бы зловещий хохот проклятого супостата. Так и продолжался бы целую вечность, если бы не достигли в тот миг герои наши столицы Москанской. И вот... Престольный град Москана уже показался в самой дали. Обитель благочестивых и прекраснейших царей, известных с далёкой древности. Именно здесь и решалась судьба несносного лиходея. "Господа, мы прибыли в столицу государеву", - раздался громогласный крик одного из царёвых полицейских, ехавших впереди процессии, "Да здравствует великий Николай! Да здравствует Престольный город!". "Да здравствует великий Николай!" - подхватили во весь голос воины москанские, "Да здравствует Престольный город!". "Да... Да здравствует великий Николай".... - с усмешкой пролепетал тогда Асуранин, намереваясь поддразнить своих пленителей, "Великий и мёртвый. Да здравствует Москанское царство.... Горящее адским пламенем!". "Может ты, наконец, умолкнешь?" - с дикой яростью воскликнул Симеон. Со всей силы он ударил колдуна через оконце для подачи пищи. Кулак его сумел задеть несносного чернокнижника. Колдун немедля рухнул без сознания и более не просыпался до самого государева дворца.

Сумеречный Восход. Мысли о Хаттуше.

Ехал наш боярин с возлюбленною своею в город к царю Крашичу, могучему государю. Ехал да размышлял. И не только о любови великой мысли его посещали, да о всяком-разном, что с колдунами связывало. Колдунов уж больно не любил Симеон храбрый, ибо считал их всех якшающимся с ада властелином. Да и батька его, боярин ближний Селиверст Павлович, тоже не жаловал волшебников и лиходеев. И вспомнил Симеон наш отца своего храброго, Селиверста, что к царю Москана ездил в ноги кланяться, да службу служить. И вот как-то рассказывал отец его про войну, учинённую на юге. Москанцы как и ныне союзниками Наргонской империи слыли, да чуть что - и войско добрых молодцев послать могли. Так и вспомнил Симеон, как батька егойный про походы свои рассказывал. Было дело, когда Хаттуша на дальнем юге войну объявила Наргону. Зелимхан-шахиншах "вечный мир" с Хаттушей подписывал. И казалось бы, дружили меж собою народы юга и востока. Думал, Зелимхан, что царица юга Назима будет мир держать до скончанья века. Вот только не заладилось у них. Влюбилась царица Хаттуши в Зелимхана и мужем его видеть желала. Но любил шахиншах не её, а жену свою единственную, Нириэм. Тогда озлилась царица юга и послов своих послала, дабы потребовать часть земель южных, что звались Лувианой. Считала Назима, что Лувиана к стране её отойти должна, да и отмстить хотелось ей бурно шахиншаху за то, что отверг её. Отказал тогда Зелимхан снова и велел послам Хаттуши разговоры огончить о Лувиане, ибо считал, что земля эта наргонская, и никакому иному соседу продана не будет. Тогда вторглись войска Хаттуши на земли Наргонского юга. Зелимхан за помощью к Москану обратился. Прибыли тогда послы шахиншаха во дворец к царю храброму, Крашичу Николая. В ноги ему кланялись, да помощи просили. Молвили, что хаттушцев напало тысяч под пятьсот, а войска пока со всей земли соберёшь, уже и Лувиана окаянная под врага ляжет. Велел тогда царь Николай добровольцев собирать со всего Москана. И батька Симеона, Селиверст Павлович, с ними был. Был тогда он в Москане Престольном и царю челом бил, что желание есть в Наргон отправиться, да славы сыскать. Согласился тогда Николай Крашич и отпустил Селиверста на юга с добрыми пятью тысячами. Назначил его главным тысяцким воинов своих. Прибыл потом Селиверст Павлович наш в столицу наргонскую, славный город Бекр. Поразился он красоте башен его и дворцов. Дворцы же многие из чистого золота отлиты были. И статуя Азисова на площади главной высотою своей до небес доставала. Столь великая статуя имелась, что поразился Селиверст красоте её и блеску. Потом с Зелимханом встретился, руки ему целовал и кольца на перстах. Молвил, что царь его послал для подмоги. Зелимхан же могучий руку Селиверсту пожал и с войском генерала своего набрал на юг. Генерала звали Мардонием, и был он стар уже совсем, самого Азиса, как поговаривали, видывал. Но стар лишь по годам, а по силе мог юнца любого сокрушить одним махом. Сдружились тогда Селиверст Павлович с Мардонием и побратимами сделались. Потом прибыл на юг в Лувиану. Удручёнными тогда взгляды их стали, коль увидели они, что случилось на югах империи Наргонской. Всё посжигали проклятые хаттушцы. Ни дворцов ни домов не оставили. Жителей местных всех порубили да порезали. В плен или в рабство ни единой души не брали. Столько тел мёртвых ещё не видывали ни батька Симеона ни друг его, Мардоний. На площади одного из Лувианских городов нашли они идола гигантского, у которого сердца человеческие лежали. Колдовство великое тогда почуял Селиверст Павлович. Да и Мардоний в душе своей возопил и ужасу предался. Не светлому божеству эти дары принесены были. Ведь доброму божеству сердца человеческие в жертву не приносят. На день другой встретились войска Мардония и Селиверста Павловича с полчищами Хаттуши в пустыне необъятной. Множество убитых в тот день имелось, тысяч до двадцати. Пригнали хаттушцы орду целую да с колесницами и всадниками на конях полосатых. Но не было в их воинстве ни одного самопальщика, кто мог бы пулей рыцаря тяжёлого пробить. А у наргонцев с москанцами молодцы такие имелись и в числе большущем. Постреляли тогда они хаттушцев окаянных. Войском их девица одна темнокожая руководила. Волосы длинные-длинные, да глаза тёмные-тёмные, а мускулов на теле её больше, чем у хоробра царского. Бился с ней тогда Селиверст Павлович наш на клинках. Пыталась она ему главу молодецкую отсечь, да не вышло. Рубанул тогда сплеча Селиверст и по шее ей задел, да так, что замертво упала язычница. Посмотрел он потом на лик её и подивился красоте невероятной. Желание совокупиться с телом мёртвым постигло его. Скинуть он одеяния свои возжелал, да в деву колдовскую проникнуть. Но остерёг его потом Мардоний. Как сказал он тогда, что девы хаттушские смуглы и прекрасны, но опаснее любого разбойника будут, ибо магия тёмная в них живёт и здравствует; пьют зелья они чародейские и в ярость необузданную приходят, да такую ярость, что зубами и ногтями врага рвут, а ещё и кровь людскую попивают. Говорил и про то, что желание с девой мёртвой возлечь - не от светлой силы послано. Отошли тогда они от воительницы этой. Оставили лежать на месте том же, где и сразили её. Да потом вотСеливерст как отошёл на расстояние достаточное, обернуться вздумал и ужаснулся в сердце своём. Не было уже девы этой на песке. Не лежало тело её. Лишь формы лишённое нечто, на тень похожее, на землице жёлтой стояло. Холодом веяло от создания жуткого. Глазища алые из нечто этого так пронзили Мардония, что рухнул старик тот замертво рядом с Селиверстом. Но лишь Селиверст устоял, да пистоль свой схватил и выстрелил. Пуля у него была не простая, а из особого железа отлита, и такого железа, какое на доспехах Азиса Безупречного имелось. И поразила пуля это создание тёмное. И в миг рассыпалось оно и развеялось по песку. Так и выиграли битву они посреди пустыни. Жаль стало Селиверсту Мардония. Да отжил Мардоний век уж свой и отошёл в мир иной спокойно. Ведь преставился он не в кресле замковом, а на поле боя, на земле своей Наргонской. Потом нового генерала прислали из столицы, молодого юнца, что звался Каспаром. Только не стали они уже друзьями с Селиверстом, ибо юнец тот надменный был и напыщенный, грезил лишь о власти, но не уважил он воинов своих. С трудом великим тогда Селиверст поладил с Каспаром. Вскоре разбили они ещё множество воинств хаттушских. А потом выяснилось, что новая царица их, Тагира, войны не хочет. Мир она заключила с наргонцами и послов к ним прислала с дарами. Утверждала она, что не желает более крови пролитой. В недоумение великое Селиверст Павлович наш пришёл, узнав, что царица новая теперь у Хаттуши. Потом узнал, что прежняя властительница их, Назима, в битве пала. В той битве, в которой наш москанец и участвовал с Мардонием. Москанец наш же и прикончил Назиму, избавив Хаттушу от тиранши и колдуньи. Говорила тогда Тагира, царица новая, что Назима с колдунами путалась и чарами тёмными увлекалась. Утверждала, что некому богу странному поклонялась, Сибадом зовущимся. И бог этот странный, как молвили жрецы, ещё вернуться должен в будущем ближайшем. Представлял он собою саму тьму, в далёких далях обитающую и вечно жаждущую вселенную нашу поглотить. Но не поверил словам этим Селиверст Павлович. Лишь Богу светлому молитвы произнёс, а после позабыть пытался слова эти. Батька Симеонов вскоре вернулся обратно из Наргона в Москан престольный. С почестями великими вернулся. Наградил его царь-государь великий, Николай Крашич, и желал к себе в гвардейцы капитаном. Но отказался тогда Селиверст наш Павлович, ибо душа его в Чопорийске жила с сыном своим и женою. Вернувшись домой к себе, рассказал он тогда Симеону-боярину, что видел он в землях южных. Поведал правду он, как тень пречёрную узрел во время битвы. Как лично сразил он Назиму-колдунью, что вторглась с полчищами дикарей своих. И запомнил тогда навечно слова отцовские Симеон. И вновь они раздались в ушах его, когда видел он колдуна поганого, Асуранина, перед собою. Магия зловещая окутывать земли Наргонские стала. На юге дело было, но кончилось победой. Но чем же обернётся для Москана Асуранин? Что хочет он, и что в уме его скверном засело? Вопросов много стало как и тайн. И надлежало их раскрыть все до единого. Подумал тогда Симеон, что батька его неспроста историю эту рассказал ему. Ведь знал он будто бы, что вскоре нечто злое вновь вернётся на земли эти и попытается войну создать. Знал он, и что бремя предстоит ему тяжёлое. Колдуна этого допросить надо, да выяснить, откуда он взялся. Ведь то, что глаголил он на севере, лишь лошь и словоблудие. Затеял что-то чернокнижник этот, и выяснить бы поскорее надо что.

---

Произведение написано в Летописном стиле, так что многие слова будут выглядеть дореволюционными-старорусскими. В центре внимания персонажи из Москанского царство, прообраза средневековой Руси времён Ивана Грозного (хотя действующий правитель - скорее тянет на Борю Годунова). Основными героями (антагонистами и протагонистами) выступают следующие персонажи - военные аристократы Москанского царства Николай Крашич и Варфоломей, царь Василий Грозный, ближний боярин Симеон Храбрый, отец Симеона боярин Селивёрст Павлович, воительница степей Файдулла, белый архимаг Азис Безупречный, казацкий атаман Берендей и местная "амазонка" Андромаха Скирос. Конечно, это далеко не полный список всех действующих лиц.

Если найдёте хоть парочку часиков, можете прочесть и ознакомиться с новыми элементами моего фэнтези-сеттинга. Всем удачи!

С уважением А.Крохмаль

Изменено 18 августа, 2019 пользователем Bagatur

20 августа, 2019

В 18.08.2019 в 23:35, Bagatur сказал:

Вот только не заметили они, какие злобные глаза имелись у одного из гвардейских стрельцов.

Я было подумал, что минули времена конических шлемов... Ан нет!

Дальше, извини, не осилил.

21 августа, 2019

В 18.08.2019 в 23:35, Bagatur сказал:

Пишу я в Летописном стиле, пытаюсь подражать монаху Нестору из "Повести Временных лет".

Зачем? Думаешь, "летописный стиль" будет кто-то читать?

Напиши лучше ЛитРПГ (самый популярный поджанр в сети). Опубликуй здесь:

https://author.today/

Посмотри, что будет.

Изменено 21 августа, 2019 пользователем Korvin Flame

16 сентября, 2019

Вообще это скорее сделано для будущей игры (разрабы знакомые есть, нет пока только должных сумм, ибо работаю). Вот некоторые элементы вполне могут пойти. К примеру если делать широкий РПГ-мир. Dark Souls вспомните. Там сюжет узнаётся по тем же летописЯм и цитаткам, которые разбросаны по игровому миру. Так же и здесь.

Планета Наргон вполне может быть реализована на том же DS-движке или любом другом, связанным с РПГ-играми. И главгерой будет потихонечку узнавать, как же собственно говоря, строился этот мир, в котором он живёт, какие герои там и страны, кто враг, кто друг и тому подобное. Можно даже ввести целую бонусную книгу "Летописи Сумеречного Восхода" в саму игру, и если найдёшь все страницы, то получишь какой-нибудь артефакт и прокачаешься.

Одним словом, нужны только бабки на реализацию. На работу недавно устроился нормальную. Платят хорошо. Но для реализации нужно работать где-то год. Вот что я и планирую сделать. РПГ в стиле Darksiders - моя мечта. Но... Как Бог даст.

Войти

Летописи Сумеречного Восхода.

Рекомендуемые сообщения

Bagatur

Ссылка на комментарий

1kvolt

Ссылка на комментарий

Korvin Flame

Ссылка на комментарий

Bagatur

Ссылка на комментарий

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Создать учетную запись

Войти

Сайт

Активность

Магазин

Важная информация